— И ты действительно решил вернуться? — недоверчиво покачал головой Мулин отчим.
— Потому что я патриот, — усмехнулся я.
Судя по виду Мулиного отчима, он мне особо не поверил.
— Я же серьёзно спрашиваю, — насупился он.
— А ты бы остался на моём месте? — спросил я.
— Я? — аж опешил Модест Фёдорович.
Он задумался, причём довольно глубоко. Видимо тема отзывалась его внутреннему состоянию. Я ему не мешал. Одна интересная мысль, а точнее пока ещё зародыш этой мысли, появилась у меня, мелькнула и пропала.
— Пожалуй, да, хотел бы, — вдруг кивнул Модест Фёдорович, и я выпал из задумчивости.
Это было столь неожиданно для меня, что я сильно удивился.
— Но как? Я думал, что для тебя Родина — превыше всего.
— Муля, — вздохнул Модест Фёдорович, — я очень люблю свою страну. На всей планете нет ничего прекраснее и лучше. Я, не раздумывая, готов за неё отдать жизнь. Но ещё больше я люблю науку. А, как ты понимаешь, наука не имеет границ. Поэтому я согласен жить хоть на Луне, хоть в Гондурасе, но только лишь бы у меня было соответствующее оборудование и возможности для исследований.
— А здесь у тебя такого оборудования нет, — понял я.
— К сожалению, нет, — вздохнул Модест Фёдорович. — Я мечтаю создать прибор для количественного анализа элементного состава вещества по атомным спектрам поглощения с непрерывным источником и коррекцией фона на основе эффекта Зеемана.
— Аааа… — с глубокомысленным видом кивнул я, пытаясь незаметно собрать мозги в кучку.
— Теперь ты меня понимаешь, сын? — выдохнул Модест Фёдорович и с надеждой посмотрел на меня.
— Эффект Зеемана? Конечно, понимаю, — я кивнул с умным видом, чтобы не обижать Мулиного отчима, и чтобы не выглядеть в его глазах совсем уж дураком, который даже в эффекте Зеемана не разбирается, — отец, а здесь такого эффекта добиться невозможно, да?
— Да причём здесь эффект Зеемана! — возмутился Мулин отчим. — Здесь даже необходимые детали для создания этого прибора достать невозможно!
— А там возможно?
— А там мне их могут изготовить по чертежам! За большие деньги!
— А здесь не могут?
— А где я такие деньги возьму?! — вскричал Модест Фёдорович и аж подскочил. — Кто мне их даст?!
Он нервно мерял шагами кабинет и возмущённо махал руками:
— Ты понимаешь, Муля, ведь это исследование и создание такого прибора перевернёт всё представление о масс-анализах! Человечество сможет исследовать образцы с низким содержанием элементов!
— Ааааа… — с глубокомысленным видом кивнул я, хоть и не понял, зачем человечеству исследовать образцы с низким содержанием элементов и как это перевернёт человеческую жизнь, но разочаровывать Модеста Фёдоровича не стал, поэтому живенько добавил, — тогда да, конечно.
Модест Фёдорович, с горящими глазами зарядил длинную лекцию минут на двадцать. Из всей лекции я более-менее понял отдельные слова «атомарное состояние», «поляризация» и «спектральный диапазон», предлоги и междометия — это были, кажется, самые простые слова из всего монолога. От попытки понять хоть что-то мои мозги моментально начинали вскипать.
Остальное я вообще не понял. Но сидел с умным видом и в паузах кивал.
А потом ко мне в кабинет заглянула кареглазка Оля.
— Муля, — сказала она, — я на минуточку, буквально. Слушай, я опять тебе хочу кое-что рассказать.
— Очередные сплетни? — рассмеялся я, перекладывая стопку документов.
Настроение после общения с Мулиным отчимом было прекрасное.
— Да послушай же ты меня! Опять о тебе ходят очень странные слухи и сплетни!
— Оля, — сказал я, — ты бы поменьше вот эти все сплетни собирала и побольше занималась собой и своей карьерой.
— Муля, не затыкай мне рот! — возмутилась кареглазка. — Я же искренне хочу тебе помочь. Так вот, кто-то о тебе распускает сплетни, причём очень нехорошие сплетни. Разве тебе это не интересно?
— Интересно, — вздохнул я.
