– Я бы сам тебя убил, – сказал он зло и ногой распахнул дверь одной из гостевых комнат на втором этаже.
– Ты меня спас. Да?
Она не верила. Сомневалась даже после того, как он четверть часа вылавливал ее в черной озерной воде, а потом еще почти столько же пытался привести в чувство. Или, вернее сказать, пытался оживить? Ведь было мгновение, когда Клим подумал, что опоздал, что она мертва и помочь ей уже ничем нельзя. Подумал и испугался до дрожи в коленях, до белых сполохов перед глазами. А потом разозлился до такой степени, что яростью своей вернул эту дуреху почти с того света. А вот сейчас она смотрит на него глазами цвета расплавленного серебра и говорит, что кто-то пытался ее убить.
– Потом. – Уже не ногой, а плечом он захлопнул дверь прямо перед носом у дядюшки, поставил Анну на ноги у стены. Для надежности, чтобы не расшиблась, если вздумает упасть. А потом велел: – Раздевайся!
– Как?.. – Она клацала зубами, но за ворот мокрого платья держалась обеими руками, словно бы Клим был таким гадом, что мог сорвать его силой.
Он-то, конечно, мог, но не стал. Вместо этого подошел к кровати, сдернул с нее сначала покрывало, а следом и одеяло, протянул Анне.
– Сначала снимай одежду, а потом заворачивайся вот в это.
– Выйди!
– Я отвернусь. – И не дожидаясь возражений, отвернулся лицом к двери. А дверь для надежности запер на засов. – Переодевайся.
Слава богу, она не стала спорить. После того что случилось, не осталось у него сил на споры. Клим посмотрел на свои дрожащие руки, одна из ладоней была выпачкана в крови. Чья это кровь? Ладони Клим вытер о рубашку, сунул под мышки. Ему бы и самому следовало переодеться. Вон уже лужа натекла на полу. Но оставлять Анну было страшно. Особенно после того, что она сказала на лестнице.
– Все. Можешь оборачиваться.
Она сидела на кровати, по самые уши завернутая в одеяло. Вид у нее был несчастный и неприглядный. Клим подошел, осторожно, стараясь не спугнуть и не причинить боли, провел рукой по ее голове. Не получилось. И спугнул, и больно сделал. Анна отшатнулась, а потом зашипела от боли, а на ладони Клима остался кровавый след.
– Покажи!
Чтобы избавиться от него, ей пришлось бы выпутаться из кокона одеяла, а она не смела или не хотела покидать свое убежище. Она настороженно замерла, зажмурилась.
На ее затылке под мокрыми волосами была рана и значительных размеров шишка. Ударилась сама, когда падала с башни? Ударил кто-то другой?
В дверь тихо постучали. Анна натянула одеяло до самого подбородка, а Клим отодвинул засов. На пороге стояла горничная со стопкой одежды.
– Сухая одежа, – сказала она, изо всех сил стараясь заглянуть Климу за спину. – Матрена Павловна распорядилась. А мокрую мне отдайте. Я просушу.
– Отдадим.
– Барин что-то еще желает?
– Больше ничего. Передай Матрене Павловне нашу благодарность.
Клим забрал одежду и почти силой вытолкал горничную из комнаты. Из принесенной стопки выбрал то, что могло сгодиться только мужчине, прихватил полотенце. Все остальное положил на кровать рядом с Анной, сказал:
– Переодевайся. Я не смотрю.
И принялся стаскивать с себя мокрую сорочку.
– Я тоже не смотрю, – послышалось за спиной, и по язвительному тону Клим понял, что самое страшное позади. Графиня Шумилина оправилась от удара.
Брюки и рубашка пришлись Климу впору. Наверное, одежду позаимствовали у Анатоля. Анне же повезло меньше. Платье, ей доставшееся, было велико и в груди, и в талии. Не новое, а изрядно ношенное. Хорошо хоть чистое. И сама Анна в нем выглядела в большей степени кухаркой, чем графиней. Да уж, не расщедрилась Матрена Павловна, платье позаимствовала не иначе как у одной из служанок.
– Выглядишь прекрасно, многим лучше, чем в первую нашу встречу, – соврал Клим, протягивая Анне еще одно сухое полотенце. Волос у нее было поболе, чем у него. Значит, и полотенец ей нужно поболе.
