Пилот (СИ) - Астахов Юрий

Столь энергичное явление диспетчера народу незамеченным не осталось. Окружили мореходы свежеприбывшее тело, волнуются. Жестикулируют. Обсуждают перспективы выживания оного. Мне как-то зябко сделалось. А ну, как я его... того?

- Кать! А я его... не того!? - и виновато пожал плечами - а куда было деваться? Быкует диспетчер, понимаешь!

Катя у меня все ж хоть и бывший, но медицинский работник. Поди живого человека от жмурика свеженького отличить сумеет. Подошла она, пульс на теле обнаружила и велела для начала водичкой его обработать, путем сбрызгивания, а сама в аэроплан за аптечкой устремилась.

Пришлось побрызгать водичкой и остудить немного разгоряченный гневом процессор. О! Тело глазками захлопало! Живехонькое, значить! Теперь немного морали:

- Не кажется ли вам, благородный дон, что кабальеро в присутствие дам, должны быть более сдержаны в проявлении эмоций?

- О! Диос! Извините сеньор! Прошу прощения сеньора! Я так увлекся, что совершенно ничего не соображал. Миллион извинений, сеньор!

Этот лепет мне уже вернувшаяся Катя перевела. Какой культурный дон оказался. А так сразу, и не подумаешь!

- Керосин, кабальеро! Мне нужно заправить самолет керосином! - и совершенно по инерции добавил, почему-то по-немецки - Ду гейст мир ауф дэн зак! (Ты меня задолбал!).

По-немецки он тоже все понял. Покраснел, как мулета, и дематериализовался. Через минуту заправщик уже стоял перед "Караваном", а "дон Педро" торчал на стремянке и держался за заправочный "пистолет".

Вот, а вы говорите - гуманизьм! Добрым словом и пистолетом... За полчаса все мои проблемы были решены и все положенные аэродромные сборы уплачены. Надул я под крылом матрасик полутораспальный, накинул сетку антимоскитную, ибо жужжали сволочи, завел на мобильнике будильничек на 29:40, накрылся той сеткой с головой и по-детски доверчиво отдался Морфею. Только сандалики и снял.

Европейский союз, аэропорт Виго. 29:48. 20 число 6 месяца. Четверг. 22 год.

Разбудил нас Монморанси. Он, в отличие от меня, будильник услыхал и принялся нас с Катюхой обнажать, стягивая полог. Ловко увернувшись от моего пинка, ухватил нежно зубами большой палец и, слегка играя челюстями, принялся его пережевывать. Я замер:

- Ой, встаю! Уже встаю! Отпусти пальчик, негодник! Щекотно ж, зараза ты сильнопятнистая! Отпусти, кому сказал!

- Рррр!

- Порычи мне еще, Навуходоносор. Самая тебе пора пришла поступить на тримингацию. Вот доберусь до тебя, как гуся ощиплю!

- А не фиг тут валяться. Вставать пора! Лететь пора!

- Так я и встаю. Но ты ж меня подвижности лишаешь. Лучше бы сбегал да мне кофейку сварил. Надо же принять ваааннууу... выпить, наконец, кооофеее!

- Еще и ботинки тебе почистить заодно? Не фокстерьерское это дело - кофе варить. Я и так этих... твоих, которые рыбой насквозь пропахли, запарился отгонять. Особенно самый мелкий у них настырный! Лезет и лезет. 'Пора лететь - пора лететь!'. Можно, я его укушу?

- Сейчас, милый, я сварю кофе... - пробормотала сквозь сон Катерина и перевернулась на другой бок.

- Нельзя! Он наш пассажир.

- Ну, нельзя, так нельзя. Тогда я еще немножко посплю, - отозвалась Катя. - Милый, вели Морсу не рычать!

- Блииин! С кем поведешься, с тем и наберешься! Теперь и она туда же - Морсом обзывает! Слова не рыкни! Я мать...перемать... Монморанси! Не Морс! Сами вы все тут морсы прокисшие! Уйду я от вас. Вот! В самолет спрячусь. А вас пусть этот рыбо-тухло-ловщик вонючий, со товарищи своими вонючими, от хищников диких стережет. Умываю лапы!

И ускакал в темноту.

Ну, привет... А мой кофе? Зевнул я с риском для челюсти, глянул на мобилку - и правда, вставать пора. Плавненько с надувастика соскользнул, сунул ноги в плетенки, Катю осторожненько на ручки взял и на рабочее место мягонько водрузил. Пусть еще немножко поспит, страстотерпица моя. Сдул матрас, закинул его в хвост. В кого-то попал. Потом сбегал в техничку, морду лица сполоснул и побрился. На автомат кофейный посмотрел, сразу мне что-то кофе пить расхотелось. Пассажирам своим, которые тоже дремали, кто где приловчился, велел знаками места занимать. Но чтоб без шуму и пыли. Чтоб мне - на цыпочках!

