Чаша отравы (СИ) - Герасимов Игорь Владимирович

— Ну, допустим, только допустим. Что из этого практически следует?

— Ну, прежде всего то, что после сорок пятого года всё, что натворили фашисты, оказалось раз и навсегда криминализировано, то есть объявлено в масштабах всей планеты преступлением против человечности. И это уже навсегда, это уже, к счастью, неотменяемо. Да, будут желающие трактовать в нужную сторону, как на Украине, но в основе своей, официально — уже нет, руки коротки.

— Хорошо, что ты предлагаешь?

— Открой у себя Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него.

Галкин загрузил документ с сайта ООН.

— Читай вторую статью, — предложил Иван.

— «В настоящей Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую: а — убийство членов такой группы; бэ — причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; цэ — предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее; дэ — меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы...»

— Достаточно. Там еще про изъятия детей, ну да ладно... Кстати, слово «национальную» надо понимать в значении «объединенную определенным гражданством», так в английском варианте. Что мы имеем? Была группа, объединенная единым гражданством? Была. И не только гражданством, а единой собственностью. Собственностью, которая была залогом и гарантом ее благополучия, жизни, продолжения рода. Что получилось? Депопуляция. Массовое и безнадежное обнищание подавляющего большинства. Деградация умственного и физического потенциала, остановка развития. Массовые убийства в ходе конфликтов, в том числе по этническому признаку. И сама эта единая общность как таковая была начисто уничтожена, насильственно разделена, сотни миллионов оказались лишены собственности, гражданства, сбережений, многие — своих домов, своей жизни, наконец.

— Ты хочешь сказать, что надо обвинить правящий класс в геноциде, подогнав под эту юридическую норму?

Смирнов шумно вздохнул.

— Ну, наконец-то. Да, конечно. Именно это — чувствительное место! А бесплодный пинг-понг «буржуазия — пролетариат» в России, именно в России, может продолжаться бесконечно. У нас он уже отошел в историю. Да, сказать такое публично — навлечь на себя гнев ортодоксов, буквально воспринимающих догмы. Это значит быть снисходительно высмеянными всякими красными гуру, видеоблогерами, призывающими сидеть на диване и конспектировать Маркса. Не Ленина... слишком революционный, сверг правительство... а именно Маркса. Но, но, но...

— Ох, не знаю... — с сомнением сказал Федор. — Этноцид можно, наверно, притянуть, но геноцид? А умысел?.. Спрошу прямо — у тебя есть реальные доказательства того, что те, кто, как ты говоришь, заранее спланировали уничтожение социализма, готовили именно геноцид, именно истребление народа? Планировали сознательно, заведомо зная, что делают?

— Есть! — в запале ответил Иван, вспомнив реплику генерала Волина на совещании в венском институте системного анализа, за несколько дней до гибели Черненко. И осекся.

— А именно? — с интересом спросил Галкин.

— Ну... — замялся Смирнов. — Вообще, надо смотреть конкретный результат. Все доказательства налицо. Есть выгодополучатели, бенефициары экспроприации всенародного достояния. Они, как никто не оспаривает, отняли у народа законно принадлежащую ему собственность, созданную его коллективным трудом, поделили ее между собой, узким кругом, и присваивают с нее астрономические бонусы. Даже если собственность формально государственная, Алекс Фэк, который соответствующее исследование проводил и был вышвырнут, не даст соврать. А большинство народа — в нищете, у него отняты все жизненные перспективы. Хотя средств более чем хватает на всех, если нормально делить. Так что — геноцид. Без натяжек. Длящееся по сей день преступление. Против человечности. Особо тяжкое. Не имеющее срока давности. Подлежащее в том числе и универсальной юрисдикции. То есть любые национальные инстанции или международные органы правомочны привлечь к ответственности. Любые, не только связанные со страной деяния или гражданством потерпевших.

— Юридическая казуистика вещь очень специфическая...