– Спасибо. – Полотенце она взяла, намотала на голову на манер чалмы, посмотрела беспомощно и одновременно сердито, спросила: – Что еще, Клим Андреевич?
– Выпить хочу. Коньяку. А ты?
– Молока. Горячего.
– Молока горячего? – Он не стал спрашивать, серьезно она это или нет. Вместо этого сказал: – Я спущусь вниз, а ты запрись. Никому, кроме меня, не открывай. Ясно?
– Почему? – А вот сейчас она испугалась по-настоящему.
– Потому что кто-то пытался тебя убить, – сказал Клим и, не дожидаясь возражений, вышел из комнаты. Однако же уходить не спешил, сначала прислушался к легким шагам за дверью и щелчку засова. Заперлась. Вот и молодец!
Замок казался вымершим. Все его обитатели разбрелись по своим норам. Клим прошел прямиком на кухню – благо там все еще хлопотала кухарка, – попросил кружку теплого молока и чего-нибудь поесть. Кухарка оказалась молчаливой, но проворной. Через пару минут Клим уже поднимался по лестнице с полным подносом еды и прихваченной из буфета бутылкой коньяка. В дверь он постучался деликатно, чтобы не напугать.
Не напугал. Анна открыла без лишних вопросов. Вообще без вопросов, черт возьми!
– Я же велел тебе никому не открывать! – Он сгрузил поднос на туалетный столик.
– Но ведь это же ты.
– А как ты узнала, что это я?
– По шагам. – Сказала и плечиком дернула раздраженно. Оправилась. Определенно оправилась.
– Следующий раз спрашивай, кто там!
– Следующего раза не будет.
Теперь уже он пожал плечами, поднос с едой переставил со стола на середину кровати, сказал примирительно:
– Ладно, давай есть, Анюта.
Она глянула на него как-то странно, искоса, но, слава богу, спорить не стала, придвинула к себе поднос.
Оказалось, что оба они голодны. Словно бы и не было ужина. Впрочем, за ужином Анна почти не ела. Стеснялась? Нервничала? Обитатели замка ее явно не привечали, но разве же это повод для того, чтобы морить себя голодом? Вот Климу испортить аппетит могла разве что мигрень.
– Ну рассказывай, – велел он, когда на подносе не осталось ничего, кроме початой бутылки коньяка и пустой посуды.
– О чем? – Она снова окаменела, как тогда, когда он выловил ее из озера.
– О том, что ты делала в башне, и кто пытался тебя убить.
Про башню все оказалось просто – обычное дамское любопытство. Или не обычное? С этим еще предстояло разобраться. А вот все остальное…
– Я не видела того, кто это сделал, – сказала Анна, стаскивая с головы чалму из полотенца. – Я смотрела в окно, когда кто-то столкнул меня вниз.
– Сначала этот кто-то тебя ударил, чтобы наверняка. Дай-ка я посмотрю, как твоя рана.
Сопротивляться она не стала, отложила полотенце, а Клим замер с протянутой рукой. С волосами Анны случилось что-то необычное. В невыразительные пегие пряди теперь вплетались нити удивительного серебристо-белого цвета. Но Клим был готов поклясться, что это не седина.
– Что? – спросила она, увидев его замешательство.
– У тебя что-то с волосами.
Она уже и сама увидела, намотала на палец влажный локон, сказала растерянно:
– Говорят, у моей мамы были такие же волосы.
– Теперь и у тебя. – Волосы, изменившие цвет, были наименьшей из их проблем. – Дай я взгляну на твою рану.
С раной все было в порядке. Кровь запеклась, а шишка, кажется, даже уменьшилась в размерах.
– А как ты… – Анна замолчала, терпеливо дожидаясь, когда он уберет руки от ее головы. – Как ты понял, что я в беде?
Как он понял? Да никак он не понял! Вернулся из кабинета Матрены Павловны – разговор оказался пустым, ничего не значащим – и увидел, что Анны нет в гостиной. Собственно, в гостиной не было никого, кроме Натали и Сержа. Остальные разбрелись по замку. Вот только Анна была не из тех, кто поступил бы так опрометчиво. Он ведь велел держаться рядом! Велел, а сам ушел…
Тревога сначала была неявной, скорее раздражение, чем тревога. Но с каждой секундой она усиливалась. Разом вспомнился и несчастный Шульц, и увиденное на берегу тело. Клим выбежал из дома, направился к озеру, рассудив, что внутри опасности меньше, чем снаружи.
