— А вы не пытаетесь бить насмерть?
— Конечно — нет. Помимо всего прочего, промоутеру будет намного сложнее искать мне последующие контракты. Даже если стану обладателем всех поясов, на одних только защитах не проживу, нужны рейтинговые бои. Кто в здравом уме пошлёт своего парня на верную смерть? Я уже сделал две могилки, одна в СССР, другая здесь, в США. Проблема в том, что голова боксёра накапливает следы прежних ударов. Порой щелчка достаточно, чтоб израненные сотрясениями мозги отказались служить. А я бью хук в челюсть силой в тонну. Выбирайте надгробие. Тот же Синклер, пусть он второсортный боец, но разок-другой может вдарить. Представьте, я должен проплыть между Сциллой и Харибдой — не позволить врезать мне и не уложить его в гроб. А вы про какую-то месть, неприязнь… На ринге мне не до неё. Противникам, кстати, тоже, слепая ярость мешает ясно мыслить, выстраивать тактику, грамотно защищаться. Безумств в духе берсерка нам не надо, у каждого в арсенале запасён нокаутирующий удар с обеих рук.
— Ого! Вы знаете античную и скандинавскую мифологию? Не очень вяжется с тем обликом, что мы видели полгода назад.
— Горбачёв-перестройка? — я рассмеялся. — Правильный образ. Было куда легче, не надо напрягаться и выдумывать ответы на вопросы. И противники боялись: сложно отбить мозги боксёру, у которого они и так скукожились до двух бессмысленных слов.
— Бессмысленных… Вы не слишком любите нынешнего Генерального секретаря… Почему? Ведь именно благодаря его реформам приподнялся железный занавес.
— А также рушится финансовая система СССР из-за его полусухого закона. Люди платят деньги не за спиртное, облагаемое акцизным налогом, а за самогон и наркоту. Да, на Западе Горби популярен. В Союзе про него рассказывают пошлые анекдоты и обзывают «лимонадным Джо». Самый нелюбимый народом генсек последних лет (с супругой), даже дряхлый Черненко не вызывал подобного раздражения. Люди ждут «Лебединого озера».
— Чего, простите?
— Когда умирает очередной вождь, а в СССР это практически каждый год, вместо развлекательных передач по телевизору гонят балет Чайковского «Лебединое озеро», долго ничего не сообщают, потом диктор говорит: «Товарищи! Вы будете смеяться, но наш народ опять понёс непоправимую утрату». Про смеяться — шутка.
По лицу видно — шутка не прошла. Всё же они бесконечно далеки от того, что предстаёт взору после поднятия железного занавеса.
Наконец, от меня отцепились. Ольга походя получила грин кард — заветную ценность, о которой мечтают миллионы латиносов, не говоря об Африке и Азии, ждут годами… Но, в отличие от сестры, лучится благодарностью, надолго ли.
Джей взяла меня под руку.
— Валери! По-прежнему хотите слетать в Эл-Эй? Но не слишком ли тяжело для малышки практически сразу снова садиться в самолёт из Калифорнии до Балтимора?
— Дорогая! Я так понимаю, Мэри тоже приглашена на свадьбу Патриции?
— Конечно! В три года в совершенно незнакомой стране… Как ты её оставишь? Ту взрослую девушку тоже бери. Это же ей я делала грин-кард?
— Ей! Я тебя люблю. Знаешь, в том самолёте всё было ужасно, мне страшно неприятно, что вы с боссом были в опасности, но я горд, что спас именно вас.
— И открутил башку моему любовничку. Надеюсь, никому больше не рассказывал?
— Журналистам — нет, — я выдержал небольшую паузу. — Да и остальным тоже. Не те подробности, о которых хочется помнить и трепаться. Джей! У меня проблема — задержался в Советах и не обеспечил себе смокинг. А на мою фигуру…
— Сделаем. Времени мало, быть может, будет сидеть как на павиане, перешьём. И так — к нам?
— Сразу уговорила. Девочки! Калифорния обождёт. Летим в Балтимор? Прикиньте, это где Вашингтон, Дистрикт Коламбия, и за углом налево, на берегу Атлантики. О’кей? Джей, мои спутницы одобрили единогласно.
