Помор - Большаков Валерий Петрович

— Доброго вам утречка, Савва Кузьмич, — улыбнулся Фёдор, приседая напротив. — Завтрак заказывали уже?

— Доброго-доброго, — встрепенулся Коломин. — Газету читывали? Посадили-таки Гонта! Арестовали в Эль-Пасо. Обвинили в семи только доказанных убийствах — и за решётку, родимого! Пущай теперь на небо в крупную клетку любуется. Ежели присяжные не смягчатся, повесят Мэтьюрина Брайвена!

Чуга с сомнением покачал головой.

— Вести приятные, что и говорить, — сказал он рассудительно, — так вы и сами понятие имеете, что богатей за деньги самых что ни на есть изворотливых крючкотворов наймёт и выкрутится-таки.

— А вот фигушки! Разорился Гонт!

— И правда доброе утро! — рассмеялся Фёдор. — Ну ладно… Так что с завтраком?

— Уж больно дорого у них тут, — проворчал Коломин.

— Зато вкусно! Кстати, здешний шеф-повар Шарль Гелехман раньше обслуживал короля Дании.

— Ну мы не короли, чай, мы по-простому.

— Здесь мы — короли, — с силой сказал Чуга. — Это пущай в европах самодержцы всякие коронами балуются, а в Америке люди делом заняты. Тут нефтяные короли есть, [178] железнодорожные — всякие. Чем мы хуже?

— Тоже верно…

Заказав мясо по-бургундски и бутылочку «Шато-Марго», они не спеша уговорили и то и другое.

— Ну что, Савва Кузьмич? — сказал Фёдор, промокая губы салфеткой. — Я от вас иных вестей жду, но тоже добрых. Были вчера у доктора? Что сказал?

— Здоров, сказал. Обещал, что и хромота пройдёт. Только, говорит, гуляйте побольше, дышите воздухом и питайтесь получше.

— Ну это мы вам обеспечим! Так что же, выходит, пора?

Коломин кивнул:

— Пора!

…Пока Фёдор «отдыхал» в Мексике, китайцы с ирландцами [179] довели железнодорожные пути до Форт-Ларами, что лежал севернее Денвера. Дотуда Чуга с Коломиным добирались почти неделю, зато путь в солнечную Калифорнию на поезде занял всего три дня.

Сойдя в Сакраменто, Чуга свёл по сходням из вагона для перевозки лошадей своего вороного и спокойного, выносливого мерина, помесь ирландского хантера хороших кровей с мустангом, купленного для Коломина.

— Господи, — перекрестился Савва, — неужто свижусь со своими-то?

— Свидимся, — уверил его Фёдор, хотя сомнения и терзали его душу.

Приближаясь к дому, оба сдерживали и себя, и коней. Неизвестность страшила. Что стало с родными и близкими в их отсутствие? За полгода, бывало, целые города пустели, становясь призраками, а тут какая-то ранча.

Не заезжая в Форт-Росс, Савва и Фёдор припустили по короткой дороге к владениям Костромитинова. С виду дом не пострадал — ни огонь его не тронул, ни стрельба.

На веранду выскочила кухарка, тётя Феня, и руками всплеснула.

— Батюшки-светы! — запричитала она. — Никак Савва Кузьмич возвернулись! Живые!

— Живые-живые, — нетерпеливо отмахивался Коломин. — Мои-то где? Лизка? Наташка?

— Так в гости отъехала Лизавета Михална, к Наталье Саввишне…

— Куда? — еле сдерживаясь, спросили Фёдор с Саввой.

— Ой, и Фёдор Труфанович тута, а я, старая, и не приметила… В Ла-Роке они, обеи. Ага!

Развернув коней, друзья поскакали к Ла-Роке. Настроение у Чуги прыгало под стать конскому топу — то вверх, счастьем балуя, то вниз, страша и пугая.

Путь до ранчи был долог — вёрст двадцать, но и кони были хороши — на всю дорогу часа два ушло.

Сердце Фёдорово забилось, стоило показаться устью Ла-Роки. Дома!

По холмам, щипля травку, бродили коровы. Бакер, согнувшись в седле, лениво объезжал стадо.

Повернувшись к подъезжавшему Фёдору, бакер вздрогнул, рывком приподнял «стетсон», как бы пытаясь увериться в том, что он видит, и закричал:

— Та шоб я сдох! Хозяин! Обойдите всю эту Калифорнию — не найдёте человека, шоб радовался за вас, как я это делаю! Даже ваша мама бы отдохнула!

— Помолчи, Фима, — натужно улыбнулся Чуга.

