Истины нет (СИ) - Ефимкин Максим

Ненадолго. Судя по тому, что над морем все еще гулял дым, а солнце нисколько не изменило своего положения на небе, прошло не более часа, а может, и вовсе несколько минут. Ларс лежал на камнях у самого прибоя. Нога ныла, ломило все тело от многочисленных ссадин и мелких порезов, словно его протащили по рассыпанным гвоздям. Да, похоже, так и было. Не по гвоздям, но по острым прибрежным камням. Боцман хотел подняться, оглядеться, но сил не было. Над ним витала смутная тень. «Слишком яркое солнце», — подумал он. Отчего так ярко? Желтый поток слепил его, сливаясь с пронзительной синевой. И снова он увидел нависшую тень. Что это? Кто это? Зверь? Человек? Боцман снова захотел подняться, но на это раз ощутил мягкое, почти нежное прикосновение к груди.

— Лежи, — голос ласковый, словно шелест листвы, — лежи, рана еще кровоточит.

— Кто ты? — просипел боцман, силясь рассмотреть спасительницу.

— Ты с корабля? — не отвечая на вопрос, спросил голос.

— Да, — боцман ворочал головой.

— С «Моржа»? — так же ласково спрашивал голос.

— Да, — снова ответил боцман, с удивлением и радостью замечая, что боль отступает, отходит на второй план, а по бедру расползается покалывание, как бывает, если отсидеть ногу.

— И что же случилось? Скажи мне, — тень приблизилась, заслонила солнце, и Ларс смог рассмотреть большие зеленые, чуть раскосые глаза.

— Пожар, пожар… Пить, — попросил он слипшимися разбитыми губами.

Видать, о скалы его приложило лицом.

Тень исчезла, дав возможность солнцу вновь ослепить человека. Боцман почувствовал, как его приподнимают за затылок, а у губ появилось горлышко фляги. Он жадно сделал несколько глотков.

— Перен? Пожар на судне? — голос лился мягко, как патока, расползаясь в сознании боцмана.

— Это все он. Я клянусь. Это все он подстроил… — моряк закашлялся, но вода придала сил. — Этот проклятый попутчик. Я уверен, что это он спалил нашу посудину!

— Он? — в голосе послышались удовлетворение и воркующие нотки, словно у довольной кошки, что трется о ногу хозяина. — Невысокий высокородец, поджарый, но крепкий, с волосами краски... цвета смога? Он в этих местах сошел?

— Вы знаете его? — засипел боцман с клокочущей злостью.  — Раздавил бы таракана… Как зовут его?

— В очередь вам. А она долгая, — послышался смешок.

Он снова увидел глаза. Они медленно приблизились. Ларс почувствовал странный запах меда и хвои, идущий от волос спасительницы, и дыхание у самого уха.

— Слушай меня внимательно, моряк, — послышался шепот. — Пожар затеялся из-за кока-неумехи. Полымя перекинулось в трюм, и корабль охватил огонь. Ты чудом спасся. И меня не видел, выплыл сам, иль русалка помогла.

Ларс не успел ответить или удивиться, как нежная рука прикрыла ему глаза, и он уснул.

23.

23.

— Лич, глянь, что там? — широкоплечий возница натянул вожжи и махнул рукой. — Эй, Лич, хватит дрыхнуть!

Из-под тента повозки показалось широкое веснушчатое лицо.

— Звал, отец? — спросил заспанный голос.

— Звал, да не тебя, — буркнул отец, — хотя, может, ты разглядишь.

Он махнул рукой вперед:

— Глянь, кто там у обрыва?

Веснушчатый прикрыл глаза рукой от солнца и прищурился:

— Видать, человек, наверное, баба какая. Вернее, девка или хилый-то мужичок.

— Вот потому ползи, буди Лича. Скажи, что отец зовет, космы повырвет.

Показался тот, кого назвали Личем, как две капли воды похожий на первого, только веснушек поменьше и волосы не острижены коротко, а висят давно немытыми лоскутами и напоминают паклю.

— Звал, отец?

— Звал, звал. Докличешься тебя. Глянь, кто там?

И снова неопределенный взмах рукой.

— Батя, это девка какая-то. Вон стоит, рукой нам машет. По всему видать, помощи просит от нас.

— Помощи? — батя нахмурился. — Какая беда тут стрястись может?

