— Не, Дух. Не могу.
— Огласи причину.
— Ну, в общем. Я стану папой.
Я совершенно не удивился. Насколько я понимаю, Сурков с Иркой, если не учились или ругались, то трахались, не отвлекаясь на ерунду.
— Я ее знаю? — Вика снова фыркнула.
— Да какая тебе разница, Душина? Тут теперь столько всего, не до Финляндии.
— Нет, позвольте! Ты через неделю поедешь в Хельсинки, понял? На три дня!
— На фига? Мне на следующей неделе в Днепропетровск лететь!
— Эх… не хотелось при Вике. Но слушай. Меня взяли директором по фотомоделям, для Каннского фестиваля. Вы задумывались хоть раз, кто те прекрасные девушки, что заполняют фестивальные кулуары? А все не просто. Дело организовано и налажено. И мне доверили его возглавить. Я договорился, что ты у меня будешь замом. Летом поедем на отбор претенденток.
— Вик! — озадаченно сказал Сурков. — Он, правда, не знает, что у тебя есть ружье? Или бессмертный?
— Он закомплексованый, Сереж. Такое счастье как я, его пугает, и он в это счастье не верит. Защитный психологический механизм.
— Знаешь, Виктория, как ни странно, но микроскопическая доля здравого смыла в твоих речах есть. Про механизм. Ведь когда все узнают, от чего я отказался, ради некоей Лишовой, ей останется только страдать. Потому что столь грандиозные жертвы ей не искупить. Нет.
— Вика! — заявил Сурков. — Делай с ним что хочешь, хоть расчленяй. Но после нашей с Иркой свадьбы. Он у меня свидетелем.
— Да ну нафиг. Не будет этого! Ты, Сурков, хоть и знаком уже с нашими барышнями, но не знаешь главного. Штатная свидетельница на нашем потоке — Галя Беридзе. Большая и толстая девушка. А поскольку, по традиции, свидетель должен переспать со свидетельницей — бери Ивика. Он справится.
Вика залезла мне подмышку и уютно там тряслась от смеха. Я потер запотевшее боковое окно.
— Сурков! Ты куда меня везешь? Решили с Викторией меня грохнуть и прикопать в сугробах?
— Вик, ты на него действуешь лучше любого наркотика. Он только заметил. Я везу тебя к твоей маме, Дух. Татьяна Николаевна распорядилась однозначно. Чтоб были здесь! Я решил не накалять. Ты лучше скажи, ну вот съезжу я в Финку и что дальше?
Я закурил, и помолчал. Вика тревожно уставилась мне в лицо.
— Дальше мы с тобой, Сурков, поедем в Обнинск. Найдем Валеру Татищева.
— Вик, у меня для тебя плохие новости. Это муж его бывшей. Ты будешь носить ему в тюрьму передачки? Он же его грохнет, в надежде сбежать к ней от тебя.
Вика всхлипнула.
— Хватит уже. Я не могу столько смеяться.
— Нет, Сурков. А вот Валера нам сваяет-изобретет пару приборов. А потом и установку. Которую я намерен продавать буржуям. А потом, может, и нашим. И здесь у тебя, Сурков, ключевая роль. Ты должен будешь его запугивать…
Мама не только была дома. Я втянул носом запах. Штрули и королевский пирог! Чисто кубанские блюда, которые я ел только там. Ну, или мама готовит. Она вышла из кухни. И в воздухе повисло напряжение. Мамуля смотрела на Вику.
Увидев этот взгляд, было удивительно легко поверить, что прожженные полковники военно-строительных войск, уходят из маминого кабинета, глотая валидол, и утирая лысины платком. Я взял Вику за руку, и попробовал задвинуть себе за спину. Да только зря. Потому что и Вика смотрела на мою мамулю точно таким же взглядом. Рядом хихикнул Сурков:
— Ну ты и попал, Дух.
— Мама! — сказал я. — Это моя девушка Вика. Вика! Это моя мама Татьяна Николаевна.
Если бы я сам не видел этот обмен взглядами, я бы никогда не поверил, что он вообще возможен. Настолько ослепительно, и доброжелательно заулыбались друг другу главные для меня женщины.
— Очень приятно, Вика, — сказала мама. — Мне кажется, мы поладим.
