Даниэль завел двигатель, включил печку и вентилятор, чтобы отпотело стекло. Запахло грязными носками и несвежим дыханием. Наружный термометр показывал около одного градуса тепла, но пронизывающий ветер пробирал до костей. Я стучал зубами от холода. Боб снова достал камеру и снимал меня.
– Если тебе недалеко, можем подбросить, – предложил Даниэль.
Я вспомнил Калеба. Ради него мне нужно добраться до Челси Пирс, найти людей, а затем вернуться за девчонками. Только вот что я могу сделать в такую кошмарную погоду? Я посмотрел на часы и промычал что–то невнятное.
– Тебя где–то ждут? Куда тебе нужно? – спросил Боб.
– Просто смотрю, когда стемнеет.
В моем распоряжении оставалось еще несколько часов: в Нью–Йорке солнце садилось около пяти вечера – гораздо раньше, чем у нас дома в это же время года. Вряд ли я успею дойти до Челси Пирс по светлому – погода не та, а оставаться после заката на улице – слишком рискованно: я не услышу и не увижу, если появятся Охотники. Поэтому я спросил:
– А вы где обосновались?
– В Челси Пирс, – ответил Даниэль.
– Где? – переспросил я.
– Это вниз по Гудзону, к югу отсюда, – объяснил Даниэль.
Я не верил своим ушам:
– В Челси Пирс, да?
– Да.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Боб.
– Отлично, просто… – Мысли наскакивали одна на другую. Я сделал глубокий вдох. Всего лишь счастливое совпадение или еще одно горькое доказательство того, что огромный город совершенно пуст? Неужели эти двое и те четыре десятка людей, которые ждут их с едой, – единственные нормальные люди на весь Нью–Йорк?
– Мы устроились в Челси Пирс, в здании спорткомплекса – надеюсь, нам недолго осталось там куковать, – рассказывал Даниэль, а я улыбался: Калеб не врал!
– Если ты хочешь поехать с нами, говори прямо сейчас, или мы подвезем тебя, куда получится. Еще раз повторяю: решать только тебе.
– Конечно, я с вами. Спасибо.
– Вот и славно! – сказал Боб и поднял растопыренную пятерню, чтобы я хлопнул по ней. Камера зафиксировала наш жест. – У нас почти все – очень приличные люди.
– Почти все? – переспросил я, но дождь так оглушительно колотил по крыше машины, что разговаривать было совершенно невозможно.
Развернув грузовик на 180 градусов, Даниэль поехал на юг. Он вел машину спокойно, не нервничал: явно хорошо знал дорогу. Боб снимал через ветровое стекло нью–йоркские улицы, а я рассматривал его мощную шею и затылок: под темной щетиной виднелось несколько тонких белых шрамов. Нельзя судить о человеке по внешности, сказал я себе, вспомнив тех ребят из метро. Они явно принадлежали к какой–то банде, и пассажиры их опасливо сторонились, только вот оказалось, что они самые обычные люди – смерть не пощадила их, несмотря на устрашающий вид.
Я тихо улыбался: еду в машине вместе с другими выжившими! Я их нашел, и все сложилось так, будто по–другому и быть не могло. А раз они, ничего не прося взамен, дали мне так много сразу, я решил рассказать о Рейчел с Фелисити…и о Калебе. А чем еще я мог их отблагодарить?
4
Минут двадцать мы петляли между покореженными машинами, то и дело объезжая завалы и стараясь не угодить в какую–нибудь воронку: некоторые были таких гигантских размеров, что туда легко провалилась бы вся машина целиком.
Боб и Даниэль помнили Калеба. Он приходил к ним, вел себя легко и беззаботно, пообедал вместе со всеми, поделился информацией и ушел.
– Мне стало его жаль, – добавил к рассказу Боб. – Этот Калеб показался мне хорошим парнем.
– Почему «жаль»? – спросил я.
– Том с ним неважно обращался. Ты скоро познакомишься с Томом.
– В смысле: «неважно»?
Боб попытался объяснить:
– Они не сошлись во мнениях, так сказать. Том не любит, когда что–то идет не по его, а Калеб взбудоражил людей, обнадежил, убедил, что есть шанс уйти из города…
Я еще не знал Тома, но он уже представлялся мне придурком и ничтожеством.
– Можете сказать своему Тому, что Калебу не удалось уйти… – произнес я.