— Говорят о твоих связях с иностранцами, — сообщила кареглазка. — Якобы ты ввозишь за границу контрабанду, и ради этого ты устроил весь этот цирк с советско-югославским фильмом.
Кареглазка выпалила мне это и добавила:
— Будь осторожен, Муля.
С этими словами она вышла с кабинета, демонстративно хлопнув дверью.
Я задумался.
Понятно, что сплетни сплетнями, но определённая доля правды в этом есть. Кто-то вынюхал о том, что я действительно провозил контрабанду в Югославию. И что у меня слишком близкие связи с Йоже Гале, а также, возможно, и про Мирку узнали. А что если она приедет сейчас с югославской делегацией, и как вот оно дальше всё будет? Наши встреч не смогут оставаться незамеченными.
Оля права, с этими сплетнями надо прекращать. Но прежде всего надо выяснить, кто их распускает. Только вот как я могу выяснить, если у меня совершенно нет времени, да и желания нет заниматься поиском информации?
И тут я просиял — подключу-ка я к этому делу Лёлю Иванову. Да, мы с ней договорились, что она мне за помощь в выезде в Югославию делает путёвки и дачу. Но пусть поработает ещё на наше общее благо, чтобы не зря было.
Я усмехнулся и решил заняться этим, не откладывая всё дело в дальний ящик.
Визит к Ярославу я откладывал долго, но дальше уже тянуть было невозможно. Поэтому я бросил все свои насущные проблемы и отправился прямиком к нему — в общагу интерната для одарённых детей. Протянув бдительному коменданту шоколадку, я выяснил, где находится комната Ярослава.
— Сто сорок третья комната, — буркнул комендант и отвернулся. Но шоколадку взял.
В общежитии других детей ещё не было, а вот Ярослав уже там жил сам.
Я поднялся по гулкой, заляпанной извёсткой, лестнице на третий этаж, без труда нашёл нужную комнату и постучал в дверь. Сначала ничего не происходило. Я постучал ещё раз, громче.
Через некоторое время дверь открылась, и на пороге появился заспанный Ярослав.
— Привет, Ярослав, — сказал я, — можно войти?
— Входи, — буркнул Ярослав, не проявив, по своему обыкновению, никакого удивления от моего внезапного визита, и отступил на два шага.
Я вошёл в комнату. Там царил небольшой беспорядок в виде разбросанных носков и стопки мятой одежды на стуле и кровати, как у обычного подростка, но в принципе всё было в пределах нормы.
— Тут тебе Дуся гостинцев передала, — сказал я и поставил на стол сумку, набитую пирогами, кулебяками, котлетами и прочими дусиными разносолами, которые она наготовила для Ярослава. — Рассказывай, как у тебя дела?
Я с усмешкой наблюдал, как Ярослав проворно бросился к гостинцам.
— Нормально, — буркнул он, торопливо вытащил кусок пирога и откусил почти половину.
— Чем ты тут занимаешься? — спросил я.
— Уфуф ыфыфыв, — ответил Ярослав, давясь и быстренько прожёвывая пирог.
— Ладно, ладно, ешь, не торопись. — сказал я. — Но ты, может, и меня чаем напоишь?
Так-то есть не хотелось, но от чашки чая я бы не отказался.
— Нет у меня чая, — сказал Ярослав и вздохнул, продолжая жадно уплетать пирог.
— В смысле нет? А как же ты?
— Да вот так, — невнимательно ответил Ярослав, так как раз в это время обнаружил котлеты.
— А что же ты кушаешь?
— Ой, да есть у меня немного денег. Мне Модест Фёдорович на карманные расходы давал.
Я всё никак не мог понять, как же он без денег, голодный, сидит в этой общаге уже сколько времени, и поэтому прицепился с расспросами. Ярослав долго отнекивался, делал очень занятый вид и изображал, что всё хорошо, но я всё-таки настоял и заставил его рассказать, что же произошло на самом деле и почему он теперь проживает в общежитии.
Дело оказалось довольно банальным. В общем, Модест Фёдорович целыми днями пропадал на работе, а Ярослав оставался дома с Машей. Когда его только-только взяли под опеку, Маша к этому отнеслась очень даже благосклонно и, наоборот, приветствовала такую идею. Но действительность превзошла ожидания. Одно дело — быть благородным опекуном, спасителем сироты, и совсем другое — оказаться матерью несовершеннолетнего подростка, практически взрослого парня, да ещё и одарённого, с острым умом, и с непростым характером.
