Даниэль задумался.
– Наличием средств производства?
– Нет. Первобытная палка-копалка – уже средство производства.
– А чем же?
– Только осознанием существования общественно-политического строя.
– Не понял.
– Ладно. Не напрягайся. Неандертальский юмор. Так вот, наш первобытнообщинный строй плавно, без ненужных промежуточных этапов и кровавых переворотов перешёл в коммунизм. Воплощение коммунистической идеи здесь, под землёй, стало возможным потому, что любой неандерталец понимает, что такое взаимопомощь, самоотдача и справедливость. Помнишь, я тебе говорил, что геном неандертальца всего на полпроцента отличается от сапиентного? Так вот эти полпроцента мы называем коммунистической хромосомой. Благодаря ей, не тратя попусту время, мы пришли к благоденствию. Теперь наши люди работают не больше шести часов в день. Тяжёлую работу делают роботы. Наши основные профессии: учитель, инженер, художник и учёный.
– И шпион, – добавил Даниэль.
– И шпион, – согласился Амир.
– А зачем же вы деньги придумали для людей Поверхности, чтобы ещё больше наш прогресс затормозить? Или это не вы?
– Нельзя просто так взять и придумать деньги. Скажем так, неандертальцы подсказали сапиенсам идею эквивалента товаров и услуг, чтобы тем было проще договариваться между собой.
Амир вернулся к схемам.
– А вот это наш Амфитеатр, – он указал на жёлтый кружок рядом с озером. – Он может вместить всех жителей города – сто двадцать тысяч человек и ещё тридцать тысяч приезжих. Это озеро с водопадом и аквапарк. Посмотри, – он протянул руку в сторону настоящего водопада, ненарисованного, – ты можешь увидеть отсюда самую большую в обоих мирах горку. Сто шестьдесят два метра. Да-да, вон та красная спираль.
– А почему я не слышу шума падающей воды?
– Так рассчитана плотность потока. Вспомни, как зависит шум воды из крана в ванной от того, как сильно он откручен.
Амир вернулся к схеме.
– В парке есть ещё зоопарк и аттракционы… За стенами города две промзоны: лёгкая и тяжёлая. У каждого подземного города своя специализация. У Андериерушалаима, например – вагоностроение и трубопрокат. Наши поезда снуют в наших же трубах по всему подземному миру.
– Вагоны – это шарики? Как тот, в котором мы сюда приехали?
– Нет, шарокаты – это как местное метро. Наши города связаны между собой сверхскоростными тоннелями. А вот этот круг – водозабор и геотермальная электростанция; мы получаем дармовую энергию из разницы температур на различных глубинах земли. Пожалуй, всё. У тебя есть вопросы, Даниэль?
– Амир, а где здесь можно выпить?
– Здесь нет алкоголя, приятель. Сухой закон. Неандертальская печень, как у ваших индейцев, очень плохо разлагает спирт. Но, возможно, я знаю человека, который сможет тебе помочь…
Глава 3.
Они спустились ещё на уровень. Лестница закончилась почти у Амфитеатра. Облицованный сияющим золотом, он был похож на драгоценную чашу Грааля.
Перед Амфитеатром высился абстрактный монумент: серого металла конус, увенчанный золотым шаром, из которого ввинчивалась ввысь расширяющаяся воронкой спираль.
– Что за аллегория? – Даниэль кивнул на монумент.
– Попробуй догадаться, – предложил Амир.
Даниэль подумал с минуту.
– Ну, предположим, это что-то о научном или творческом поиске… Сталь внизу – это база опыта и знаний, накопленных предками, золото – момент гениального озарения, которое «Эврика!», а спираль – неизведанное, к коему до́лжно стремиться.
– Браво, Даниэль! – восхитился Амир. – Ты почти угадал. Скульптура называется «Вечность». Конус внизу – это прошлое, которое не изменить, шар – настоящее, которое «Carpe diem!», и спираль – неизведанное, эфемерное грядущее.
– Скажи, Амир, а унитазы у вас тут тоже золотые, при коммунизме?
– Ну не из санфаянса же их делать, когда под рукой в избытке есть красивый и долговечный материал.
И как всегда, было непонятно: шутка это или нет.
