– В общем, в пять утра я сбежал из этой газовой камеры и стал искать себе новый дом…
– И где ты теперь живешь?
– Недалеко отсюда. У меня личные хоромы – пятьсот квадратных метров. И могу еще два по пятьсот прихватить, но мне пока и этого хватает, – таинственно ответил Сашка и повел Рину по руслу высохшего ручья.
Гавр и Хюльда неслись за ними, то припадая к земле, то взлетая, чтобы осмотреться. Они явно решили, что стая вышла на охоту. Хюльда нашла где-то ежа, вцепилась в него зубами, и Рина с Сашкой услышали жалобное поскуливание. Когда они подбежали, Хюльда, приоткрыв пасть, терла морду лапой, а в нёбе у нее торчала обломанная ежиная колючка. Ни Сашка, ни Рина не стали ее вытаскивать: все же Хюльда была не ручная, сама разберется.
Сашка вынырнул из оврага. Рина увидела обвалившийся бетонный забор, а за ним – приземистое трехэтажное здание в форме буквы «П», с пустырем в центре. Видимо, эта территория была выгрызена у леса не больше чем лет пятьдесят назад. Здесь и сейчас еще местами угадывался лес. То дерево какое-то одиночное забежит, то пень не выкорчеван до конца.
– Мое царство-государство: недостроенный корпус игольного завода! – представил Сашка. – Живу я на втором. По третьему гуляю. Крыши нет, так что свежего воздуха завались. Единственное неудобство: окна и двери первого этажа заложены кирпичом. На втором то же самое.
– И как ты попадаешь?
– А через третий этаж. Видимо, решили, что так высоко ни один дурак не полезет, но один все-таки нашелся. А по дороге можно принимать солнечные ванны. Ну или не солнечные. От погоды зависит. – И Сашка стал приглашать Рину к себе в гости: – Мне хочется о тебе заботиться!
– Желание хорошее, – одобрила Рина. – Только заботиться обо мне надо постепенненько, а то я люблю все одеялки на себя перетягивать.
Оставив ослика внизу и раз двести пригрозив Гавру и Хюльде страшными карами, если те к нему сунутся, Рина стала карабкаться вслед за Сашкой. Сашка лез по голой стене, каждую выбоину и каждый стык бетонных блоков используя как зацеп. Рина же залезла после того, как Сашка спустил ей сверху веревку.
Сашка провел Рину по третьему этажу и по лестнице спустил ее в полумрак второго. Солнечный свет пробивался сквозь зазоры кирпича, которым были заложены окна. В одной из комнат Сашка вытащил из окна несколько кирпичей, обеспечив вполне сносное освещение.
На полу на тряпке лежали шнеппер, саперка, несколько картофелин и пачка соли. Из кирпичей Сашка сделал себе очаг.
– Будешь? – предложил он.
Рина, не отказываясь, окунула картошку в соль. Картошка, к ее удивлению, оказалась вареной.
– У тебя что, кастрюля есть?
– Если консервная банка не кастрюля и кирпичи не очаг, то человек просто заелся! – сказал Сашка и тут же принялся хвастаться спальником, который купил через Интернет.
– Прямо на станцию электрички привезли! – похвастался он. – Отличный спальник, зимний. Минус десять – комфорт, минус двадцать – экстрим! Сейчас в нем жарковато, но впереди морозы.
Своим вниманием ко всему, что писалось на этикетках, всеми этими «комфортами» и «экстримами» Сашка напомнил Рине Гамова. Правда, Гамов обязательно вскользь упомянул бы, из какой страны спальник прибыл и почему нефтяной шейх сейчас кусает локти, вынужденный пользоваться вещью классом ниже. Сашка же материальных ресурсов Гамова не имел и подходил к делу практичнее.
– Когда покупаешь вещь с рук у того, кто в нее уже наигрался, это обходится дешевле. Человек вычитает из стоимости вещи свое разочарование, – сказал он.
А еще Сашка как истинный шныр легко пользовался предметами, взятыми на время у всяких знакомых. ШНыры вообще относились к вещам философски. Собственность условна. Всякая вещь принадлежит тому, кто ею пользуется. И как только это поймешь – жизнь становится намного приятнее.
Правда, существовали и вещички, которые Сашка приобретал только для себя. Например, он любил автомобильные перчатки.
