– Если и морочу, то самую малость, – признал Тиссандье. – Конечно, мне уже излагали основы вашего общественного устройства, и не раз. И всякий раз – по-другому. Считайте, что я коллекционирую мнения.
– Вы уверены, что мое мнение вас и впрямь интересует?
– Абсолютно!
Кратов помолчал.
– А мнение Хельмута вы уже поместили в свою коллекцию? – спросил он осторожно.
– А как же! – вскричал Тиссандье. – Точка зрения за номером пятьсот семьдесят пять: «Все эти ваши заморочки – дерьмо!»
Хельмут заржал.
– Ладно, – сказал Кратов. – Учтите только, что вы спрашиваете мнение не у специалиста, и не в момент его интеллектуального подъема… Борьба социальных интересов, несомненно, никуда не исчезла. Интересы земных экологов, так же несомненно, не совпадают с интересами технологов-терраформистов. И тем и другим не нравится отвлечение значительных ресурсов на освоение Галактики.
– Это не социальные интересы, – деликатно поправил Тиссандье, – а скорее корпоративные, цеховые.
– Ну, в случае с Землей я всегда путаюсь… Так вот: возможно, изменились сами интересы. Наверняка изменилась технология борьбы. Между прочим, я могу сравнивать: я бывал в мирах, где активно используется та модель, о которой вы сожалеете.
– Ни боже упаси! – замахал руками Тиссандье. – Чтобы я сожалел об этих сволочах?! Я ведь тоже могу сравнивать! Возьмем, к примеру, вашего директора Департамента глобальных экономических программ, госпожу Мари-Люс де Шарасс, и того же, нашей эпохи, президента Европейского Союза мсье Бертрана Бонифасси, Господь да упокоит его прах. Степень общественного влияния у них примерно сопоставима. Но если первая – само очарование во плоти, не говоря уже об уровне интеллекта, то последний, когда мы улетали, отплевывался от очередной комиссии по импичменту за казнокрадство, разврат в служебных апартаментах, многократную ложь под присягой, измену, заговор и едва ли не убийство второй степени. И, как мы узнали из анналов по возвращении, таки отплевался… Посему считайте, что я просто выразил легкое недоумение.
– Я тоже подумал, что вы шутите, – сказал Кратов. – Допустим, кто-то высказывает свои взгляды публично. Кто-то намерен обрести сторонников и тем самым повлиять на развитие общества. Ну, что же, милости просим! В этом случае наш «кто-то» пропагандирует исключительно свои взгляды, доказывает их разумность и высшую полезность. При этом он вовсе не занимается пропагандой своей персоны и претензиями на высшее понимание истины. С какой стати? Если в его суждениях есть рациональное зерно, они наверняка будут приняты и одобрены. И уж тогда воплощением новой доктрины в жизнь займутся специалисты-практики, а не популяризаторы. То есть нашего героя никто не отпихнет локтем и не посягнет на его приоритет. Хорошо, если он и сам окажется неплохим практиком и сможет доказать свою правоту не одним только словом, но и делом – хотя такое бывает нечасто. Нашему герою многие будут благодарны… какое-то время. Молоденькие девушки будут носить у сердца его портретики, юнцы-гимназисты – добровольно посвящать ему сочинения. Незнакомые мужики в барах будут уважительно говорить ему: «Привет, я тебя знаю. Хочу с тобой выпить темного пива. Ты знаешь, кое в чем я с тобой не согласен…» Кто-нибудь напишет хронику «Великое Измещение: как это было на самом деле». И… этим ограничится.
– Иными словами, в президенты парня не выберут? – спросил Тиссандье.
– И в цари тоже, – кивнул Кратов. – За неимением таковых. Хотя я припоминаю, что одно время имела хождение красивая идея учреждения поста Императора Федерации. А вернее сказать, Императрицы.
– Озма, конечно же, – мечтательно заведя глазки, протянул Хельмут.
– Что же помешало? – спросил Тиссандье с интересом.
– Формалистика, док, – сказал Кратов. – У Федерации не может быть Императрицы. Тогда уж следовало бы переименовать ее в Империю, а эта идея уже не всем пришлась бы по нраву. Теоретически у Федерации может быть, например, президент. Но этот титул обязывает к более активному вмешательству в дела управления, это символ грубой исполнительной власти, а не божественной, дарованной небесами. В России, с которой меня многое связывает, царей называли «помазанник божий». Могли ли вы сказать то же самое о каком-либо президенте своего времени?