К Амфитеатру они не пошли, свернули налево к аттракционам.
Но и к аттракционам они не пошли, обогнули их слева и попали на аллею из акаций, украшенных по одну сторону от булыжной дорожки жёлтыми, по другую – оранжевыми соцветиями. Шуршали струи поливальных механизмов, уютно пахло влажной землёй.
Аллея упёрлась в стену города. В ней была вырезана высокая треугольная арка, обрамлённая чёрным гранитом, по сторонам и над которой до самого неба протянуты рядов десять окон такой же формы и в таких же окладах. На верхнем углу входной арки золотыми, конечно же, но строгими, без финтифлюшек, рунами обозначилась короткая, как аббревиатура, надпись.
– Это наш научный и медицинский сектор. Здесь ты пройдёшь обследование и будешь жить и работать, – объявил Амир.
Через автоматические двери они прошли в вестибюль. Интерьер здесь был как в пятизвёздочном отеле. За стойкой стояли двое в форменных куртках – один в голубой, другой в синей. Когда группа во главе с Амиром проходила мимо них, тот, что был в голубой, промычал что-то с вопросительной интонацией, араб только кивнул в ответ.
Пока они ехали в лифте, Даниэль сообщил, что не прочь посетить уборную.
Унитаз таки оказался не золотым, а из светло-серого глянцевого металла. Вода в кране бодрила холодом, как ключевая.
Выйдя, Даниэль заметил:
– Ты напугал меня, Амир, я думал, и впрямь золотые…
– Это палладий, Даниэль. Золото слишком легко царапается.
«Конечно, палладий… Платина ещё скажи!» – проворчал про себя Даниэль. Странный юмор араба начинал уже раздражать. Или это всё-таки был не юмор?
Коридоры научного сектора напоминали внутренности инопланетного космического корабля. Двери тут тоже были треугольные и разъезжались на три стороны, как лепестки диафрагмы старинного оптического фотоаппарата. Через них входили и выходили люди в жёлтых, голубых, синих и красных комбинезонах. Амир подошёл к одной из дверей и нажал на подсвеченный треугольник на стене. Дверь с тихим шипением исчезла в стене.
– Знакомься. Я зайду за тобой позже, – и ушёл.
Даниэль вошёл и оторопел от представшего перед ним зрелища.
Посреди небольшой комнаты, на фоне треугольного окна, стояло нечто круглое и мягкое, при взгляде на которое в мозгу всплывает слово «оттоманка». А на ней возлежала… Именно возлежала, а не что-нибудь там… на ворохе пёстрых шёлковых подушек восхитительная огненно-рыжая женщина… Нет! «Женщиной» назвать её язык не поворачивался… Дива.
Возраст дивы определить было сложно. Скорее всего она была молода, или это многочисленные милые веснушки, сплошь покрывающие её лицо и обнажённые руки, заставляли так думать. Нет. Она определённо была очень молода. Идеально гладкая кожа. Пухлые полуоткрытые губы. Светло-карий взгляд в обрамлении языков пламени – такими густыми и длинными были ресницы. Внешние углы глаз были приподняты, как у лисицы. Огненный вихрь вокруг головы, волнами уносящийся за плечи, густой и как будто тяжёлый. Казалось, что нежной и тонкой руке, подпирающей голову, должно быть непомерно трудно.
– Нас не представили… – начал было он, налюбовавшись, но она остановила его движением руки и указала на пуф, который стоял тут же. Он сел.
– Твоё имя мне известно. Попробуй угадать моё, – голос её звучал как волшебная музыка.
– Не знаю… Персефона 44? – предположил он.
– Забавно. Но нет.
Даниэль пожал плечами.
– Может, будут какие-то подсказки?
– Я надеялась, тебе подскажет сердце… – лицо её изобразило грусть. – Даю три подсказки. Первая. Я родом из Центральной Африки, мой народ живёт между реками Конго и Луалаба.
– Боюсь, это звучит странно. Ты совсем не похожа на африканку. Разве что какая-то тотальная пластика. Я тоже выгляжу не так, как меня задумывала природа.
– О да. Пластика действительно тотальная… Вторая подсказка. Моё имя носил пингвин из советского мультфильма 1986 года.
