Выживатель - Круз Андрей "El Rojo"

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75

На операции я больше не ходил, понятное дело, по своей увечности – лечился. С ребрами ничего сложного не было, сломано было два, без смещения, так что на меня даже корсет надевать не стали. Ничего непонятного не было и с переломом лучевой кости – ее соединили снова, наложили пластиковый гипс, причем еще «в плену», вполне квалифицированно, я через такое уже проходил раньше. Вот с ногой было сложнее – пусть ранение и не тяжелое, но очень неприятное. Рана была на таком месте, что даже зашить невозможно, нечего там зашивать. Попавшая углом железяка просто вырвала кусок кожи, а под кожей здесь сразу же кость. Рана пыталась затягиваться, но при резких и неосторожных движениях опять лопалась, так что я предчувствовал, что с этим придется помучиться.

Хуже всего было с локтем. Доктор сказал, что скорее всего мне фатально повредили какой-то нерв, идущий через локтевой сустав, отчего левая ладонь действовала плохо и, что хуже всего, потеряла чувствительность. Даже когда Рона ночью взяла мою руку и прижала ее себе между ног, на вопрос: «И так не чувствуешь?» – я вынужден был ответить, что предпочел бы чувствовать больше. А вообще любовник из меня был сейчас очень так себе, я даже с боку на бок с трудом переворачивался, так что Роне пришлось брать всю инициативу на себя.

В общем, моей руке требовалась операция, и вроде бы не совсем простая, так что канцелярские колеса провернулись и выдали решение о переводе меня на Кюрасао. Все равно срок этого «деплоймента» [20] заканчивался и мы должны были улетать на отдых, а там меня ждало новое назначение.

– Мы летим вместе, – в одну ночь сказала Рона. – С моим переводом давно все решено, а с твоим – как я тебе и говорила, верно? Будешь навещать?

– Как выпустят из госпиталя – буду. – Я правой рукой притянул ее к себе, поцеловав в теплые губы. – Куда я от тебя теперь денусь?

– Мы будем на разных островах, так что у тебя есть все возможности спрятаться, – сказала она, поднявшись на локте и заглядывая в глаза. – И, кстати. – Она постучала ногтем по гипсу. – Скажи, чтобы тебе там все починили, мне не нравится, что ты меня не чувствуешь.

– Только левой рукой! – возмутился я, немедленно доказав, что правой я могу потрогать ее за что угодно.

– Не хватало, чтобы еще и не «только». – Она фыркнула. – Ты что, думаешь, я бы здесь валялась, если бы у тебя ничего меня не чувствовало?

Нет, все, кроме левой руки, ее чувствует. Хорошо чувствует и хочет чувствовать дальше. Настолько, что даже мысли о возможных проблемах я отгоняю подальше. А ведь Кюрасао – это деревня, там уже все друг друга знают. И что с того, что Рона будет на Бонэйре? Насколько долго получится все это скрывать? Черт, до Янины слухи уже отсюда могут дойти, мы же здесь не скрываемся, а люди на Кюрасао едут. Еще немного усилий с нашей стороны, и информация разойдется как масло по воде.

– Кстати, в спортзале на мою виляющую задницу уже поглядывают со смыслом, пока ты здесь инвалида изображаешь. – Рона слегка толкнула меня в плечо.

– Могу изображать там, – предложил я. – Буду стрелять в каждого, кто опустит глаза ниже твоего пояса.

– Про это забыл? – Она пошевелила плечами, демонстрируя бюст.

– Тогда просто всех подряд, кто туда зашел.

Ладно, будь что будет, я все равно не в силах от нее отказаться.

Через три дня после этого разговора я загрузился в брюхо «С-130», который взлетел с полосы аэродрома военной базы в Чарлстоне – там уже построили защищенный периметр, а психов в городе довольно сильно повывели. Рона улетела в этот же день, но другим самолетом, так что мы расстались еще рано утром, в моей каюте.

Лететь, несмотря на то что полет был долгим, оказалось весело. Люди сменились, их отводили на отдых, целых два взвода, так что настроение у всех было праздничным. Кто-то уже мечтал о том, как пойдет по барам, кто-то обещал навестить всех девушек на Кюрасао – слухи о некоей гендерной диспропорции уже циркулировали, и это бойцов явно радовало. Я их понимаю, в общем-то.