— Та вы шо?! У меня нету время, шобы сидеть здесь целый день за помолчать!

— Наталья где?

— Дома, а то где ж? Туточки!

— А Лизавета Михайловна?

— Обратно тут! Сёмку лечит.

— А что с ним?

— Я вас умоляю, хозяин, ви же знаете за Сёму: он, если не сломает, так уронит — и как раз таки не помимо пальца, а на самый ноготь!

Не обращая внимания на болтовню одессита, Фёдор направил коня к каньону.

Баня уже стояла, полностью выведенная под крышу из чажной черепицы, рядом размещались конюшня, амбар и барак-кажим.

Сердце у Чуги забухало — он увидел Наталью. Девушка подметала крыльцо перед баней.

Фёдор спешился. Нетвёрдыми шагами приблизился, позвал севшим голосом:

— Наталья…

Коломина сильно вздрогнула, развернулась… Застонав, она бросилась к Чуге, тиская его, теребя, плача, целуя.

— Феденька… Феденька, родимый… Вернулся…

Чуя, что и у самого глаза на мокром месте, Фёдор сказал девушке на ушко:

— Посмотри, маленькая, кто тут ещё к тебе.

Наталья оглянулась, кулачками вытерла заплаканные глаза и охнула:

— Папенька!

Савва Кузьмич не сдержал слёз, они у него текли по щекам, но Седой Бобёр улыбался, бормоча смешные ласковости утерянной и вновь обретённой дочери. А тут и жена подоспела, за сердце хватаясь, и вот уже все втроём обнялись да ревут, но не от горя — от радости.

— …Ларедо пропал в тот же день, — тихонько рассказывала Наталья, сидя на завалинке и прижимаясь к Фёдору. — Князь с близняшками собрал всех бакеров — и давай Гонтовых людишек гонять! Ранчу Мэта разорили и пожгли, сейчас там сеньор Мартинес обживается.

— Вернулся, значит?

— Ага! Дядя его в Сан-Франциско встретил, ну и рассказал обо всём… А твои бакеры самые смелые были. Страху на всю банду нагнали! И дружные они — видишь, не бросили тебя. Денег нет, а совесть есть…

— Я расплачусь с ними завтра же. Выдам по пятьсот долларов каждому.

— А не много?

— Они заработали. И заслужили. А кажим кто строил?

— А все! Хороший обычай есть у «бостонцев», «постройка амбара» называется. Это когда соседи собираются и вместе амбар ставят. Или, там, конюшню. Вот и нам поставили… А дядя плотников наслал, они кажим выстроили. Дед Макар печи сложил…

— Скоро я тут дом возведу, — негромко сказал Фёдор. — Асиенду по камешку разберём и тут выстроим. В два этажа, с балконом, и чтоб веранда вокруг. Мебели накупим и посуды, а печи изразцами выложим…

— А колечко мне купишь?

— Ну а как же. С бриллиантиком.

— Чай, дорого…

— Ты мне куда дороже.

— Правда?

— Правда…

Было уже темно, из открытых дверей кажима доносились храп и сонное бормотание. Чету Коломиных уложили вместе с бакерами, за занавесочкой, а Танух ушёл куда-то, сказавшись занятым.

— Спать пора, — сказал Чуга.

— Пора…

— Давай в бане ляжем?

— Давай… А ты приставать ко мне будешь?

— Обязательно. Али нельзя?

— Ну ты же всё равно женишься на мне?

— А как же!

— Ну вот… А свадьба только осенью. Так долго ждать…

Чуга встал, одновременно сгребая Наталью в охапку.

— Миленькая моя…

— Это ты миленький…

Минула ровно одна неделя, пошла другая. Федор затеял дом строить. Дон Гомес прислал знакомых мексиканцев-каменщиков — и загрохотали подводы, гружённые тёсаным камнем с «асиенды Касса-де-Ла-Рока», потащились телеги с красной черепицей.

Бакеры всей толпой съездили в Форт-Росс, принарядились, ну и обмыли покупки. Куда ж без этого? Пётр Степанович утащил Коломина к себе на ранчу, погутарить «по-стариковски», Наталья навещала беременную Марьяну, а Чуга решил объехать свои владения.

Тут-то его и повстречал сеньор Мартинес, осанистый кабальеро.

— Сеньор Чуга, — сказал он, не пряча тревоги, — пренеприятнейшие известия! Гонт и Шейн бежали из тюрьмы в Эль-Пасо!

— Вот как? — нахмурился Фёдор.

— Сам видел их портреты на плакатах в Форт-Россе. Оба разыскиваются, а за голову Гонта, живого или мёртвого, пять тысяч долларов обещаны!