Боб посмотрел на Даниэля, будто спрашивая разрешения задать неловкий вопрос: вернее, будто хотел узнать, нужно ли им вообще интересоваться судьбой Калеба. Ведь иногда жить в неведении гораздо спокойнее.
– Ты так говоришь, будто его нет в живых, – сказал Боб.
– Разве? – удивился я.
– Нам так показалось, – спокойно произнес Даниэль, и мне сразу перехотелось спорить и что–то скрывать от них. – Что случилось? Расскажешь?
И я рассказал, как из–за взрыва Калеб стал Охотником. Начал с неразорвавшихся снарядов: на один я наткнулся еще в первый день, другой нашел Калеб в стене полуразрушенного дома, а третий вез в кузове военного грузовика Старки – интересно, узнаю я когда–нибудь, кем он был на самом деле? Он один из всех остальных людей в форме разговаривал со мной серьезно и предупредил: «Когда ракета взорвется, высвободится биологический агент, понимаешь?» Из–за этого агента Калеб превратился в Охотника. Я послушался Старки и убежал, а мой друг остался спасать человека. Потом раздался взрыв, и вылетел огненный шар. На мгновение Калеба скрыл густой дым, а когда я снова увидел его, все уже случилось. Калеб склонился над раненым солдатом: он пил его кровь.
Новые знакомые слушали меня, не перебивая, а затем Боб стал задавать вопросы:
– А этот Старки, он был американским военным?
– Не уверен. На грузовиках была аббревиатура. Думаю, они входили в научно–исследовательский отряд. – Я вспомнил, что мне объясняла Фелисити, брат которой был военным медиком. – Специалисты–вирусологи, занимаются биологическим оружием.
Даниэль кивнул.
– Научно–исследовательский медицинский институт инфекционных заболеваний Армии США… – задумчиво повторил он.
– А зачем они погрузили в кузов снаряд? – вмешался Боб.
– Наверное, он был нужен для опытов, – предположил я.
– Или заметали следы, уничтожали улики, – сказал Боб. – Биологическое оружие, сами понимаете. Только вот, зачем… – И замолчал. Вопрос повис в воздухе, потому что ответа на него не было. – Почему тогда прилетел наш самолет и подбил их?
Я пожал плечами.
– Наверняка я теперь знаю только одно: как появилось два типа Охотников. Все зависит от близости к очагу взрыва. Если человек оказался близко, то он превратится в такого, как мы только что встретили.
Собеседники ловили каждое мое слово – им была интересна любая информация. Разговор сближает: чем больше я рассказывал, тем лучше они понимали меня и мое положение, тем больше я сам симпатизировал им. Хотелось рассказать еще больше, но время еще не пришло. Кроме того, из–за включенной на полную мощность печки в кабине стало нечем дышать и… мы как раз подъехали к Челси Пирс.
По Одиннадцатой авеню вдоль Гудзона тянулся длинный, унылый фасад из гофрированного металла, похожий на фасад любого другого промышленного здания. Мы остановились в самом дальнем южном конце здания на углу Восемнадцатой улицы Вест: судя по рекламному щиту, здесь располагались площадки для гольфа. До высоты десятого этажа периметр здания защищала прочная сетка, чтобы мячи для гольфа не вылетали в Гудзон. Место выглядело безопасным, при этом снаружи никак нельзя было понять, что внутри скрывается почти полсотни выживших.
– Боб, – произнес Даниэль, и тот моментально выскочил из кабины. К нам ворвался ледяной колючий ветер. Боб побежал к большим раздвижным воротам и трижды стукнул в них кулаком. Даниэль наблюдал за улицей в зеркало заднего вида, и я тоже выглянул в окно. Перед нами возвышалось стеклянное здание: изогнутые стекла были покрыты инеем и снегом, поэтому в такую погоду его было почти не видно. Здание казалось очень надежным, в таком можно долго прятаться без лишнего риска.
– Как ты, Джесс? – спросил Даниэль.
– В порядке.
– Тебе понравится у нас, но пока лучше не рассказывай остальным про Калеба. Как бы их это… не напугало.
– Хорошо, – согласился я. Такое известие способно вселить в людей непреодолимый страх. Лучше не суйся на улицу, потому что, если тебе не повезет, ты станешь Охотником, проклятым Охотником…
