Ознакомительная версия. Доступно 205 страниц из 1021
Копейщики, приняв на себя первый удар, по сигналу приора отошли назад. Теперь на мусульман обрушилась тяжелая орденская пехота. Удара рыцарей и сержантов, от подбородка до щиколоток укрытых щитами, мусульмане, привычные к маневренному и быстротечному конному бою, выдержать не смогли. Они отхлынули назад и, разметав по дороге уже бесполезную защитную стену, освободили поле боя для генуэзцев.
При виде приближающейся фаланги защитники быстро перестроились. Теперь в первых рядах стояли вперемешку франкские мечники и монгольские нукеры. За ними, подпирая строй и выставив вперед свое оружие, закрепились копейщики. Лигурийские [635] наемники, в отличие от арабов, были вооружены тяжелыми пехотными мечами, полуторными, а кое-кто и двуручными. В умелых и сильных руках клинки, изготовленные в Милане, Болонье, Флоренции и далекой Фландрии, были способны пробить любой доспех. Их владельцы имели богатый опыт боев с тяжелой рыцарской пехотой и понимали почти полную бессмысленность лобовой атаки в ограниченном пространстве, где невозможно взломать строй и обратить противника в бегство кавалерийским фланговым обходом. Но острый юный ум свежеиспеченного капитана Лучиано с ходу нашел необычное и, к несчастью, очень удачное решение. Подчиняясь его приказу, мечники не стали теснить строй, вступая в рукопашную схватку, а, держась на расстоянии от противника, стали наносить удары по щитам и древкам торчащих копий.
Строй защитников готовился к отражению таранного удара, поэтому они стояли столь плотно, что не имели ни малейших возможностей для маневра. Располагай Сен-Жермен хоть каким-то ощутимым резервом, он непременно отдал бы приказ идти в контратаку и немедленно сблизиться с противником. Но рисковать основными силами, ломая строй, он не мог. Предводителям отряда оставалось лишь, кусая локти, наблюдать, как генуэзские мечники обрушивают на щиты и копья защитников всю мощь своего оружия. Пробивая воловью кожу и разрубая металлические полосы, мечники медленно, но верно добивались своей цели и постепенно начали оголять монолитный до этого строй. Вскоре то здесь, то там начал раздаваться обреченный хруст дубовых досок. Рыцари начали отбрасывать в стороны щиты, превращенные в щепы. Добившись цели, генуэзцы по приказу своего юного капитана отошли назад и начали смыкать строй, готовясь к таранному удару. Приор решил, что тот самый критический момент, ради которого он держал последний резерв, уже настал…
Зазвучал боевой рожок. Подчиняясь условному сигналу, защитники раздались вправо и влево, освобождая проход, и на ошеломленных генуэзцев обрушился вниз по склону копейный рыцарский эскадрон.
— Яффа и Аскалон!!! — донесся до Жака отчаянный возглас.
Это был родовой клич де Барна. Он возглавил десяток конных рыцарей и повел их на таранный удар. Конный клин с ходу врубился в наемников и разметал только что собранную фалангу, отбросив ее центр чуть не на самое дно ущелья. Маневр для всадников был самоубийственным — взломав строй противника, они попадали под стрелы пизанских арбалетчиков, так что после первого же залпа в живых осталось только четверо из одиннадцати участвовавших в атаке рыцарей. При этом все они потеряли коней. Окруженные врагами, они встали в круг, готовясь как можно дороже продать свою жизнь. К храбрецам со всех сторон начали подбираться оправившиеся от удара наемники. И тут случилось то, чего не ожидал никто — ни осажденные, ни нападавшие. С громоподобным криком «Валить басурман!» командовавший правым флангом Недобитый Скальд, увлекая за собой всех, кто находился рядом с ним, ринулся на выручку окруженным.
Полная непредсказуемость этого безрассудного удара предопределила его успех. Рассредоточенные, потерявшие все преимущества сомкнутого строя генуэзцы, атакованные с тыла, стали легкой добычей для булавы достославного гентца. Не успел никто и опомниться, как он, оставляя за собой дорожку, выстеленную из трупов, прорвался к уцелевшей четверке и, под прикрытием пехотинцев, отошел обратно. Сен-Жермен облегченно вздохнул и подал сигнал к отбою. Защитники отошли назад и снова сомкнули строй.