– Смешно даже предполагать такое, – фыркнул Тиссандье. – Хотя некоторые из этих скотов были бы не прочь породниться с небесами. И провести билль о таком родстве через загодя прикормленный сенат.
– Озма, чью власть над собой безоговорочно признавали практически все…
– И признают по сю пору! – вскричал Хельмут, требовательно воздев толстый, как сарделька, палец.
– …не могла быть президентом. Какой из нее президент? – Кратов улыбнулся, взгляд его затуманился воспоминаниями. – Она даже не знает названий всех планет Федерации. Она едва говорит на интерлинге…
– Так вы знакомы, – не то спросил, не то уточнил Хельмут.
– Встречались, – сдержанно сказал Кратов. – Примерно вот как сейчас с вами.
Хельмут осторожно потрогал его за руку (в новом ракурсе на его конечности можно было прочесть граффити следующего содержания: «Оставь свой хвост на пальме!»).
– Хотя бы так, – проворчал он. – Прикоснуться к подлинной святости…
– Озма не могла быть президентом, – продолжал Кратов, пряча смущение. – Она могла быть лишь символом единства нации. Но пока всерьез озаботившиеся этой темой чудаки думали да рядили, как разрешить коллизию, она стала подругой правителя Светлых Эхайнов, и настоящая, без дураков, галактическая империя сама упала ей на ладошку. А понятие «нация» наполнилось новым смыслом, стало еще шире и… м-м-м… размытее.
– Джейсон Тру… – сказал Хельмут, – слыхали о таком?.. – Кратов неопределенно пожал плечами. – Так вот, это брехло как-то написало, что Озма своим сочетанием с Нишортунном обязана-де проискам федеральных спецслужб, которые таким способом замирили почти четверть наших галактических недругов. И что-де ключевую роль в этой операции сыграл некий двойной агент по кличке Конунг, действовавший под личиной ксенолога. Я полагаю, брехня. А вы как думаете?
– Конечно, брехня, – сказал Кратов уверенно. – Брехло брешет – такова его социальная роль. Откуда у Федерации спецслужбы? И главное, зачем?
Он сразу вспомнил вольную планету Эльдорадо и Эрика Носова – «бога войны» из Департамента оборонных проектов. С некоторыми допущениями означенный Департамент вполне мог сойти за спецслужбу. А сам Эрик всегда вызывал у Кратова труднообъяснимую смесь чувств, от симпатии до полного отторжения.
– Без спецслужб нельзя, – прозорливо заметил Тиссандье. – А если, не дай бог, случится агрессия зеленых человечков?
Некоторое время он и Кратов внимательно следили за Хельмутом. Последний сосредоточенно разглядывал собственный кулак размером с добрый кокосовый орех. На тыльной стороне кулака были вытатуированы во всех натуралистических подробностях три зеленых человечка – папа, мама и ребеночек. Выглядели они довольно мирно.
– Вообразите себе, – промолвил наконец Кратов. – Прилетают зеленые человечки на Старую Базу. С агрессивными, заметьте, намерениями. Заходят в ближайший бар. А там, за стойкой, сами видите что…
– М-да… – протянул Тиссандье. – Хельмут, вы в каком звании состоите?
– В гуманистическом, – буркнул тот. – Умеете же вы, док, так расставить обычные слова, что они делаются вовсе непонятными.
– Наверное, уже не секрет, – сказал Кратов, – что несколько лет назад Земля стояла перед лицом вполне реальной агрессии.
– Пока Озма не погрозила пальчиком Нишортунну, – ввернул Хельмут.
– Но это были не человечки, – продолжал Кратов, – а огромные мужики. И не зеленые, а скорее оранжевые.
– Я слыхал об эхайнах, – покивал Тиссандье.
– А я так даже и видал, – сказал Кратов. – С Хельмутом им все едино не тягаться.
– А вы сами-то в каком звании, сударь? – спросил у него Тиссандье. – Такое ощущение, что вы всегда говорите правду, и только правду, но не всю правду. И вообще стараетесь больше молчать, изображая искреннее внимание и тем самым провоцируя собеседника на излишнюю болтливость.
