– Да я, товарищ капитан, гомиков на дух не переношу!
– Что ж, сходи на недельку в наряд.
– Есть! – безразличным голосом отозвался Голубков.
… В тот первый и последний свой наряд Саша попал вместе с майором Булдаковым. Проводя инструктаж, Олег Палыч грустно посмотрел на фельдшера и прочувственно задекламировал:
– Я гляжу в унитаз хохоча – у меня голубая моча… Ну, что, Голубков, кому ты там попу разворотил?
Утром в дежурку ворвался злой как черт Норвегов.
– Вы кого на ворота поставили! – заорал он громко и страшно. Булдакову же во все времена было наплевать на психи начальства. Он нес свою карму по жизни с ледяным спокойствием снежного червя. Майор снял фуражку, почесал плешь и вежливо спросил?
– А куда его я, нафуй, поставлю? Он нормально смотрится только в очереди за пивом! – Норвегов, ничего не ответив, вылетел из КПП.
– Солдатик, я вас снимаю с наряда, – сказал он Голубкову, – идите и занимайтесь по своему плану. Хотите, планктон выращивайте, а хотите – глистов кормите. Словом, здесь вам воздух портить нечего. Шагом марш, сынок.
Сейчас Александр бодро шагал вслед за шефом, недоумевая, зачем он понадобился. Пройдя длинный коридор, процессия спустилась в подвал по узкой винтовой лестнице. Как и полагается подвалу, здесь было сыро: капала вода, на каменных стенах рос пенициллин, а скрип отворяемой двери напомнил нашим героям фильмы ужасов.
– Сюда, – сказал шут. Вошли в маленькую камеру вместе с палачом, который нес на спине свои холостяцкие пожитки. Палач – жирный мужик, обнаженный до пояса, что-то промычал шуту.
– Предлагает начать с каталонского сапога, – перевел Жак.
– Дерьмо ваш сапог! – бросил Булдаков, – Сашок, подойди! Что скажешь? Если ему ввести одновременно рвотное и слабительное?
– Что вы, товарищ полковник! – в почтительном ужасе попятился фельдшер, – ведь он у нас на очке кончится!
Пленный, уже полностью пришедший в себя, глядел на них со злобой. При звуке Сашиного голоса он сплюнул под ноги подполковнику. Тот подошел к узнику и быстрым движением оторвал ему ухо. Затем, глядя в искаженное от боли лицо медленно сжевал весь хрящ без соли. Пленник потерял сознание, да и шуту, кажись, стало немного не по себе. Они переглянулись с палачом и тихонько отошли подальше от Олега Палыча, справедливо полагая, что не являются главными в этой опере.
– Козел! – с выражением бывалого урки произнес Олег Палыч, – Саша, у тебя сыворотка правды с собой?
– Пентонал натрия? – переспросил Голубков, – а может, скополамин?
– Хоть карбонат кальция, – лишь бы толк был. Он даже и не испугается.
– Вы так думаете? – скептически хмыкнул эскулап, – да он у меня сейчас обделается со страху.
Сначала Саша привел пленного в чувство. Тот, потеряв свой надменный вид, тупо смотрел на человека в очках.
– Жак, – попросил Голубков, – спроси как его зовут.
– Незачем спрашивать, – фыркнул шут, – я и так знаю. Это…
– Это все лишнее, – ледяным голосом перебил Булдаков паяца, – пусть он будет… скажем, де Шрапнель!
«Де Шрапнель» недовольно заворчал. Голубков заглянул ему в глаза сквозь толщу своих очков.
– Итак, мосье де Шрапнель, советую говорить вам правду и ничего кроме правды, – с этими словами он отвернулся, снял очки и, достав из кармана небольшой футлярчик, надел контактные линзы.
Кардинал с любопытством смотрел за преображением Александра. А тот посмотрел на де Шрапнеля своими глазищами, которым линзы придали ярко-зеленый цвет, улыбнулся и достал из несессера шприц. Наполнив его на одну треть из свежеоткрытой капсулы и повернулся к шуту.
– Мне нужна его рука, – произнес он.
Палач, с опаской обходя Голубкова, приблизился к допрашиваемому и разрезал тому кинжалом рукав. Крепко сжав ему кисть, он поклонился, не глядя на Сашу.
Профессиональным движением Александр ввел два кубика пентонала в вену де Шрапнеля и, вытащив шприц, сказал:
– Hasta la vista, придурок, – ввиду чего бедняга снова погрузился в полуобморочное состояние.
