Вспыхнула синим огнём арка портала, засасывая тёмные расплывающиеся фигуры дезертиров Аттилы. Дракон одобрительно заметил:
– Всё правильно, князь. За мудрое решение ты достоин награды.
Ярилов вздрогнул: запястье неожиданно охватил ледяной обруч. Пригляделся и увидел бронзовый браслет, изображающий переплетённые змеиные тела.
– Это твоя защита. Теперь никто из хроналексов, в том числе недооборотень, не сможет с помощью магии разыскать тебя.
Ярилов подошёл к змею, чтобы поблагодарить за подарок.
От дракона вдруг запахло, как от дедушки – сердечными каплями и старыми книгами. Аккуратные чешуйки превратились в клетки старой застиранной ковбойки. Дедушка снял очки с нарисованными вертикальными зрачками, поглядел особенно – как только он умел: будто осуждая и жалея внука-растяпу одновременно.
– Это было неизбежно. Ещё твой прадед оказался жертвой борьбы двух сил, извечно сражающихся за право направлять реку времени. Горько. Но ничего поделать невозможно.
– Я не понимаю.
– Вот! – дедушка схватил Димку за рубаху, рванул ворот, обнажил татуировку над сердцем. – Всё из-за этой твари, проклятия рода Яриловых!
Дмитрий скосил глаза: кобра ожила. Трепетал раздвоенный язык, туго скручивались кольца готового к атаке тела. На обнажившихся клыках повисли янтарные капельки.
Димка вскрикнул и попытался сбросить змею. Стремительно мелькнула чёрная головка, ладонь обожгло болью.
Ярилов почувствовал, как тело наливается свинцом, перестаёт слушаться. Дед продолжал говорить, но слова его растягивались, как резина. Падали тягучими каплями – словно густая микстура из столовой ложки. Дедушка заставлял глотать такую, когда Димка простужался…
– И путешественники, и хроналексы – безумцы, считающие себя равными Создателю. Первые не дают вырасти дереву человеческой истории, пройти весь путь до конца: постоянно подрезают ветки с нераспустившимися ещё листьями, пытаясь идеально выпрямить ствол, словно это – телеграфный столб. Вторые полностью доверились судьбе и равнодушно проходят мимо умирающего ребёнка, боясь спасти его – как же! Это может нарушить предопределение.
Продолжая говорить, дедушка начал расслаиваться, растекаться. Сердито крякнул, с усилием собрался вновь – но уже иноком Варфоломеем.
Седые волосы, склеенные запёкшейся кровью, трепал ветер; ряса была изодрана, в прорехах торчали рассечённые рёбра. Один глаз вытек, но второй смотрел на Дмитрия пронзительно; трупные пятна уродовали кожу. Разбитая челюсть шевелилась с трудом, и Ярилов, преодолевая отвращение, наклонился к старцу, чтобы расслышать:
– Пять. Пять их, а не четыре. Конь бел, конь рыж, конь ворон, конь блед и пятый – конь злат! Грива его – из переплетённых солнечных лучей, а в седле его всадник – гордыня человеческая…
Инок закашлялся кровью, начал падать – Дмитрий подхватил, положил осторожно на мох. Зачерпнул воды, обмыл изуродованное лицо.
От Варфоломея запахло не мертвечиной, а мёдом. Он перевёл дыхание, улыбнулся – исчезли раны, второй глаз вернулся на место.
– Силу свою не для того трать, чтобы изменить судьбу человечества. А для того, чтобы изменить судьбу человека. Спаси Анастасию, спаси детей своих – добришевцев, князь. Тогда и Русь спасётся, если каждый…
Старец вновь закашлялся – и превратился в капитана Асса. Ротный строго поглядел на Ярилова и гаркнул:
– Отставить! Я что тебе, девка? Ишь, разболтались – офицеров лапают, как лахудр каких. И грязь развели в тумбочках – в голове не помещается.
Дмитрий отшатнулся, принял стойку «смирно». Капитан продолжал лежать, глядя строго вверх, а луна перебирала лучами ордена на груди – будто играла.
Ярилов слегка отошёл от неожиданности, заговорил:
– Товарищ капитан, а можно…
– Отставить! – рявкнул ротный. – Можно козу на возу.
– Виноват. Разрешите спросить?
– Валяй. Не тяни кота за бубенцы.