— Гы-гы-гы, — загоготали сыновья, поглядывая на толстые, отполированные руками дубинки. — То-то ты каждого встречного страшишься, везде разбойники чудятся. Это, наверное, зазря?

— Ишь, зубоскалы! — проворчал отец. — Имри, давай сюда Воронка и Кляксу. Поедем, глянем, что там. А ты, глазастый, сиди тут, смотри. Ежели что, поднимай весь обоз. И гоните нас вызволять.

Имри спрыгнул с повозки и побежал к последней из четырех, отвязал там двух лошадей и привел к голове обоза. Из-за занавесей показалось круглое лицо девчушки лет пяти:

— Па-а-ап, уже город? А где скоморохи?

— Ишь, дите разбудили, — зашипел отец. — Бестолочь! Нет, Лили, зайчонок, иди спи. Рано еще.

Недовольный ребенок шмыгнул носом и так быстро исчез за занавесью, что сразу стало понятно: кто-то втянул его туда за портки.

Глава семейства с сыном запрыгнули на коней, не забыв проверить, надежно ли держатся в поясных петлях дубинки, и, пришпорив лошадей, выехали вперед.

— Гляди в оба, — напутствовал отец сына, — почуешь угрозу — не жди. Сразу бей и скачи назад.

— Батя, да это ж просто деваха. Вон уже видать, тощая, как осинка. Что она сделает?

— Сама-то тощая, а глядишь — за камнем дружки притаились. Да и не тощая, смотри вон, руки справные, плечи расправлены, ноги, словно у твоей кобылы, выносливые. Ты что ж, ослеп? Не боится она нас…

— Батя, да девица ж она, и камня тут нет. Хватит уже за дубину хвататься. До смерти девку запугаешь.

— Благодарю Небеса и вас, путники, — незнакомка бегом направилась к ним. — Меня зовут Амарис. Я заметила густой дым там, в море, — она указала рукой за спину и продолжила взволнованно частить: — Подошла к обрыву, глянуть, что приключилось. Гляжу, а море на скалы человека выбросило. Вон он там лежит, внизу.

— Осади, погодь, — прогнусавил батя, — где, говоришь, утопленник лежит?

— Там, там, — Амарис схватила его за руку крепкими пальцами и поволокла к обрыву.

Мужчина высвободил кисть и, настороженно оглядываясь, пошел следом, взглядом позвав сына за собой и наказав быть внимательнее. Имри кивнул, но никуда, кроме как на незнакомку, смотреть не мог. Он привык к другим женщинам. Эта же совсем не походила на них. Подвижная и гибкая, словно и не человек вовсе, а мангуст в обличии женском, не изнеженная, как ухоженные высокородные барышни, но и не искалеченная тяжелой работой. Да и одета была скорее по-мужски: в походный костюм траппера или лесничего, но даже плотные кожи и высокие мокасины не могли скрыть округлых и упругих частей ее тела. А лицо, хоть и видел он его лишь мельком, виной чему были развевающиеся на ветру густые каштановые волосы с вплетенными в несколько тонких косичек цветными ленточками, было прекрасно той естественной красотой, которая бывает очень едко, — не загубленной румянами и припарками, не испорченной глупой копной уложенных причудливо дорогим куафером волос. И во всей этой фигурке сквозило что-то дикое, милое, возбуждающее. Походка, движения, мягкий голосок, который не утомлял, хоть и болтала она почти без умолку. Имри ощущал, как внизу живота накапливается жар и разливается по телу, как начинает учащенно биться сердце, а на ладонях проступает предательский пот. Он уже, само собой, испытывал подобное, подглядывая ли по малолетству за деревенскими девками в бане, или когда первый раз купил себе час развлечений на отцовском сеновале. Но никогда желание не накрывало его так сразу и так сильно. Амарис тем временем подбежала к краю и, наклонившись, указала рукой вниз.

— Вон там, на камнях! — воскликнула она и, словно почувствовав на себе пожирающий взгляд, встретилась глазами с Имри.

«О, Дева Небесная!» — взорвалось в голове юноши. Сотни иголок пробежали легкими уколами по всему телу. Эти глаза, большие, чуть раскосые, такие… странные и такие глубокие.

— Вон, взгляните! — девушка отвела взгляд.  — У меня есть веревка, но я не смогу его вытащить одна!

— Может, он издох уже? — отец нахмурился и незаметно пнул сына ногой, чтобы он перестал глазеть на бабу и занялся делом, то бишь осматривал окрестности.