— Вино! ВИНО! — раздалось на всю округу. — Сюда! Вино!
Сигимер нервно вздрогнул.
Оглянулся.
И увидел, как его люди побежали на эти крики. Поэтому, чуть помедлив, и он решил так поступить. Когда же верховный конунг северных гётов добрался к месту, откуда кричали, пьянка шла уже полным ходом. Вон — вытаскивали амфоры, откупоривали их и пили. Хлестали просто.
— Нам конец… — прошептал он, но его никто не услышал в этом гвалте.
— О! Сигимер! Выпей с нами за наших павших друзей!
— Выпей!
— Выпей! — зазвучало со всех сторон.
Отказать им он не мог.
Не сейчас.
Ему стало как-то не по себе. Даже жутко. Но, он принял кубок и, произнеся тост за своих боевых товарищей, павших в этом проходе, а потом выпил его залпом.
И да. Здесь по какому-то странному стечению обстоятельств нашлось не только вино, но и емкости для его употребления. Разные. Ну и сам напиток не являлся вином, строго говоря. Судя по вкусу — он оказался знаменитой уже на всю округу настойкой Берграда.
Вкусненькой такой.
Сладенькой.
И довольно сильной…
Но особо подумать конунг уже не смог…
Тост шел за тостом…
Кубок за кубком…
— Пора, — произнесла Дарья, наблюдавшая за попойкой из бойницы донжона.
— Ты уверена? — переспросил Рудомир.
— Сам погляди, — пожав плечами, ответила она, протянув ему зрительную трубу.
Тот отказался.
Не стал спорить или качать права. В конце концов, если ведьма Мары говорит, что там люди упились вусмерть — значит так оно и есть. Поэтому Рудомир молча кивнул и пошел вниз — в зал, где уже собрались и построились все мужчины города.
И вооружились.
Короткая речь.
И вот Рудомир уже выходит во главе этой колонны на внешний подиум. Медленный проход — все залито кровью, а также иными жидкостями, и очень скользко. Тела местами приходилось сталкивать, чтобы получалось пройти хотя бы гуськом. Но справились, немало изгваздавшись.
Короткая пробежка.
И вот им навстречу стали попадаться первые пьяные германцы. Многие из них даже не понимали, кого встретили. И умирали с выражением недоумения на лице. Боли-то они почти не чувствовали, ибо были в… хм… в сопли, ну или в стекло, если могли мало-мало сами ходить.
Местами встречались относительно адекватные персонажи.
Они даже вступали в бой.
И что-то пытались показать, только их почти сразу задавливали численностью. Давили с ходу, прикрывшись щитами. Прижимали или опрокидывали. Ну и добивали. Где копьем, где саксом.
Поворот.
Еще.
Проход.
И перед Рудомиром и его людьми открылось лежбище «тюленей». Ну или как еще назвать это развал упившихся до беспамятства людей? А германцы иначе не могли. Культура такая. Да и кто тут был? В основном ополчение, оттого питие для них случалось по праздникам вроде свадьбы или еще чего, ибо дорого, а тут хоть залейся. Как они могли устоять?..
* * *
Тем временем у верхнего брода Днепра шел Большой совет.
С Гатасом пришли и аланы, и сираки, и таврические скифы. И вот уже второй день никак не могли договориться. Задача простая ведь — победить. А вот ее реализация сложнее — каждый гнул свою линию.
Берослав же собирал их.
Угощал.
Вел беседы и пытался выступать скорее арбитром, чем авторитарным лидером. Стараясь сглаживать углы во время то и дело вспыхивающих спорах и ссорах. Но… все раз за разом упиралось в какие-то ничего не значащие мелочи. Из-за которых не удавалось договориться о совместном действии…
— Ты разве не понимаешь? — в какой-то момент шепотом спросил его Гатас, улучив момент, когда все вышли из шатра, чтобы подышать свежим воздухом и размяться.
