Чёрный орёл распростёр свои крылья над просторами Заволжья, покрыл тенью золотые пшеничные поля и светлые леса, зелёные степи и улицы Биляра и Булгара, Джукетау и Сувара; лишил спокойного рассудка мудрецов и поселил в сердцах достойных мужей смуту. Бывали трудные времена в истории народа, но не было более опасных; сыны знатных булгарских родов разбились на две враждующие партии, и каждая хотела видеть царём своего ставленника. Правду говорят: если Пророк (мир ему) хочет наказать человека, то покидает его, предоставляя возможность совершать безумства; так и сейчас, многие обулись в сапоги глупости и вступили на тропу безответственности, не думая о страшной беде, которая сгустила чёрные тучи угрозы вблизи булгарских границ.
Трон в Биляре занял законный наследник Алтынбек, сын Отяка и рязанской княжны Вышелюбы; но мрачные новости сопроводили это событие. Великим Ханом монголов был избран Угэдэй, и первое, что он сделал – направил на Запад своего лучшего полководца Субэдэя, наказав темнику отомстить Булгару за позор Бараньей битвы шестилетней давности. В том славном бою развенчана была ложная слава багатуров Чингисхана, якобы непобедимых; Великая Степь изрыгнула неисчислимые полчища, уничтожившие благословенные города Хорезма, покорившие кыпчаков и разгромившие урусов; но Великая Степь вновь поглотила остатки пришлого войска после того, как мудрый царь Габдулла вручил свои силы беку урусов Иджиму, прозванному Кояш-батыром. Этот кряшен, украшение своего народа, смог одолеть монгольскую силу; но теперь язычники возвращались, облачившись в доспехи гнева и преисполнившись местью.
Вновь пылала пожаром Дешт-и-Кыпчак, вновь захватчики бродили вдоль наших рубежей. Пока сторонники Гази-Бараджа, ставленника урусов, замышляли переворот, должный сместить с трона законного властителя, царь Алтынбек собрал имеющееся небольшое войско и бросился навстречу монгольским ордам. Помня о коварстве западных соседей, думая обезопасить Булгар от удара в спину и рассчитывая привлечь урусов, как союзников, против общего грозного врага, царь Алтынбек повелел спешно отправить посольство в Болдымир, к тамошнему улубию Гюрги, которого кряшены называют Юрием Всеволодовичем.
А выполнить это важное поручение предстояло сардару, не раз прославленному в боях, лучшему из кыпчаков, да прольёт Всевышний на него свою благодать, да укрепит руку и заострит ум.
Нелегка твоя миссия, посол. От того, как исполнишь её, зависит судьба Булгара, да и всей земли, свободной ещё от монгольских оков.
Справишься ли?
Сентябрь 1229 г., Владимирская земля
По трое в ряд, стремя к стремени, покачиваются в сёдлах алпары из курсыбая, конного булгарского войска. Тонкие копья, круглые щиты, звенящие кольчуги – сотня отборных бахадиров. Там, на крутых берегах Урала, сейчас их товарищи бьются с монгольской силой, каждый боец на счету. Но ничего не поделаешь – протокол: негоже послу эмира без конвоя.
А вот и он: словно врос в седло, будто так и родился верхом на коне, к походам да боям привычный. Знаменитый сардар, прославленный в Бараньей битве и прочих славных делах. Под ним – бесценный арабский скакун, над ним – зелёное знамя с огнекрылым зилантом-василиском, знак высокопоставленного булгарского вельможи.
Поднялись на холм, разглядели внизу шатры владимирцев. Подтянулись, выровнялись ряды бахадиров. Дремлющий сардар узкие глаза раскрыл, пришпорил. Подлетел к заставе, лихо осадил: жеребец затанцевал, перебирая тонкими ногами – залюбуешься!
Гридни подскочили, убрали рогатку. Навстречу вышел кряжистый бородач в наборном доспехе с серебряной насечкой:
– Добрая встреча да лёгкая дорога вельможе бряхимовского царя. Я – Евпатий, воевода рязанский. Провожу до стольного города Владимира, где Юрий Всеволодович и Ингварь Игоревич тебя ждут. А пока вели коней рассёдлывать, отдохнёте с дороги, а утром – в путь.
Посол булгарский молчал, глядя поверх головы воеводы на дорогу. Евпатий спохватился:
– Так он, басурманин, по-нашему не понимает. Позовите толмача!