Ande
Другой сценарий 2
Наугад
Глава 1
19 мая 1985 г. Туркменская ССР
Я сижу на песке, прислонившись к заднему бамперу Волги. Сейчас меня будут убивать.
Горячий ветер швырнул в лицо песком. Вдали синеют предгорья Копетдага, до которых я так и не добрался. Жара, исподволь, наваливается все сильнее. Вокруг гребаные Кара Кумы. Так глупо умереть! Как же обидно!
Я — Николай Андреев. Русский, бизнесмен, почти шестьдесят лет. Ровно год назад, непонятно как, из России, две тысячи двадцать второго, оказался в восемьдесят четвёртом году, в СССР. В себе же, двадцатидвухлетнем. Осознав это, сначала окуел. А немного очухавшись, решил, что могло быть и хуже.
Задумался, как быть. Вспомнил, что читал, или слышал, о тайниках советского времени. В них, пролежав до двадцать первого века, бессмысленно пропали советские деньги. На пару с лучшим другом, некоторые из них бомбанул. Заодно разжился бриллиантовой подвеской, что должна была запустить в нулевых цепочку убийств и афер. Потом так же, на пару, мы ограбили криминальную инкассацию, перевозившую в Питер крупную сумму в долларах. А потом мы собрались валить из Советского Союза.
По большому счету, осталось только уехать. Во времена Черненко, это не простое дело. Но, с помощью нашего знакомого, мы смогли это устроить. И я даже выехал в Финляндию.
Да только, похоже, мироздание не хотело моего отъезда из Союза. И решило пошутить.
Эволюция создала женщин еще и для того, что бы они были для мужчин чем-то типа замедлителя ядерной реакции у реактора. Без замедлителя, реактор идёт вразнос, взрывается, и, сначала плавит себя, а потом и планету, чуть ли не до центра. А с замедлителем — реактор пыхтит, греется, и больше всего напоминает самовар, хоть и непростой в эксплуатации, но очень полезный в хозяйстве.
Нормальная девушка, сильно снижает у своего парня здоровое мужское желание разфигачить свою жизнь в бессмысленных подвигах. И стимулирует, сама часто о том не догадываясь, созидательные потуги. При условии, конечно, что и парень нормальный.
Что бы не раздражать бдительные советские органы бездельем, я восстановился на учебу в Ленинградском Финансово-Экономическом Институте. Там я и познакомился с Викой.
Только уехав за границу без, как я думал, возврата, я понял простую вещь. Мне без неё плохо. Как выяснилось, и ей без меня тоже.
И я вернулся в Союз. Не жалею. Нам хорошо и интересно вместе.
После моего возвращения ничего особо не изменилось. Вика, к моему удивлению не переехала ко мне. Уклонилась. Я не стал настаивать. Чем, конечно же, порядком вывел ее из себя. Да и вообще, кроме взаимного и постоянного желания уединиться, мы с не меньшим постоянством спорим из-за всякой ерунды.
В пустыню меня занесло в результате обсуждения невинного вопроса. Кто лучше, кошка или собака? В смысле, ты, Коля, теперь один живешь, хоть кошка встречать будет, заявила мне Вичка. Это она так ехидничает. А я говорил ей, что кошка — это воплощение пренебрежения окружающими, особенно теми, кто о них заботится. То ли дело собака! Просто любит. Такого, какой есть.
Я провожал Вику после института домой. Май месяц. Ослепительно светило солнце. Промытый дождями, и продутый ветрами Питер был прекрасен. Я держал за руку удивительно красивую девушку, и мне было решительно все равно, о чем говорить. Тем более что когда она сердится, у неё темнеют глаза и она становится вообще…
Достаточно сухо простились у ее дома. Я совершенно не расстроился. Вечером семья Лишовых была приглашена на юбилей к администратору ЛенФилармонии. Ну и я, как бойфренд и приближённый. Оттуда я был намерен утащить Викуню к себе домой, где уже и разобраться в вопросе домашних питомцев.
Дома меня настиг звонок моего приятеля Фреда. Он сообщил мне, что будет вечером на юбилее, который я намерен посетить. И ему нужно со мной переговорить. Не уезжай, пока мы не пресечемся.
Виновник торжества — семидесятилетний Иван Ефимович Костромин. Как я понял, большой друг Викиной мамани.