— Что я должен понимать? — также тихо переспросил князь.
— Им не предложение твое не нравится. Им ты не по душе.
— Тогда зачем они пришли?
— Гёты и квады им не по душе больше. А ты… ты все же бэг, законный. Чужой и чуждый, но бэг роксоланов. Поэтому твоим гостеприимством пользуются и тебя слушают.
— А ты?
— А я тебе это и говорю, потому что поклялся тебе в верности. И пока Фарн на твоей стороне, а значит, он озаряет и тех, кто идет за тобой.
Берослав кивнул.
Это прозвучало честно.
Гнило и мерзко, но честно. А уж как сама история завоняла…
Глава 10
171, липень (июль), 11
Марк Аврелий шел по площади перед Капитолийским храмом и равнодушно смотрел на людей, стоящих на коленях перед его ступенями. Связанных. Здесь находилось около полусотни сенаторов и еще добрая сотня всяких должностных лиц. В качестве обвиняемых. А вокруг целое поле из гостей. Прежде всего сенаторов, кто умудрился не изгваздаться в заговоре. Просто не успели, так как все быстро происходило.
Слишком быстро.
Преторианцы оказались вовлечены не все, а лишь две когорты. Поэтому, когда выяснилось, что император жив и под защитой всадников — они явились на поклон… Ситуация в этом плане чем-то напоминала стрелецкий бунт против Петра I, когда он от восставших сбег в лавру. А те, прикинув, что дело дрянь, сделали правильный выбор. Во всяком случае те, кто не успел еще измараться.
Так что бунт заглох очень быстро.
Да и беспорядки уже на второй день прекратились. А вместо них развернулись следственные мероприятия. По горячим следам. Да с активным привлечением широких масс, которые пытались заработать на ловле тех, кто попал в проскрипционные списки.
Выбили всё.
Даже то, чего не было, что выявили через сличение показаний.
И вот теперь Марк Аврелий решил подвести итог.
— Предатели… изменники… — процедил он посреди гробовой тишины. — Вы думаете, что вы делали доброе дело. Будто бы вы отстаивали права и обычаи Рима. Вздор! — рявкнул он, а потом прорычал. — Вы совершали измену! Вы не против меня вышли! Вы на Рим посягнули!
Сказав это, он замолчал и оглядел не осужденных, но остальных. Император ведь говорил сии слова им, вводя довольно занятные понятия, почерпнутые им в переписке с Берославом.
— Вы посчитали, что в праве решать за римский народ, за весь Сенат! И на потеху своей черной душе убивать тех, кого народ поставил над вами. Это — государственная измена! Это — оскорбление богов, ибо вся власть от небесного благоволения!
И вновь тишина.
Император не сказал ничего нового, просто… он впервые это сформулировал в таком варианте. Переворачивая кверху дном старинные обычаи, согласно которым борьба за идеалы ResPublica, то есть, общего дела, считалась высшим благом. А убийца тирана или диктатора восхвалялся…
Дальше Марк Аврелий прошел по Гражданским войнам и переворотам. Буквально пересказывая позицию Берослава и сводя к тому, что кары небес сыплются только на тех, кто погряз в грехах и отступил от веры и добродетели.
Не забыл и про Антонинову чуму, выведя ее наказанием народа за грехи лучших его мужей. А потом, развивая тему, заявив, что вторжение маркоманов готовилось при содействии части сенаторов…
— Я не знаю, кто помогал германцам, но мы полностью убедились в том, что кто-то из членов Сената оказывал им всецелую поддержку. Как с передачей сведений, так и при попытках сорвать ответные меры. — произнес он и уставился на сенатора, который громче всех кричал в те дни, что не нужно слушаться варвара.
— Это все он! Он! — воскликнул этот человек, указывая на одного из связанных и стоящих на коленях сенатора, уличенного в измене. — Он убеждал нас всех, что у него верные сведения и что маркоманы значимой силы не представляют!