Самолет сначала сел на Бока-Чику, где мы вынуждены были пару часов гулять по жаре вокруг взлетной полосы, затем полетел дальше – над голубым Карибским морем и зелеными островами в нем. За время стоянки фюзеляж нагрелся, и сразу после взлета в машине было как в душегубке, но когда набрали высоту, стало даже прохладно. На этом отрезке полета большинство летевших задремало – успели натрепаться. Да и я прикемарил, завалившись на свой рюкзак. И проснулся уже от легкой боли в ушах, когда «Геркулес» зашел на посадку на Кюрасао. Машина опустилась на бетон, скрипнув покрышками, неторопливо и неуклюже вырулила к терминалу, где и остановилась. С жужжанием электромоторов опустилась задняя аппарель.

Через открывшийся проем в самолет ворвался легкий ветерок с запахом моря, а заодно и шум волн услышали – до берега отсюда рукой подать. Берег северо-восточный, с него постоянно волны накатывают, с этой стороны острова даже пляжей нет, лишь подмытые корявые каменистые откосы.

– Выгружаемся!

Скомандовал уже не я, а Пит, мои полномочия командира сложены. Люди зашевелились, поднимаясь на ноги, потягиваясь после долгого сидения, подхватывая рюкзаки и сумки. Мою сумку до выхода из терминала все же дотащить помогли, сжалились над увечным воином. А там меня встречала Янина, сидя за столиком в неработающем кафе, которое, похоже, должно было заработать. Во всяком случае, за барной стойкой сейчас работали двое строителей, электриков, кажется.

Увидел ее – и сердце дрогнуло, от всего сразу – и от того, что соскучился, и от того, что люблю, и от того, что боюсь того, что… понятно, в общем. Обнял, прижал к себе, поцеловал куда-то в макушку, а затем в висок.

– Так, и что с тобой? – спросила она требовательно, чуть отстранившись. – Мне Рэй звонил, но никаких деталей не выдал, конспиратор.

– Сквозь крышу провалился, очень неудачно, – соврал я. – Снизу ящики какие-то были навалены, и я прямо на них рухнул.

– И что теперь?

– Теперь операция будет – это плохая новость.

– А есть и хорошая?

– Есть и хорошая – я иду на повышение и остаюсь на острове. Так что будешь каждый день обед готовить.

– Размечтался!

Сумка и рюкзак полетели в кузов «Форестера», а я вскарабкался на пассажирское сиденье, с шипением согнув ногу. Со сгибанием у меня вообще не очень – все натягивается и болит, черт бы эту ногу побрал.

– Нога тоже? – посмотрела на меня Янина. – Что с ногой?

– Там ерунда, просто сгибать больно, – отмахнулся я.

– А операция на что?

– Рука. – Я продемонстрировал гипс. – Руку надо чинить. – И спросил уже сам: – Дети где сейчас?

– Дома. Так и не ясно было, во сколько вы прилетите, поэтому решила, что Сашка мне дыру в голове прогрызет, если ей здесь придется часа два ждать.

Это точно, это она умеет. Ребенок в принципе ждать не может, у нее шило в одном месте.

– И сколько ждала?

– Где-то полтора. – Она посмотрела на часы. – Подожди, ты действительно уже все? Здесь остаешься?

Ну вот, только сейчас дошло.

– Все, – кивнул я. – Переводят на штабную, так сказать. Победа куется в тылу, сама понимаешь. А без меня ее не скуешь.

Куда меня на самом деле переводят – я пока не знал. Так что насчет штабной – это только предположение. Но с другой стороны – куда меня еще сейчас?

Янина завела двигатель, и машина, развернувшись вокруг стоянки, выехала на улицу Рузвельта.

– Тебе когда к врачу? – спросила она, пропуская колонну из трех военных «Лэндроверов», вывернувших с маленькой голландской военной базы, прижавшейся к аэродрому.

– Завтра. Надо только на ноге повязку сменить, но это я сам.

– Может, лучше в госпиталь?

– Там ерунда, я же сказал, – отмахнулся я. – Просто место неудобное, так бы уже давно зажило само по себе.

– А на работу?

– Скорее на службу. Завтра же, хотя бы за назначением. А дальше видно будет.

Машина въехала в Виллемстад, с обеих сторон потянулись «местные» кварталы – чистенькие, но откровенно небогатые, дорога – асфальт с пыльными обочинами. Но машин хватает, ездят грузовики со стройматериалами, а вон там, через перекресток, дома ломают. Именно ломают, сносят, тут без сомнения.