— Разумеется. И раз у нас обоих есть диплом юриста, то надо сообща подумать, как лучше. Я вижу здесь перспективу. Надо поднять волну. На международном уровне. Подать заявления о преступлениях, организовать народ, как можно больше, чтобы он официально обличал совладельцев отнятой у него собственности в геноциде, чтобы в одном месте собирались все свидетельства по событиям перестройки — ну, кто какие преступные указания давал, ну, там, продукты выбрасывать специально, перепрограммировать общественное сознание... и современные конкретные преступления власть имущих против рядовых людей, тоже надо бы под геноцид подгонять, создавать публичные реестры преступников... ну, в смысле, тех, на кого заявления потерпевших поданы. Да, это не рабочая борьба, но это организованная борьба обобранного единого класса собственников за восстановление попранного права. С привлечением, если нужно, международной юрисдикции.

— Да не заявлениями, не юридическими жалобами решается вопрос власти. Ты же еще и историк, помимо всего прочего, — Федор усмехнулся.

— Разумеется, я не такой наивный, — парировал Иван. — Это нужно, во-первых, для мобилизации, для организации этого класса, о котором я сказал. Специфического для постсоциалистических стран, исторически нового класса. Класса пострадавшего, эксплуатируемого, истребляемого. Чтобы он перестал быть классом в себе и стал классом для себя, осознал свои истинные классовые интересы. И, во-вторых, максимально замазать классового врага в такой жуткой черноте, чтобы вовек не отмылся. Преступления против человечности, да еще если они квалифицированы в официальных юридических бумагах, поданных в международные органы, от имени огромного количества участников, — это не просто пропагандистское сотрясание воздуха. Этим можно и нужно делегитимизировать их власть по полной, идеологически и психологически расшатать. Причем подавая жалобы персонально на определенных лиц. Вообще, любое действие этой власти по подавлению рядовых граждан, по изъятию у них имущества, по снижению уровня жизни, по повышению пенсионного возраста трудящихся, по репрессиям в отношении недовольных, по фальсификации выборов, по оболванивающей пропаганде можно представить в официальных жалобах как составную часть преступления геноцида, как соучастие в нем. Это асимметричный ответ с той стороны, откуда они не ждали. Завалить, заспамить жалобами-обвинениями. И уже, имея эту программу, подняв это знамя, наступать и наступать на этом фоне. Отжимая пядь за пядью. Только так...

Галкин ничего не ответил, переваривая то, что сказал Иван.

— Ну... не знаю... Это же кардинальная перенастройка...

Внезапно у Федора зазвонил смартфон.

— Алло... Привет! Что?! Когда?.. Отчего?.. Бли-и-ин... Ясненько... Ясненько... Когда похороны?.. Мои соболезнования... Ладно, давай. На связи...

— Что такое? Кто умер? — спросил Иван.

— Мельдин.

— Ого...

— Очередной инсульт... Ну, рано или поздно это случилось бы. Старенький уже был, больной, последние месяцы из ЦКБ не вылезал — ну, как бывший депутат Госдумы. Да и то продержали его на этом свете долго, простой смертный сыграл бы в ящик раньше... От руководства партией практически отошел, рулили Жаров и Омельченко на пару, пытаясь перетянуть одеяло каждый на себя. Но Омельченко сам умер только что. Или убили... Слишком многим он мешал, прежде всего Жарову тому же...

— И съезд на 25-е назначен, — добавил Иван. — Прямо как по заказу. Это что же получается, Жаров будет персеком? Партия под ним будет?

— Получается, так, — с досадой произнес Галкин. — После смерти Омельченко и Мельдина конкурентов ему нет. Всё оказалось выполото за последние годы. Сибирь и Урал против Жарова, благодаря усилиям Омельченко, но своего сильного лидера у них нет. Это будет ...! И нельзя сказать, что Жаров загубит партию, расколет. Да, расколет — выкинув токсичный балласт в лице безумных антисемитов. Но он харизматик, он красиво и умно говорит, он умеет охмурять, на него молодняк ведется, хоть и не весь. В последнее время он в интернет зашел хорошо, его раскручивают в левом сегменте, именно его и союзных ему красных топ-блогеров специально преподносят обществу как лицо этой прослойки. Жаров будет замыкать на себя всё, до чего дотянется, и в результате он и партия будут только громко свистеть и красиво, смело болтать — и абсолютно никаких реальных дел. Многие люди, идейные, талантливые, решительные, окажутся запертыми в его структуре и станут вариться в собственном соку. Он там устроит диктатуру, подберет марионеток и подхалимов, да и просто стукачей, которым, скорее всего, сам и является. Об объединении РКП и ЕКП придется забыть, его не будет, пока Жаров правит партией.