– Ты не представляешь, какое это чудо! Во-первых, они дешевые, а во-вторых, у них две стороны! Первой, где резиновые точки напылены, драться можно, отжиматься, а другая чистенькая – хоть на стол подавай! – с восторгом рассказывал он.
Пока Сашка восхищался перчатками, Рина нашла тряпку и, используя лужу дождевой воды вместо ведра, вымыла пол. Движения у нее при этом были четкие, круговые, как у Мамаси. Даже странно, откуда они взялись. Дома Рина пол никогда не мыла, а через тряпку перепрыгивала как через дохлую кошку. В отсутствие родителей человек сам быстро становится на них похожим. При условии, конечно, что они этого не видят и оставлена техническая возможность для симуляции беспомощности.
Они опять поднялись на третий этаж, и Сашка, форся перед Риной, ходил по краю стены, изредка заглядывая вниз, чтобы проверить не съели ли осла. Однако у Гавра и Хюльды и без ослика нашлось чем заняться. Они учуяли под корпусом крыс и, мешая друг другу, страстно разрывали лапами их входы и норы.
– Слезь, пожалуйста! Мне это не нравится! – сказала Рина.
– Почему? Думаешь, упаду? – Сашка напряг ноги, приготовившись к дразнящему скачку.
– Просто не нравится, и все. Я не хочу стать вдовой и потом всем объяснять, что мой муж был идиот! Слезь, пожалуйста! – твердо повторила Рина.
Сашка, несколько смутившийся, что его назвали мужем, послушался и стал слезать, но неожиданно вгляделся во что-то, происходящее в небе, и воскликнул:
– Кто-то летит! Кажется, на пеге!
Рина различила пега. Судя по буланой масти и впечатляющему размаху крыльев, это мог быть только Аскольд. Летел он со стороны Москвы, держась нити электрички.
– Странное место для выхода из нырка! Интересно, кто это?
Сашка козырьком закрыл глаза от солнца:
– В седле двое!
Сашка не ошибся. Фигура в седле Аскольда то сливалась, то распадалась, и в эти секунды становилось ясно, что седоков двое. Да и Аскольд летел тяжелее, чем обычно. В медлительных движениях его крыльев ощущалось затруднение.
Сашка перестал разглядывать Аскольда и озабоченно окинул взглядом небо:
– А вон и берики!
Рина задрала голову. Высоко в небе она увидела крошечную точку.
– Почему множественное число? Мы же одного видели, – сказала она.
– Танцор и Верлиока чаще всего летают парой… – Сжав губы, Сашка переводил взгляд с Аскольда на ту крошечную, едва заметную в небе гиелу. Судя по тому, что Аскольд продолжал лететь все тем же курсом, двое его всадников о ней не подозревали. Иначе Аскольд не сбросил бы высоту, которая сейчас была для него на вес золота. А тут он еще и рыскать начал, описывая над землей круги.
– Копытовские огороды. Капусту он на них, что ли, рассматривает! Лучше бы вверх посмотрел, шляпа! – сказал Сашка, с тревогой глядя то на пега, то на гиелу.
Заметил ли берсерк двоих в одном седле? Станет ли атаковать? Ведь не всякий шныр добыча, особенно если ясно, что он возвращается не из нырка. Точка в небе изменила положение и начала неторопливо удаляться, словно потеряв к пегу всякий интерес.
– Улетает! – обрадовалась Рина.
– Если бы. Перемещается, чтобы оказаться между Аскольдом и солнцем, – мрачно отозвался Сашка.
События в небе разворачивались быстро. Двое в седле наконец заметили, что их атакуют. Бросились в одну сторону, в другую, потом все-таки решились и стали отвесно падать на пустырь напротив недостроенного игольного завода.
– Они что, с ума сошли?! Разобьются! – завопила Рина.
– В нырок хотят уйти! Не успеют, слишком низко! Плотности не набрать! – Сашка стоял и, бледный, закусив губу, не отрывал глаз от пега, который падал, казалось, прямо на них.
Рина смотреть не могла. Отвернулась, чтобы не видеть, как они разобьются, и внезапно увидела раскинутые крылья другого пега.
– Там Меркурий! – крикнула она.
– Где?
– Сближается с берсерком!.. За лесом скрылись! Не видно ничего!
Глава восемнадцатая
Двое в одном седле
Все зависит от того, ставишь ли ты боль другого человека выше своей боли. Чувства так устроены, что человеку никого не жалко, когда ему жалко себя.
Кавалерия
