Прежде, чем умереть (СИ) - Мичурин Артём Александрович

— Может ты и прав.

— Иди ко мне в партнёры.

— Что? В твоё пароходное хозяйство? — улыбнулась Оля, и огонь отразился в её глазах.

— Ну да. С таким капиталом мы быстро пойдём в гору. А потом, глядишь, целым флотом плавучих блядушников обзаведёмся. Станешь верховной мамкой по эту сторону Уральских гор. Ладно-ладно, может, я чутка перегнул, но перспективы всё рано заманчивые. Да?

— Я подумаю.

— Адмиралтейство организуем.

— Сказала же, подумаю.

— Треуголку тебе пошьём, камзольчик с аксельбантами...

— Всё, я спать.

— Погоди, надо ещё флаг обсудить. Предлагаю алую розу в золотом поле. Оля, ну ты чего? Иногда роза — это просто роза. Вот и поговорили, — подобрал я выброшенный из палатки спальник и отправился рубить еловые ветки себе на подстилку.

Глава 40

Какова была бы жизнь, не случись Третьей Мировой? Моя жизнь. Кем бы я стал в мирное время информационной эпохи? Может, работал бы день за днём в унылой конторе, носил бы бумажки на подпись, стучал по клавишам, обсуждал жопу новой секретарши с коллегами в курилке, а ночью убивал бы людей? Или запускал бы программу на ЧПУ-станке, точил бы деталь за деталью, резал лазерным лучом стальные листы, а ночью — людей? А может даже подался бы в правоохранительные органы, расследовал бы преступления, обезвреживал негодяев, а ночью... Впрочем, это пустое. Не был бы я никем без ядерной заварушки. И самого меня не было бы. Я — продукт войны, для войны и ради неё. Зачем себя обманывать? Можно кинжалом стругать колбасу, но криво и говённо, а переточить его в кухарь не получится. Ольга права. К чёрту глупые фантазии, пора делать то, ради чего рождён.

— Подъём! — заглянул я в палатку к моей спящей красавице.

— Кол, какого хрена? — скорчила она недовольную мину и посмотрела на часы. — Четыре утра.

— Вот именно. Нет времени разлёживаться, хватай свой таз и вперёд! Вода в котелке, через полчаса сворачиваемся.

— Я...

— Дольше ждать не буду.

Нет лучшего средства от хандры, чем испоганить настроение своему ближнему. Сработало, как всегда. Хмурая Олина физиономия прекрасно оттеняла моё с каждой минутой укрепляющееся душевное равновесие. Я быстро воспрянул духом и, как любой хороший товарищ на моём месте, усердно подбадривал свою ворчащую заспанную спутницу, едва не падающую с лошади:

— Давай-давай, соберись. Ты дело делать пришла, или на перине нежиться? У нас сейчас каждая минута на счету, на вес золота буквально. Ты ведь всё ещё хочешь золота?

— Я сейчас хочу только одного — спать.

— А вот наши заклятые друзья уже давно на ногах и носом землю роют, чтобы присвоить золотишко, зуб даю. Уж эти засранцы глаз не сомкнут, пока не обчистят нас до нитки.

— Кол, заткнись, пожалуйста, хоть ненадолго, у меня голова раскалывается.

— Голова у тебя сейчас должна болеть только об одном — как поскорее прихлопнуть вероломных мерзавцев, и забрать причитающееся у клуба авиамоделистов.

— Это два.

— Что два?

— Ты сказал: «Голова должна болеть только об одном», а это два.

— Какая зануда. Ты же поняла о чём я. Что за манера доёбываться до мелочей? Всё, спи дальше, если по существу сказать нечего. И знаешь что, — обернулся я к уже вздохнувшей с облегчением Оле, — говоря о розе, я имел в виду исключительно цветок, а ты всё опошлила, и теперь эта идея мне самому не нравится. Думаю, пусть на флаге будет вагина. Да, и сиськи. Чтобы никаких хитровыебаных интерпретаций.

— Отлично.

— Правда?

— Я соглашусь со всем, лишь бы ты отвязался.

— Даже с тем, что место женщины на кухне и в койке?

— Иди в жопу.

Мы ещё некоторое время мило беседовали о гендерном превосходстве, пока Оля не начала меня игнорировать, и ведение просветительского монолога мне, в конце концов, наскучило.

Тем временем лес поредел, и за ним показалось поле с маячащими вдалеке крышами изб.

— Что за деревенька? — спросил я, на что Оля только покачала головой, складывая карту. — С компасом сверялась?