– Нет, воевода, – покачал головой бряхимовец, – понимаю я язык. О другом думаю: нет времени у нас, каждый час дороже горсти дирхемов. Может, сразу поскачем? До заката время есть, немало успеем проехать, а там уж и заночуем.
– Как скажешь, – не стал спорить рязанец, – только лошади-то у вас усталые, видно же. Лучше уж с рассветом отправимся.
Булгарин нехотя кивнул. Ловко соскочил на землю, отдал коня подоспевшему нукеру. Пошёл к шатру боярина, слушая вежливую речь:
– Хлеб да соль наши отведаешь, о пути расскажешь, добро пожаловать…
Прошли мимо пленников: те сидели посреди лагеря прямо на земле, связанные. Посол спросил:
– Разбойники? И у вас шалят на дорогах?
– Да так, – нехотя ответил Евпатий, – пока не разобрались.
Один из разбойников вскинул рыжую голову. Поглядел и крикнул:
– Азамат! Откуда здесь?
Бряхимовский посол растерял вдруг всю солидность: бросился на крик, упал на колени в грязь, не жалея дорогих шаровар персидского шёлка, восклицая:
– Дмитрий, брат! Анри! Хорь, продувная рожа, и ты здесь!
Ошалевший Евпатий наблюдал за тем, как булгарский вельможа обнимается с грязными бродягами; сзади толпились не менее поражённые гридни и бахадиры.
Азамат спросил у воеводы:
– Что за повадки теперь в земле великого бека Гюрги? Князей вяжете, словно лихих людей?
– А что, и вправду князья? – почесал в затылке Евпатий. – Все до одного? И этот, тощий сморчок, тоже?
– Про него не ведаю. Остальных знаю: добришский князь Дмитрий, супруга его Анастасия. Это вот Хорь, бывший… э-э-э… Неважно.
– Действительно, неважно. Таки познакомимся заново: Хаим, скромный торговец из Солдайи.
– И рыцарь Анри де ля Тур.
– К вашим услугам, – кивнул тамплиер, – только не простой рыцарь, уже командор ордена Храма. С письмом для гранд-дюка Владимира от великого магистра.
– Ну дела, – поразился воевода, – а чего раньше не сказали?
– Мы пытались, – хмуро ответил Дмитрий, – да ты, боярин, не особо слушал. А это – Федька Кольцо, известный разбойник, нами пойманный. Его тоже во Владимире дожидаются. Палачи.
– Может, прикажешь их для начала развязать? – сказал посол эмира.
Евпатий дал знак дружинникам освободить пленников. Подозвал холопа и велел вполголоса:
– Скажи, чтобы в моём шатре ещё на четверых накрыли.
Сентябрь 1229 г., город Владимир, княжеские палаты
– Да погоди ты, не тарахти, – сердито сказал Юрий Всеволодович, – толком объясни: посол булгарский с письмом от великого магистра крестоносцев, поймавший разбойника Федьку Кольцо? На тебя брехун напал? Или ты медом хмельным с утра упился?
– Да нет же, великий князь, – заторопился писарь, – приехали-то вместе, а каждый по своим делам: вельможа от булгарского царя – как и ждали, для мирного договора. Письмо от магистра другой привёз, франк, весь такой из себя, прегордый. А Федьку князь Добришский споймал, Дмитрий Тимофеевич. Он с супругой пожаловал.
– И все – в один день? – хмыкнул Ингварь Рязанский. – Гляжу, у тебя тут, Юрий Всеволодович, прямо ярмарка сегодня. Выбирай любого гостя, не ошибёшься.
– Ещё раз повтори, – потребовал великий князь Владимирский, – Дмитрий Тимофеевич тоже здесь?
– Так говорю же: да. И княгиня при нём.
– Поди прочь.
– Кого звать-то первым? – растерянно спросил писарь.
– Изыди, сказал. Дай подумать.
Юрий Всеволодович тяжело поднялся, подошёл к окошку, забранному цветными фряжскими стёклами. Пробурчал:
– Ну, дела. Ещё и Федьку прихватил. Выкрутился опять, значит, князь Добришский.
В углу, на краешке лавки, сидел сиротливо приживальщик, Юрий Игоревич. Подал голос:
– Да какой же он князь? Стол обманом взял, не по праву. Где такое видано, чтобы приёмный сын наследовал, когда князей, природных Рюриковичей, без места полным-полно?
Ингварь Игоревич согласился:
