Я пришёл самый первый, взял чашку чаю и чебурек и приготовился долго ждать.
К моему изумлению, Вера и эта актриса пришли практически вовремя. Десять минут опоздания не считается.
— Муля, привет! — проворчала Вера, с усилием сдерживая зевок, — знакомься. Это — Люда. Она актриса. Люда, а это — Муля Бубнов. Муля из Комитета искусств, я тебе говорила.
Посчитав свою миссию выполненной, Вера таки зевнула и побрела к стойке выбирать пирожное.
Мы остались с Людой вдвоём.
— Очень приятно, Люда, — галантно сказал я и словно между прочим, пробормотал с восторгом, но так, чтобы она услышала, — какой типаж! Именно то, что надо!
И уже гораздо громче сказал:
— Люда, вы будете пирожное? Или лучше чебурек? Здесь замечательные чебуреки. Ещё горячие. Только-только привезли.
Люда представляла собой тот тип актрис, судьба которых быть даже не на вторых, а на третьих ролях, в массовке и на подтанцовке. Нельзя было сказать, что она некрасивая. Наоборот, даже очень привлекательная: белокурая девушка с голубыми глазами и носиком пуговкой — она была миловидной, но совершенно не обладала той неуловимой харизмой, той «изюминкой», которая заставляет сердца зрителей биться в унисон игре на сцене и в кино.
— Я не ем сладкое и мучное, — скривила носик Люда, голос у неё, кстати, был высоким и чуть писклявым, — он него толстеют.
— Тогда минеральной воды? — всё так же галантно спросил я.
— Он газа изжога, — манерно насупилась девушка.
Она была довольно молодая, вчерашняя школьница, ну, может, чуть постарше. На её фоне Вера выглядела, конечно, сильно подзатасканной.
— Ну, тогда даже и не знаю, что вам предложить, — развёл руками я и с огорчённым видом улыбнулся.
— Давайте просто поговорим, — передёрнула она плечиками, затянутыми в алую ткань блузки.
— Давайте, — согласился я.
— А это правда, что вы с Завадским дружите? — без обиняков спросила она.
«Напористая девушка, далеко пойдёт, даже без харизмы» — подумал я, а вслух ответил:
— Конечно. Я же работаю в Комитете искусств, всё финансирование через нас проходит. Через мой отдел, если говорить конкретно. Вчера только порекомендовал ему хорошего драматурга с очень перспективной пьесой. Вы же в курсе, что я позавчера передал Завадскому советско-югославский проект на съемки фильма, который уже одобрен «сверху»?
Люда была не в курсе. Судя по широко распахнутым глазам, в узких театральных кругах она явно не вращалась.
— Ну так вот, — продолжил заливаться соловьём я, — сценарий уже есть, но у нас с Завадским затруднение. Большое затруднение. Главным режиссёром согласно международному договору будет Йожи Галле, это югослав, ученик самого Франце Штиглица.
Дав Люде пару мгновений проникнуться звучанием иностранных имён, я продолжил:
— А вот актриса на главную роль согласно договору нужна наша…
— Так он, наверное, Марецкую возьмёт, как обычно, — вздохнула Люда и печально посмотрела на меня.
— Но там по сути две главные роли, — улыбнулся я и добавил, — женские. И одна из ролей словно прямо под вас написана… Под ваш типаж…
— А когда пробы? А вы можете меня порекомендовать? — моментально засыпала вопросами меня Люда.
— Конечно, — кивнул я, — ваш типаж прекрасно подходит. Просто идеально! Только есть небольшая загвоздка…
Люда вскинулась, а я пояснил:
— Вы блондинка, а там по сценарию, насколько я помню, нужна брюнетка. Но я думаю, гримёры вполне должны справиться с изменением образа.
Люда заверила меня, что это вообще не имеет значения. А если надо будет, то она готова не только перекраситься в чёрный цвет, но и остричься налысо. Лишь бы утвердили.
— Когда вы меня порекомендуете? — опять спросила она и с придыханием, призывно проворковала. — Муля, мы можем поехать сейчас ко мне, и я вам продемонстрирую свою актёрскую игру и всё, что я умею…
Она наклонилась ко мне так, что края блузки, расстёгнутые аж на три верхние пуговички, разошлись, и мне продемонстрировали всё внушительное содержимое.
Я немножко полюбовался открывшейся картиной, но потом огорчённо вздохнул:
— Сейчас не получится. Здесь есть небольшой нюанс, который может весь проект пустить под нож, — сказал я.
— К-как? Ч-что?
— Георгий Фёдорович крайне не одобряет целых две женских роли в фильме, — закручинился я. — И мне нужно поговорить с ним наедине…
— Но… — закусила губу Люда и тревожно посмотрела на меня.
— Вот только на работе с ним все эти разговоры вести нет смысла, — пояснил я, — мне нужно пересечься с ним в неформальной обстановке…. Вот только как?
— А зачем вам с ним за эти две роли говорить? Какая вам разница? — прищурилась Люда.
Всё же она была не окончательно глупа.
— На самом деле я хочу переговорить за три роли. И за мужскую тоже. Чтобы взяли моего друга, Мишу Пуговкина. Знаете такого?
Люда наморщила гладенький лобик и отрицательно покачала головой. Мишу она не знала.
— Там по сценарию роль под него писалась. А этот дурак упёрся, что он будет играть, если по сюжету будут две женщины-спутницы у него. Чтобы оттенять его игру.
— А кого он будет играть? — захлопала глазами Люда.
— Зауряд-врача. Это исторический фильм будет. И нужны две медсестры. Помощницы. Разного возраста и типажа. Чтобы диалоги были яркими, — пояснил я, — вот я и хочу уговорить Георгия Фёдоровича. Понимаете?
Люда кивнула.
— Вот только совершенно не представляю, как мне его поймать в неформальной обстановке и прекрасном расположении духа? — печально сказал я. — И очень боюсь, что этот проект получится не таким, как мы с Завадским его видим…
Я замолчал. А Люда задумалась, хмуря лобик.
Я посмотрел на неё и понял, что нужно помочь принять правильное решение, поэтому, как бы между прочим, заметил:
— Там, по сценарию, все съемки планируются на территории Югославии, а ещё где-то треть — в Париже. Скажите, Люда, в случае положительного решения по вашей кандидатуре, вы, если что, готовы будете переехать на полгода в Париж?
Глаза у Люси сверкнули предвкушением. В Париж она была готова ехать хоть на три года, хоть на пять лет, причём в любое время.
— А меня точно возьмут? — хрипло спросила она, ноздри её при этом хищно раздувались.
— Типаж второй роли точно ваш! — уверенно сказал я, — Завадский не смог найти именно такую актрису. И тут вы так удачно подвернулись! Это я вас нашел! За это получу премию и грамоту! Осталось уговорить Александрова. Вот только где его поймать?
— Я знаю, где! — вдруг твёрдо сказала, словно в омут головой, Люда, — только поклянитесь, что вы никому не расскажете и меня не выдадите?
Я поклялся.
— Ладно, — кусая от волнения губы, сказала Люда, — Григорий Фёдорович с друзьями каждую пятницу вечером собираются на одной даче. Там баня, свежий воздух и всё такое…
При этом она сильно покраснела и на миг умолкла.
Очевидно, там не только свежий воздух.
— Как мне туда попасть и где это? — с взволнованным видом спросил я.
— Запоминайте адрес, — тихим шепотом произнесла Люда и продиктовала мне расположение «обители зла», — вам лучше попасть туда после десяти, ближе к одиннадцати. Тогда Григорий Фёдорович будет уже добреньким…
Она невесело усмехнулась. А потом спохватилась и добавила:
— Вы как придёте, обойдите ограду. Там забор высоченный и запирается, так что вы внутрь не пройдёте. А возле озера тропиночка, от бани к усадьбе. И там такая калиточка. Она не запирается. В прошлый раз щеколду опять сломали. Зайдёте во двор и пойдёте по левой дорожке. Там ещё тюльпаны цветут, увидите, в общем. По правой не идите, там собака привязана, но она может дотянуться и цапнуть. Понятно? Не перепутаете?
Я кивнул, мол понятно и заверил, что не перепутаю.
— Хорошо, — вздохнула Люда, голос её дрожал. Но уж очень ей хотелось в Париж.
Поэтому она продолжила:
— В баню не ходите, не надо вам туда. А вот в дом зайти можете. Только сразу идите на второй этаж. Там в бильярд играют. Но только пообещайте мне, что на первый этаж вы не пойдёте и в комнаты заглядывать не будете. И всё, что увидите, никому не расскажете!