Ольга толком не отреагировала на предложение посетить свадьбу в самом высшем обществе, поплавать брассом в сливках Капитолия. У неё от перегрузки просто отключились эмоции. Пока ждали посадку на рейс, Джей делово осведомилась о её размерах — рост, объём талии, бёдер, груди, предпочтения.
— Я даже не знаю, как вести себя за столом… Если вилок будет больше одной… — промямлила свояченица.
— Ничем не помогу, дорогая. Мне как русскому медведю, ну, ты слышала: Горбачёв-перестройка, дозволено есть руками и сморкаться в скатерть. Шучу. Всё несложно. Просто не спеши и внимательно смотри как едят соседи. Не бери непривычные блюда, особенно устрицы. Облажаешься. Кроме того, организм не приспособлен к некоторым деликатесам, три дня не отойдёшь от фаянсового друга. На таких приёмах бывает образцово-рафинированная молодёжь, кого определили в Принстон или Гарвард, они сразу видны, у этих манеры отточены как у британских принцев-принцесс. Остальные проще, и не потому, что не знают, какой вилкой что колупать, просто им до сиреневой звезды, как это выглядит и что о них подумают. Я попрошу Джей, чтоб отрядила кого-то вас пасти. Сам же не отведу в дамскую комнату.
С американкой мы уединились перед посадкой на рейс, отойдя на несколько шагов в сторону от толпы.
— Дорогая, искренне рад тебя видеть, прекрасно выглядишь. Но мне нужен тет-а-тет не только с тобой, но и с сенатором. Кое-что случилось в СССР.
— Чернобыль?
— Он — только катализатор. Держава скоро развалится. Я хочу, чтоб руководство Демократической партии знало расклады.
— Информация достоверная?
— КГБ. Они меня уволили, но знакомства остались. Все, кто при власти и влиянии, видят процессы и мучительно соображают — что теперь делать, куда бежать.
От приветливо-декоративной улыбки не осталось ни следа. Она сосредоточенно соображала.
— Сегодня вечером выдержишь? После двух таких перелётов?
— Если Вэнс не попытается бить меня в челюсть — запросто. Только Мэри уложим. Она, хоть и спала в воздухе, умаялась.
— Вижу. Решим.
Ещё хотелось позвонить в Минск, сказать — долетели, дать Маше трубку, чтоб Вика поговорила с «бельчонком». Но там уже ночь. Что хорошо, ракетный психопат не берёт трубку, когда слышит пронзительные частые звонки международного вызова. Хоть за это спасибо.
Пусть мой увеличившийся в численности женский эскорт удивился, в самолёте я проспал практически до самой посадки. Предстояли ещё непростые разговоры.
В Балтиморе Джей не пригласила нас в свой особняк, уверяя, что там творится предсвадебный дурдом, отвезла нас на такси в отель, забронированный для гостей.
— Во сколько тебе обойдётся… всё это?
— Триста тысяч. Остальное оплачивают родители жениха и спонсоры.
— Надеюсь, твой зять — добропорядочный член демократической партии.
— Он из семейства Клинтонов.
О… на горизонте нарисовался будущий президент. И будущий любовник Моники Левински. Но это я придержу.
Мы заняли два номера. Администраторша, улыбчивая и доброжелательная до невозможности, не сравнить с угрюмыми тётками в московских гостиницах, провела Олю в отдельный.
— Для вас и вашей очаровательной дочки, мэм.
Маша не поняла сказанного, а Ольга и не пыталась отрицать. Ей, не рожавшей, на время пришлось стать мамой. А ко мне буквально через полчаса ввалился сенатор, взъерошенный туманными намёками помощницы.
— Что-то экстренное?
— Ничуть. Дело чрезвычайной важности, но последствия мы ощутим позже. Не знаю, почему она настояла на встрече непременно сегодня.
Он развалился в кресле, швырнул пиджак на столик, распустил узел галстука.
— Валяй. Я тебе стольким обязан, что не будем обращать внимания на мелочи. Слушаю.
— За то короткое время, что я отсутствовал на Родине, Советский Союз шагнул одной ногой в могилу, вторую уже занёс. Когда он грохнется, последствия будут крайне серьёзными. По оценкам группы офицеров КГБ, их имена назвать не могу, окончательный…здец наступит в промежутке девяностый — девяносто второй год. Необратимость процессов станет очевидна уже через пару лет для каждого. Понимаете? Громадная махина, полная ядерного оружия, начнёт рассыпаться на куски.