Сам тоже забрался в салон и первым делом отселил сэра капитана на самозаднепоследнее кресло, аргументируя сие действо необходимостью улучшения центровки самолета. А на его место, точнее, на Монморансиков надувастик промеж пилотскими креслами, выбрал и усадил самого из всех молчаливого. О'Нила. Он за все время нашего знакомства единственный, кто совсем ни одного слова не сказал. Уважаю молчунов. Сам такой! Обнаружил в хвостовом отсеке спящего под матрасом Морса, да там и оставил. Вылез наружу, закрыл дверку. Ну все, все на месте. Пора и мне в свою чашку лезть.

Когда, раскручивая турбину, запел стартер, Катя пробормотала: ' Уже летим?', поерзала, устраиваясь половчее, и снова мирно засопела. Все же есть в семейственности экипажа свои недостатки. Но и свои прелести тоже есть.

Связался и запросил у диспа руление с последующим взлетом с тридцатки. Он разрешил. Попрощался я с ним задушевно, попросил не скучать без меня и улетел навеки. Машину поднял на удивление легко. Впрочем, температура по Цельсию до двадцати трех упала. Воздух стал плотнее, держит лучше. Но я все равно все эволюции выполнял не торопясь, плавно и аккуратно. Высоту набирал на номинальной тяге по два метра в секунду. Термиков ночью совсем не было. Никакой болтанки. Лепота! Небо звездами усеяно, как мукой. На Старой Земле с обоих полушарий всего-то шесть тысяч звездочек невооруженным глазом видно, а тут умники только с нашего северного полушария двадцать семь тысяч штук насчитали. С другого никто пока посчитать не удосужился. Никто пока в южное полушарие не добирался.

Набрал я высоту, все те же четыре восемьсот, поскольку на юго-запад лететь. Полюбовался на достигнутую скорость. Сто девяносто три узла. И это на двух третях мощности. Меньше газульку сделать не получается. Хоть и хочется. Груженые шибко, и 'Караванчик' кабрировать пытается. А это нехорошо! Не заметишь, как в штопор завалишься. Запросто! Приборная-то скорость - всего сто пять узлов. Уравновесил я машину тягой, да принялся местную авиационную астрономию изучать.

О'Нил штурманом оказался и здорово мне помог в постижении местных Козерогов, Драконов и прочих Кассиопей. Так мы с ним все пять часов и провели с огроменной для меня пользой. Стал я под конец кое-чего в местных созвездиях кумекать. И понравилось мне ночью летать! Радионавигационный комплекс прикажет долго жить, компас размагнитится, так я буду по звездам летать! Вот так вот!

В пять двадцать, а точнее в четыре двадцать местного я приземлился в аэропорту города Форт Линкольн. Нулевой меридиан, понимаете! Через город Зион проходит. Неподалеку тут. Аэропорт мне сверху показался замечательным. Полоса бетонная, добротно освещена. Даже осевая светится. Диспетчера мух не ловят. Подход у них - отдельно. Башня у них - отдельно. Руление - отдельно. ILS, она же система автоматической посадки - работает! У всех своя частота. Ну все, как у взрослых.

Только вот бетонка эта оказалась - дрянь, а не полоса! У нас на северах такие дороги часто встречаются. С плитами просевшими. Но у нас же климат! У нас они, бетонки эти, по болотам идут! И по ним 'КрАЗы' да 'Уралы', да прочие 'Ураганы' на буровые грузы прут! А тут... 'Аммегика, Аммегика - простимся у плетня...'. Мда...

Проскакал я по этим колдобинам, подпрыгивая и матерясь. Уж лучше бы я на грунтовку садился. Вот же она, рядом тянется. Три километра! Шириной восемьдесят метров! И чо я на эту бетонку поперся? Ума не приложу! Катю вот разбудил. Пассажиров разбудил. Морсика разбудил скачками этими...

Территория Американских Штатов, аэропорт Форт-Линкольн. 04:36, 22 год, 21 число 6 месяца, пятница.

Поглядывая на схему рулёжных дорожек аэропорта, зарулил к назначенной диспетчером стоянке и заглушил мотор. Финиш. Приехали. Пожалуйте рассчитаться, мистер О'Брайен, капитан, сэр! На бетон по трапу спустился экипаж будущего вожделенного траулера и принялся разминать подзатёкшие за полёт мышцы. Капитан "О'Брайен, сэр" покинул борт последним, предварительно простившись с нами.