Глубокая охота (СИ) - Уланов Андрей Андреевич

— Главному.

Китель, штаны и сапоги легли в общую кучу. Затем девушка с неожиданной силой схватила фрегат-капитана за шею, заставив пригнуться и впилась — другое слово подобрать было сложно — в его губы долгим… и очень даже чувственным поцелуем.

— Давно уже хотела, но все случая не было! Спасибо, что наконец поговорил как с человеком, Ярик! — и, прежде чем фон Хартманн смог выдавать в ответ хоть что-нибудь, Татьяна легко шагнула и «рыбкой» ушла в воду.

— «Ярик»? — пробормотал фрегат-капитан, глядя, как уверенно рассекает волны комиссар «Имперца». — Нет, боги, смилуйтесь, только не «Ярик»…

Затем он обернулся к рубке. Разумеется, вся дежурная вахта столпилась у ограждения и дружно глазела в их сторону.

Рысь. Ночная охота

«...Или действие, или простые человеческие радости; одно исключает другое; лётному составу должно сознательно уйти от мягкого света лампы над белой скатертью кают-компании во тьму ночного моря. Там, над безразличным и беспросветным океаном, можно полагаться только на себя и кровь предков».

«Боевые действия морской авиации в тёмное время суток» предисловие Мориса Ваксмахера.

Океан под крылом самолёта уже фосфоресцировал в ожидании скорого рассвета. Гребни волн тлели жемчужным внутренним светом; на этих широтах они расточали свою внутреннюю белизну с той же щедростью, с какой после наступления рассвета разливали под солнечными лучами аквамарин.

Флайт-станичница Марыся Пшешешенко, уроженка дальних — заходние кресы — границ Конфедерации, вела лёгкий морской бомбардировщик в учебно-боевой вылет. О приближении рассвета она узнавала по тем же приметам, по каким узнают про это в гавани Белого флота: по волнению, по лёгким складкам, что едва вырисовываются на постепенно наливающихся светом облаках. С каждой милей под крылом Марыся всё больше выходила на бескрайний азимут искренней огненной ярости.

Порой гул двигателя в ушах и вибрация самолёта будто стихали, расточались в белом калении искреннего бешенства, когда снедаемая внутренним пламенем stacja neba чересчур болезненно понимала, что в очередной раз упустила все сроки, и от неминуемого провала её отделяют последние судорожные движения стрелки на циферблате часов.

А как хорошо всё начиналось!

Взлетали ночные ведьмы по темноте. Упражнение полностью исключало любой свет. Именно поэтому Айвен Иванович Такэда пошёл на небывалый шаг — прогнал с палубы обычных людей и вывел на запуск четырёх — всего четырёх — целых четырёх — ночных экипажей их же подруг, флайт-станичниц.

Нерасторопные и косорукие по меркам будничной работы «цветного балета» высокородные помощницы готовили самолёт к запуску гораздо дольше, чем следовало. То их одёргивали головы «цветных команд», то сами девчонки одёргивали не в меру разошедшегося палубного. Но вместе они же обладали главным достоинством — «видели» без помощи глаз достаточно хорошо, чтобы не угодить под невидимые в ночи безжалостные тесаки пропеллера — и не дать оказаться под ним труднозаменимому специалисту.

О том, что именно сказал Такэда о тыловых нормах травм личного состава при действиях в условиях светомаскировки ходили самые разные слухи. Дежурная смена мостика вроде бы из командирского монолога даже что-то законспектировать успела — и вестовые теперь всерьёз прикидывали, как бы не продешевить с продажей крамольной стенограммы по рукам экипажа.

В любом случае, ВАС-61 «Кайзер бэй» директивой Белого флота обязали выйти на маршрут с хотя бы одной четвёркой ночных экипажей на борту. Времени на столь необходимую тренировку оставалось всего-ничего. Жалкая пара ночей, пока борт не ушёл слишком далеко от архипелага, и лёгкие судёнышки учебных мишеней хоть как-то поспевали в назначенные им квадраты.

Морской ястреб Такэда сделал ровно те два послабления своим экипажам, которые мог. Да, им всем предстояло лететь в свои квадраты, в разных направлениях. Да, все они должны были отыскать и поразить учебную цель — или хотя бы провести саму атаку в одиночестве. Да, всё это в условиях радиомолчания, а подача сигнала засчитывалась как провал в любом случае, кроме реального боевого контакта с противником. Очень маловероятного на таком удалении от имперской части архипелага боевого контакта.