Сарацины и генуэзцы не решались возобновить штурм. Воспользовавшись захваченными рибодекинами, они укрылись от обстрела и выжидали, опасаясь повторной кавалерийской атаки. Однако и строй посланников уже не был той монолитной стеной, которая встречала первые удары.
Привычная, а потому ставшая почти незаметной гроза, зацепив ущелье кончиком крыла, прошла стороной, и теперь на сражающихся капал лишь мелкий моросящий дождь. Воспользовавшись прояснением, атакующие, повинуясь окрикам своих командиров, оставили укрытие и, не заботясь более ни о строе, ни о тактических приемах, толпой ринулись вверх по склону…
— Ну вот и все, — спокойно произнес де Мерлан, разглядывая сквозь прорези полумаски орущую беспорядочную толпу. — Теперь нам точно конец, сир провидец. Мы-то, конечно, их положим немало, однако если на каждого приходится по три-четыре опытных противника, да не в строю, а в поединке, то тут никакая боевая выучка не поможет, разве что везение. Хотя тут, положа руку на сердце, тоже жаловаться грех. Его, везения этого самого, нам с тобой, приятель, было отпущено, пожалуй, поболе, чем на всех вместе взятых Мерланов, начиная с основателя нашего рода… Рембо! — не оборачиваясь назад, крикнул достославный рыцарь. — Оставь строй, поднимись наверх, вложи в ножны меч и возьми в руки лютню! Послушаем напоследок какой-нибудь из твоих похабных куплетов.
Трубадур, привыкший беспрекословно подчиняться своему господину, немедленно выполнил его приказ. Не успели первые из атакующих, налетев на строй, вступить в рукопашную схватку, как над скалами, перекрывая завывания ветра, шум дождя и раскаты отдаленного грома, полилась торжественная песнь.
На сей раз бывший жонглер, обычно избегавший торжественных песнопений, изменил себе и исполнял не любимый всеми орденскими братьями «Сказ о рыцаре, студенте и юной дочери графа», а старинную рыцарскую «Балладу о деяниях», шансон-де-жест. Такие баллады обычно исполняют долгими зимними вечерами в тиши старых замков, в обеденных залах с огромными, в человеческий рост, каминами и стенами, что увешаны трофеями, захваченными еще в битве при Пуатье [636]… Высокий и чистый голос разносился по ущелью. Жак узнал древнюю песнь, рассказывающую о паломничестве Карла Великого в Иерусалим. В ней грозный император называл себя «протектором Святого Гроба» и одним из легендарных основателей их крестоносного братства. Сейчас, перед лицом неминуемой смерти, торжественные слова баллады ничуть не казались пафосными и выспренними:
Сеньоры! — император говорит, —
Послушайте, я вот что вам скажу:
Отправимся в Заморье мы теперь —
Земля Святая к подвигам зовет,
Плывем к Господню Гробу и Кресту,
Чтоб защищать их, сколько хватит сил! [637]
«Чем ближе от себя человек ощущает дыхание смерти, — подумал Жак, вонзая меч в грудь налетевшего на него араба, — тем меньше он стыдится высоких чувств». Это была последняя связная мысль, которая пронеслась у него в голове. Вскоре все его помыслы были полностью поглощены схваткой. Под лязг мечей, грохот булав, бьющих по кольчугам и шлемам, вопли и предсмертные крики сражающихся Рембо завершил длинный шансон о Карле Великом и сразу же начал песнь о Роланде. Увлекшись, он покинул укрытие и, желая, чтобы его было лучше слышно, поднялся на большой камень.
— Прячься, жонглер! — оглянувшись назад, что есть мочи завопил Робер. Но было уже поздно.
Скучавшие во время свалки пизанские стрелки, увидев отличную мишень, выстрелили чуть не все одновременно. Несчастный певец, в жизни которого было много грехов, но нашлось место и подвигу, способному прославить имя любого рыцаря, оборвал песню на полуслове и с громким стоном рухнул вниз. Он погиб как настоящий трубадур — в сражении и с лютней в руке. Братья-рыцари, а вслед за ними и монголы взревели и, мстя за Рембо, в едином порыве бросились в контратаку.
Ознакомительная версия. Доступно 205 страниц из 1021