– Куда мне эту херню выбросить? – спросил Булдаков, держа в руке ушную раковину. Шут ужаснулся.
– – Но ведь вы его сжевали, я сам видел! – подполковник усмехнулся:
– Ты должен быть повнимательнее. Оторвал-то я одно ухо, а сжевал желатиновое. Вот такое, – он протянул изумленному шуту один из великолепно выполненных муляжей органа слуха, которых у него был огромный запас, – это я в детстве любил охотиться на гуков. Попробуй!
Жак брезгливо откусил кусочек желатина. Затем еще кусочек. Затем еще. Подполковник протянул ему еще одно, в которое шут немедленно впился.
– Тьфу! – чуть не проблевался он, – это – настоящее!
– А вот это называется – западло! – популярно объяснил посол.
Глава 28.
– Ну, и как вам, Диана, ваш будущий супруг. Предупреждаю сразу: мне он понравился.
В руках у короля помимо руля Франко находился бокал шампанского, из которого он время от времени освежался. Девушка сидела в кресле, ноги ее были укутаны теплым пледом. Мелкими глотками она отпивала глинтвейн и боязливо поглядывала на брата.
– Ваше Величество, это – не человек!
– Я вас, сестра, не вполне понял. Что означает «нечеловек». Он, согласен, очень высокий, самый высокий парень из всех, кого мне доводилось видеть, но больше отклонений я не вижу…
– Я сама до конца все вспомнить не могу: мы стояли, они подошли, начали угрожать… Вот они куда-то летят… Бегут люди… Он чушь какую-то говорит… Я подтверждаю… Бред!
– Диана, – начал король, – мне кажется, что вы просто переволновались. Мы еще с вами поговорим завтра.
– Конечно переволновалась! – воскликнула принцесса, – я волновалась, а он нет! К его груди приставили нож, а он не волнуется! Вы можете мне это объяснить?
Людовик прикончил очередной бокал и зевнул.
– На нем были доспехи. Отчего же ему волноваться? Да-да! Такие же доспехи, что были подарены мне. Я повесил их на стену и полдня, глупец, пытался прострелить их из арбалета. Потратил столько времени – и все впустую! Мне удалось обнаружить на них лишь пару царапин, да и то я подозреваю, что они там уже были… Как бы там ни было, я рад, что вы не передумали выходить замуж за сэра Сергея.
– Моим мнением никто не интересовался, – тихо ответила Диана.
– Сестра, – ласково сказал Людовик, – ты думаешь, кто-нибудь меня спрашивал, хочу ли я в жены Марию Флорентийскую? Ни одна живая душа. Все делалось во благо Франко! Во имя Франко!
Он вздохнул. Затем налил себе еще вина.
– К сожалению, счастье простых людей нам недоступно. Нас шестеро: три брата и три сестры. Отчего же мы волками глядим друг на друга? Генрих спит и видит себя королем, а ведь не совсем уверенно представляет себе даже сколько в стране народу! Иди ко мне, сестричка! – он обнял Диану и погладил по голове.
Они долго сидели, глядя, как за окном сгущает краски ночь. Затем принцесса вспомнила, что завтра ей необходимо нанести визит в замок Женуа и, возможно, расстаться со своим «украшением».
– Ваше Величество, уже поздно. Я бы хотела отдохнуть – завтра предстоит трудный день.
– Конечно-конечно, – спохватился король, – я вовсе не собирался докучать. Спокойной ночи, сестра!
Он поцеловал ее в лоб и вышел. В приемном покое его дожидались. Шут и кардинал коротая время резались в шашки на щелбаны. Лоб кардинала Дюбуа представлял собой жалкое зрелище. В тот момент, когда Жак отсчитывал Его Святейшеству очередную порцию, король сухо кашлянул.
– Что, дружок? – спросил король шута, – одной высокой головы тебе мало, решил отбить мозги и духовенству? А вы, герцог, что скажете?
Кардинал побагровел в своем стремлении хоть как-то оправдаться, но его опередил Жак.
– Людовик, ты же знаешь, что я играю только с теми, у кого нет мозгов!
– Ладно, – сказал король, – однажды этот плут у меня выиграл право три дня носить корону, и управлял, подлец, все это время государством! Надеюсь, вы ему ничего подобного не проиграли?