Но зато и экипажи готовили к вылету настолько старательно, насколько могли. Разворот на обратный курс запланировали самую малость позже астрономического рассвета. Отрабатывать нормативы «тёмной», на одних родовых чкарах, посадки Такэда собирался уже на перегоне, в десятимильной коробочке вокруг борта, когда получится сделать это столько раз, сколько понадобится.

Для экипажа Пшешешенко-Пщолы по тем же причинам времени на облёт квадрата и поиск и вовсе почти не осталось. Две неудачи с ложным обнаружением цели хорошему настроению экипажа тоже не особо способствовали.

— Есть цель! — Яська Пщола взволнованно дёрнулась на своей металлической табуретке. Справа на час!

— Ты и в прошлый раз говорила, — раздражённо начала Марыся и осеклась. Внизу действительно что-то темнело. Бесформенный силуэт тяжёлого сампана — насколько это слово вообще применимо к едва стотонному деревянному судёнышку — полз на шести узлах более-менее в указанном квадрате. В паре кабельтовых за ним колыхался на волнах плот с парой метеозондов на символической мачте. Означала вся эта утлая конструкция из бамбука и конопли рубку имперской подлодки.

— Не попадаем, — сказала Яська. — Поздно вышли, угол не тот.

— Будет тебе угол, — пообещала ей Марыся и положила самолёт в широкий вираж. Лимит времени над целью в упражнение не включили. Только отстреляйся раньше, чем наступит рассвет. На это времени теперь осталось с запасом.

Щёлкнула тусклая лампочка подсветки чек-листа.

— Есть прицельный угол, — кокпит заполнили негромкие подтверждения. — Есть контакт тестового срабатывания вкладыша прицела. Есть перевод контактов прицела в боевое положение. Высота тридцать пять. Скорость двести. Шаг винта установлен. Воздушный тормоз раскрыт.

«Казачок» покачнулся и клюнул носом.

— Рысь, мы же плот должны атаковать! — пискнула в последний момент Яська.

— Ку-урва, — поправка оказалась как нельзя своевременной. Курс ещё получилось исправить.

— Тумблер автомата сброса включён, торпеды взведены, — бортстрелок следила за контрольными приборами. — Медленнее десять. Медленнее семь. Держи... ещё держи...

Самолёт вздрогнул. Первая, а за ней через несколько секунд и вторая торпеды ушли в тщательно спланированную «на кончике пера» спираль.

Рысь щедро накинула подачу, и под торжествующий рёв двигателя, повела самолёт в горизонтальный облёт сампана. Минутой позже тот откликнулся частыми вспышками моргалки.

— Поражение цели подтверждено, — Яська уверенно считывала код. — Есть рывки на сетях. Есть замыкание контрольных цепей. Двойное попадание в подводный силуэт условной мишени. Оценка высшая.

— Ятта! — совершенно искренний вопль из глубины души экипажа прозвенел в кабине громче рёва двигателя.

— Удачного возвращения! — блеснул напоследок фонарь и погас.

— Кто лучшие флайт-станичницы? — демонстративно спросила Марыся Пшешенко.

— Мы лучшие флайт-станичницы! — на два голоса грохнуло в кокпите.

«Казачок» уносился в небеса. Выше и выше. К облакам и звёздам. Клубящееся серое марево наливалось светом. Ещё совсем немного — и самолёт, прорвав облака, выскочил под яркие переливы авроры. Над архипелагом бушевала очень ранняя и очень слабая — но всё же магнитная буря.

— Ку-урва мать, ну ты посмотри, какая тут красота! — выдохнула Яська Пщола. Над её головой на полнеба разливались разноцветные переливы эфемерных бастионов тропического сияния.

— Да, Ясь, красиво, — согласилась Пшешешенко. — Так что там с курсом?

— Ой, — бортстрелок как-то нехорошо завозилась на своём рабочем месте.

— Что ой? — требовательно уточнила Рысь.

— Аврора же, — растерянно откликнулась её напарница. — Ориентиров почти не видно. Я не все звёзды учила, только самые удобные...