– Вы нас крепости брать не учили. Я боевой устав сухопутных войск наизусть помню. Бой в горах есть, в городе… А чтоб крепости…
– Вопрос понял! Ответь, боец: удлинённый пороховой заряд разминирования У Рэ семьдесят семь по-другому как называется?
– Так это. «Змей Горыныч».
– Вот именно, боец. Вот именно.
Ярилов услышал топот и всхрапывание – в тумане мелькнул круп золотого коня. Кояш подскакал к хозяину, потянулся губами.
– Сейчас, родненький, – обрадованный Дмитрий начал шарить за пазухой, искать лакомство, – красавец мой. Соскучился по тебе как!
Конь игриво толкнул хозяина плечом и отскочил. Ярилов счастливо засмеялся. Пошёл за проказником, щурясь – прямо в глаза били золотые лучи сверкающей солнечной гривы.
* * *
Прямо в глаза били сверкающие лучи – высокое солнце уже перевалило за полдень. Ярилов приподнял голову и застонал: будто тысячи молоточков ударили в мозг. Зачерпнул затхлую болотную воду с пятнышками ряски, глотнул – едва не вывернуло.
Что же это было? Столько всего намерещилось. Ротный, дедушка, инок Варфоломей… И дракон!
Постанывая, начал подниматься – и едва не вскрикнул: в пяти шагах тускло блестело толстое драконье тело.
Вернее, ствол давно рухнувшего полусгнившего дерева. Даже странно, как такой гигант смог вырасти в трясине – раньше Дмитрию встречались только кривые осины и берёзы, похожие на подростков-рахитов.
Услышал плеск, нащупал дрын, повернулся: через топь брели двое сарашей.
Подошли. Тот что повыше, хмыкнул:
– Там Хозяин весь извёлся: где рыжий руска, куда пропал? А он спать разлёгся. Нашёл где. Тут дурное место. Поганый дым из воды. Сюда ученики волхва ходят, чтобы странное увидеть, да только заранее просят утром забрать. А то можно из путешествия и не вернуться.
Ярилов понял причину ночных галлюцинаций: болотные газы. Повезло, что до смерти не надышался. Ага, водяной змей, воинство Аттилы… Будто юный гопник с пролетарских окраин, который клея нанюхался.
Преодолевая смущение и головокружение одновременно, поднялся во весь рост. Привязал плетёнки, перехватил удобнее шест – что-то звякнуло.
– Ну, пошли, что ли? – нетерпеливо позвал сараш.
Ярилов молчал и ошарашенно разглядывал бронзовый браслет на левой руке.
* * *
Недалеко от поселения сарашей стоял мальчишка, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Увидел Дмитрия, закричал:
– Быстрее! Хозяин ждёт. Беда случилась.
Пока шли, сарашонок сбивчиво рассказал, как вчера на рыбачивших соплеменников напали. Кого убили, кого перевязали в плен. Несколько парней успели столкнуть лодку в воду, но их достали с берега меткими стрелами. Лишь один выжил: раненый, упал на дно лодки. Очнулся, когда челн прибился к берегу. Всю ночь шёл через болота в родную деревню…
– Лица у них тёмные, глаза узкие, – захлёбываясь, сообщал мальчишка, – луки крепкие, стрелы с железным жалом! Сильные и злые, как подземные бесы!
– Ну, хватит страху-то нагонять, – поёживаясь, заметил один из болотных людей, – напридумывал всякого. Ещё скажи, что они огнём плюются и рогами бодаются.
– Так, может, и плюются огнём-то! Все окрестные деревни руска горят…
Будто драконий коготь царапнул внутренности плохим предчувствием. Ярилов торопливо пошагал к землянке Хозяина. Там, прямо на земле, сидел перемазанный копотью широкоплечий человек.
Дмитрий не сразу признал побратима.
– Хорь! Что случилось? А где франк и А… Антон?
Бродник помотал головой, заскрипел зубами от боли: из плеча торчал обломок стрелы. Пробормотал:
– Подожди, князь, мочи нет.
Волхв прокаливал лезвие ножа на огне. Подошёл к Хорю, дал глотнуть какого-то варева из глиняной плошки. Потом протянул оструганную палочку:
– Зажми зубами. Терпи.
И начал вырезать застрявшую в мясе стрелу. Хорь побледнел, застонал. Кровь хлынула из разреза тёмной струёй.
Хозяин сарашей бросил обломок с окровавленным наконечником под ноги. Окунул в пахучий горшок тряпицу, прижал к ране. Забормотал что-то неразборчиво.
