Камень. Книга 4 (СИ) - Минин Станислав

— Так я…

— Молчать! — рявкнул отец. — Головка от хuя! Доспех натягивай, сынок, мочи моей больше нет! — и он прыгнул ко мне.

«Надо дать папаше возможность отвести душу. — мелькнула мысль. — Так-то он прав!»

Этой мысли я и поддался в первую минуту самого настоящего избиения со стороны своего родителя. Какие, к хренам, камни и скалы! Вот он родительский гнев во всей красе, бессмысленный и беспощадный! Тело очень быстро превратилось в один сплошной синяк.

Поиграли, и хватит! Мочи терпеть уже не было.

И отец отлетает метров на пять от удара в грудь…

— Ах ты!.. — в руках полковника Пожарского появились огненные мечи.

— Дядька, зря ты в семейные разборки лезешь… — вздохнул я, и погасил его, как и отца.

Добивать его не пришлось — дядька осел на камни и затих, а я повернулся к тем двум парам в маскировочных костюмах:

— Господа, у меня к вам только один вопрос. Какого хрена в меня прицельно стреляли из крупнокалиберной пукалки во-о-он с той дымящейся скалы?

— Не можем знать, Ваше Императорское Высочество… — ответил один из них. — Разрешите продолжить патрулирование?

— Продолжайте. — махнул рукой я, и повернулся к тем, которые сопровождали отца и дядьку. — Господа, а к вам будет просьба. Будьте так любезны, закиньте вот этих обморочных себе на спины, и айда в лагерь.

На входе в лагерь нас уже поджидал Годун.

— Алексей Александрович, могу ли я поинтересоваться, что случилось? — с озабоченным видом спросил он.

— Цесаревичу с полковником Пожарским голову с непривычки напекло, Дмитрий Олегович. — хмыкнул я. — Не переживайте, с ними будет все в порядке. Вы мне лучше полковника Литвиненко разыщите.

— Он сейчас с одной из групп. Вызвать?

— Не стоит. Терпит. — я повернулся к гвардейцам. — Несите обморочных в мою палатку.

Годун, как я и предполагал, увязался за нами и даже имел наглость устроиться за нашим обеденным столом, предварительно включив чайник.

— Алексей Александрович, чай или кофе?

— Чай. — выдохнул я, развалился на своей койке и попытался расслабиться — тело продолжало напоминать огромный синяк.

Радовало другое — отцу с дядькой, которых уложили на кровати Николая и Александра, после «пробуждения» будет явно хуже, чем мне.

— Алексей Александрович, а все же… Что случилось?

— Дмитрий Олегович, я просто не хочу все повторять по десять раз. — достаточно жестко ответил я. — Не переживайте, мимо вас инфа не уйдет.

— Понял.

Чай пили молча.

— Твою же! — наконец, на койке уселся отец. — Лешка, я тебя зашибу!

Впрочем, особой агрессии я не почувствовал.

— Зашибалка еще не выросла. — не удержался я от ухмылки.

— Это да… — нахмурился он и принялся растирать грудь. — А с Гришкой-то что?

— Цени дружка своего, папа! — продолжал я улыбаться. — За тебя полез вступаться. Ну и попал под горячую руку…

— Понятно. — отец встал. — Олегович, налей чая, будь другом! А ничего покрепче нет? А то Государю о произошедшем надо докладывать…

— В морозилке водка должна быть. — пожал плечами я и придержал Годуна. — У нас самообслуживание, папа.

— Мы не гордые. — кивнул он и достал запотевшую бутылку из морозилки. — Вам не предлагаю.

Глядя, как отец наливает водку в стакан, я решил выступить с инициативой:

— Лучше, конечно, чтоб Государю о произошедшем доложил я.

— Думаешь? — отец ненадолго задумался и опрокинул стакан. — Вариант. — кивнул он. — Всяко лучше, чем мы с Гришкой ему позвоним. Папа разбираться не будет, просто головы нам открутит… Благодарить не буду, сам накосячил, сам и разруливай.

После этих слов заворочался и полковник Пожарский. Он со стоном уселся на кровати и обнял голову руками:

— Какого хрена?

Цесаревич вновь наполнил свой стакан и метнулся к дружку:

— Испей, Гриша, живой воды!

Активно задергавшийся кадык дядьки свидетельствовал о том, что вода была действительно живой.

— Лешка, какого хрена? — вскочил полковник с пустым стаканом в руке.

