Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
Мессинг: Здесь нет никакого секрета. Есть поэма о Великом инквизиторе, написанная неким Иваном. Есть еще английский писатель Оруэлл, он уже все написал. Попросите перевести его книжки. Все так и будет. Но я могу рассказать Вам один сон.
Пилат: Сон?
Мессинг: Я видел, как по морю плыл огромный корабль, самый большой корабль в мире. Прямо как Титаник, как Атлантида. Все знали, что этот корабль настолько надежен, что никогда не сможет затонуть. Вдруг неожиданно этот корабль налетел на айсберг и получил небольшую трещину в обшивке. Народ стал переживать. И пошли вскакивать, вскакивать из-за столов с салатами… Но их успокоили. Все нормально, небольшая трещина, сейчас залатаем. Все поверили, что это сущий пустяк и продолжили веселиться. Кто-то пошел спать. Кто-то пошел допивать коньяк. Кончилось все весьма печально. Хрусть, надвое. Напополам. Корабль полностью затонул. Спаслись далеко не все. Значительно меньше, чем могли бы спастись, если бы понимали степень опасности. В ледяном мраке люди пытались спастись, хватались друг за друга, кричали, а затем затихали. Налетела ужасная буря и разметала щепки и шлюпки с людьми по морю. А сам корабль ушел на самое дно моря. Говорят, что с ним на дно моря также ушел и волшебный кристалл, в котором хранилось будущее корабля.
Пилат: Какой кристалл?
Мессинг: Изумруд. По одной из легенд это был камень из короны люцифера, который тот потерял во время падения. Этот кристалл искали, но так и не нашли. Возможно, его скрыл кто-то из пассажиров.
Пилат: И что же?
Мессинг: Потом пришел туман, тьма накрыла поверхность моря. Исчез великий корабль, как будто никогда и не было его на свете. Если кто-то хотя бы лет через 100 найдет этот кристалл, он сможет собрать корабль заново, и тогда…
Пилат: Вольф, ты все-таки не простой фокусник. Ты не врал. У меня появилось «дежавю». Эту историю я где-то уже читал. Ве, ве, ве…, во…, Воланд, Ландон?
Мессинг: Лондон. Морской волк. В самом начале сталкиваются два корабля. Главный герой под ужасные женские визги падает в ледяную воду. Он видит проплывающего мимо бездушного курильщика. Его берут на борт корабля «Призрак». Бедный малый думал, что он спасен. Какая ирония… Мне лично известен только один корабль-призрак - это «Летучий голландец». Покинуть этот корабль невозможно. Потому что управляет им пират, обреченный за свой каламбур на вечные скитания – Морской волк. Правда, этот корабль может передавать проплывающим мимо морякам послание с того света. Главный герой был очень образован - это его и спасло. Подобно Шахрезаде, чтобы обеспечить себе нормальную жизнь, он был вынужден каждый вечер общаться с Морским волком на разные литературные темы, пока того мучили сильные головные боли. Они спорили про то, что сильный жрет слабых, ибо в этом суть жизни и ее главный закон, про восстание люцифера и мировую революцию, про закваску и прочую ерунду.
Пилат: А знаешь, Вольф, я согласен с Морским волком. Моя жизнь доказывает, что он был прав. И современная наука доказывает, что он был прав. После Дарвина только идиот может верить в Бога. Но если ты можешь предъявить мне доказательство обратного, то я слушаю.
Мессинг: Когда то такое доказательство было предъявлено Графом Монте Кристо. И это доказательство было железным. Дарвин был прав. Но не Ларсен. Выживает не сильнейший. В страшные времена выживают наиболее приспособленные. Вспомните историю Морского волка до конца. Кончилось тем, что главный герой со своей подругой сбежали с проклятого корабля и очутились на острове. Кораль-Призрак был атакован еще большим злодеем, на корабле произошло восстание, и весь экипаж покинул корабль, подрезав мачты. А Морского волка стали доканывать приступы ужасной головной боли. Рак. В своей постели, с угасшим взором, на разрушенном корабле он причалил к острову, где спаслись два беглеца.
Пилат: К чему ты мне это рассказываешь?
Человек с Голгофы: Я рассказываю это к тому, что исполин, считавший себя непокоренным люцифером, богочеловеком, был вынужден медленно умирать, покинутый всеми. Ниточка за ниточкой обрубалась его связь с внешним миром. Пока спасенные восстанавливали корабль, он утратил способность двигаться, видеть, и просто лежал во мраке, погружаясь в вечность черной дыры. Вы знаете, что в черной дыре время почти останавливается? Какая ирония, ведь его сознание стало яснее, чем когда-либо в жизни. В последние дни его сознание навсегда погрузилось в мавзолей собственного тела, не способное вырваться на свободу. Один раз, когда он еще мог сжимать в пальцах карандаш, Волк Ларсен написал:
«Когда не бывает боли, мне совсем хорошо. И я тогда мыслю совсем ясно. Я могу рассуждать о жизни и смерти, как индусский мудрец».
Пилат: И что никто не помог ему?
Человек с Голгофы: Нет, он просто погрузился в черную дыру.
Пилат: Ты действительно пророк. Мне все время кажется, что я, погруженный навечно в черную тьму своего мертвого тела, обречен провести так целую вечность, наедине с самим собой.
Мессинг: Но ведь вы не верите в Бога. О какой вечности Вы говорите?
Пилат: Ты прав. Ты прав. Наверное, это просто мое малодушие. Кстати, говоря о жизни и смерти. Хочешь посмеяться?
Мессинг. С удовольствием. Я слышал, чтобы посмеяться от души, надо иметь возможность прожить хотя бы 2000 лет.
Пилат: Да. Дело в том, что не так давно я разговаривал с товарищем Пастернаком. Слышали о таком? Смерти нет…. И все такое. Так вот он пытался заступиться за одного поэта, Мандельштама, который написал про меня паскудное стихотворение. Ничего интересного. Яйца съеденного не стоит.
Мессинг: Да, слышал.
Пилат. Я позвонил ему и спросил, не знаком ли он, совсем случайно, с товарищем Мандельштамом. Видите ли, он зачем-то вступил в конфликт с нашими писателями из Массолита и попал в опалу. Но дело не в этом. Если бы ты знал, как глубоко они мне безразличны. Дело совсем не в них. Ты будешь смеяться, но товарищ Пастернак мог запросто спасти своего товарища. Это был мой эксперимент. Величайший эксперимент, изобретенный лично мною. Давно, давно. Так давно, что ты даже поверить не сможешь.
Мессинг: Я охотно вам верю.
Пилат: Я бы реально вытащил бы его, просто из принципа.
Мессинг: Как Петр? Вы думаете, он мог бы дать показания и спасти своего учителя? Но разве это имело смысл? Он бы просто обрек себя на гибель, ничего бы не изменилось.
Пилат: Какой еще Петр? По-твоему, если ты знаешь, что это бессмысленно и твоего друга уже не спасти, значит можно от него отречься? Так? Ты еще его последователей вспомни. Церковь должна дружить с государством, а не пытаться кого-то спасать. Вот Вы все говорите, Пилат, Пилат.
Мессинг: Я ничего не говорил про Пилата.
Пилат: Хорошо. Пусть я Пилат, пусть я верховный прокуратор. Но вот я звоню и спрашиваю, есть желание спасти твоего друга? Ведь он же мастер? Ведь он мастер? И что? У тебя две секунды, чтобы решить свою и чужую судьбу. Ты понимаешь? Две-три секунды. И уже ничего не изменить. Ты будешь жить с этим до конца своей жизни.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