— Не держи меня за дуру, — огрызнулся мой ангелочек.

— Что ж, как бы там ни было, предлагаю заскочить. Может, узнаем новости о нашей сладкой парочке. Я про Стаса и Павлова, не питай пустых иллюзий.

Преодолев поле, мы выехали на единственную улицу, разделяющую три десятка домов, часть из которых встречала нас заколоченными окнами и давно не знавшими человеческой заботы растениями в палисадниках. Но добрая половина труб безымянной деревеньки исправно коптили небо берёзовым дымком. Я выбрал избу посолиднее, рассудив, что от немощных стариков из покосившейся халупы вряд ли чего добьёшься, слез с лошади и постучал в дверь.

— Кто? — отозвался с той стороны басовитый голос.

— И вам доброго дня, уважаемый! Мы с дочкой держим путь в Сызрань, хотели дорогу спросить, не сбились ли.

— До конца деревни и в просеку, не заплутаешь, — лаконично ответил басовитый, явно не горя желанием продолжать диалог.

— Премного благодарен. А не найдётся ли у вас, милейший, времени побеседовать. Мы ищем кое-кого. Двух мужчин, при оружии, должно быть, сильно измождённых, у одного ебасо... лицо разбито в кровь, а второй в чудных тёмных очках. Не видали?

За дверью повисла долгая молчаливая пауза, после чего лязгнула задвижка и, чуть поодаль, раздалось:

— Заходи.

О, как же я люблю это деревенское гостеприимство — отворяешь дверь, а тебе в живот смотрит двустволка. Прямо ритуал какой-то. И почему все думают, что я с ним не знаком?

— Ого, — подобрал я блеснувшую воронёными стволами вертикалку, ожидающую меня возле уложенного на лопатки горе-стрелка с сидящей верхом на нём Олей, — видала, какая железяка? Из таких до войны по тарелочкам шмаляли, а теперь вот смертоубийства учиняют. Ну так что, — обратился я к бывшему владельцу дорогого спортивного инвентаря, — готов побеседовать?

— Видал, — сразу перешёл к делу радушный хозяин, хрипя из-за упершегося под челюсть Вальтера. — Двое, всё, как ты сказал. Вчера здесь были.

— Погоди-ка, — только сейчас обратил я внимание на подсохшую ссадину у потерпевшего на скуле. — Так это не дочура моя сделала?

— Они, — прохрипел потерпевший.

— Вот ведь ты фартовый. А ещё говорят, мол, в одну воронку дважды не попадает. И за что?

— Жрать хотели, вот за что. Бабу мою с собой увели.

— История принимает неожиданный оборот, — переглянулись мы с Олей. — На кой им твоя баба?

— Я сдуру грозить стал, что мужиков соберу, и нагоним их в лесу, если сейчас же не уберутся. Ну они и взяли, заложницей. Этот, в очках который, сказал, что отпустит, как только отойдут подальше. Сутки уже нет. А она на сносях, восьмой месяц.

— Негодяи, — посочувствовал я бедолаге. — А что же ружьё дорогое не забрали?

— Я достать не успел, а они не нашли.

— Но сейчас-то достал, молодец, быстро учишься. Ещё два-три таких случая, и станешь замок на двор вешать. А мужики-то в деревне правда есть?

— Да блефовал. Полтора калеки окромя меня.

— Что ещё забрали? — спросила Ольга.

— Кобылу с телегой, серебро, монет сорок, оклады золочёные, крест нательный, ну и жратвы на неделю.

— Как думаешь, — бросил я взгляд на ободранные иконы в углу, — дошли они уже до Сызрани?

— Если без остановок — дошли.

— Угу... Патроны где?

— Что?

— К ружью патроны.

— Под лежанкой, там, в закутке, пошарь.

Я, не рискнув совать часть своего нежно любимого тела в незнакомое отверстие, взял кочергу и пошарил. Уловом стала миска с тремя десятками самокруток, снаряжённых картечью и четырьмя нулями.

— В оплату, — продемонстрировал я миску её бывшему хозяину и рассовал содержимое по подсумкам.

— За что?

— Ну как же, ты свою зазнобу ещё увидеть хочешь? Вот. А мы, если встретим, подсобим ей, в меру сил. Плата, конечно, чисто символическая, но, так и быть, войдём в твоё непростое положение. Ведь добрые честные люди должны помогать друг другу, лишь на том мир и держится, нда. Ружьишко тоже заберу.