— Григорий Михайлович, — вздохнул я, — попрошу вас в разговорах со мной впредь тщательно выбирать выражения. Кроме того, любые проявления огня с вашей стороны будут восприниматься мной как прямая и явная угроза. Дядя, отнеситесь к этому предупреждению крайне серьезно, больше предупреждать не буду.

Я пожелал, чтобы стакан разбился и чуть двинул рукой, обозначая движение…

Огненная плеть щелкнула по стакану, и дядьку окатил взрыв из стеклянных осколков.

В палатке все замерли, а я продолжил:

— Надеюсь, мы с вами друг друга поняли, Григорий Михайлович?

— Да, Ваше Императорское Высочество. — пробурчал он.

— Присаживайся за стол, дядька Григорий. — улыбнулся я. — Папе есть, что с тобой обсудить. Стаканы в шкафчике.

А сам направился к койке Александра, чтоб убрать осколки стакана. Только встряхнул одеяло, как услышал от отца:

— Алексей, вернись за стол. Я все сделаю.

Через минуту по нашим кроватям и полу палатки забегали маленькие воздушные смерчи, которые вынесли весь мусор и пыль в открытую отцом дверь.

Полковник Пожарский от дальнейшего приема «живой воды» отказался, как, впрочем, и Цесаревич, пить они предпочли чай. Во время чаепития опять всплыл вопрос о том, кто будет докладывать Императору о ЧП. Даже Годун согласился, что докладывать надо именно мне. А вот дальше в отце взыграли нужные инстинкты:

— Алексей, а теперь еще раз расскажи-ка нам о происшествии. Со всеми подробностями.

Насторожился и Годун.

— Ждем полковника Литвиненко. — твердо сказал я. — Думаю, он сможет прояснить отдельные нюансы произошедшего.

— Хорошо. — подозрительно быстро согласился Цесаревич. — Мы с Григорием Михайловичем тогда пойдем. А вы с Дмитрием Олеговичем пока здесь поскучайте. Алексей, и палатку не покидай, ты же вроде как под арестом. — я кивнул.

— Саша, я племяша опасаться начинаю… — заявил Цесаревичу полковник Пожарский, когда они расположились в штабной палатке. — Вы как с ним умудряетесь общий язык находить?

— С трудом, Гриша. — вздохнул тот. — А так, правильный растет молодой человек. Ничего, пообтешется, лоска светского наберется, и будет не таким колючим. И, Гриша, не обижайся на Лешку за его слова, он не со зла, а в силу юношеского максимализма.

— Да понимаю я все… — отмахнулся Пожарский. — У самого такие же подрастают…

Прохор с братиками в лагере появились только к пяти часам вечера. Поздоровавшись с Годуном, они начали делиться со мной впечатлениями:

— Леха, мы в двух операциях поучаствовали! — улыбался Александр. — В двух! Сначала была основная, а потом нас в срочном порядке перебросили на подмогу к другой группе!

— Вам хоть дали себя проявить? — улыбался я.

— Не особо, гвардейцы сами справились. — с расстроенным видом ответил он. — Мы с Колькой только поле для мака уничтожили. Но Прохор нам намекнул, что с завтрашнего дня вся наша операция вступает в завершающую стадию, и обещал настоящую работу.

Мы все уставились на воспитателя, который всем своим видом демонстрировал, что все будет именно так, но никаких подробностей мы от него не дождемся.

Дальше разговор коснулся уже меня, а именно того, как я провел этот день.

— День как день, ничего особенного. — пожал я плечами. — Гулял, любовался пейзажами… Скучно только было. Один только Дмитрий Олегович и скрашивал мое одиночество.

Годун на это только усмехнулся.

Приняв душ, Прохор с братиками ушли в столовую, а занялся тем, что начал переписываться с Алексией и Викторией. У нашей эстрадной звезды выходные были свободны, и она собиралась вернуться в Москву. Спрашивала и меня, вернусь ли я к этому времени? Ответил, что себе пока не принадлежу и ничего обещать не буду. Грустный смайлик, полученный от Леси, видимо символизировал ее грусть-печаль по этому поводу. Вика же не прекращала высказывать мне свои претензии по поводу того, что я, подлец, воюю там без нее, грозилась жестоко отомстить и передавала пламенный привет от Волкодавов. Написал и всей нашей компании, сообщив, что с нами все в порядке, настроение отличное, а за питание братьев слежу. Сашке Петрову писать не стал — именно в это время он должен был работать над портретом Императора в Кремле.