С севера через степь змеится дорога из Булгарского эмирата; тут и единственные ворота в крепость, защищённые деревянными башнями.
Но Субэдэй преимущества превратил в ловушку: вдоль непреодолимых рек – только редкая завеса, а почти всё монгольское войско с северной стороны встало двойным крепким кольцом. Снаружи не прорвать, изнутри не вырваться – капкан стальной, надёжный.
Двое татарских караульных у костра на берегу Сакмары грелись: ночь холодная, а по берегу чего ходить, лягушек пугать? Чай, начальство не узнает.
Под утро запылали огни на стенах крепости, донёсся неясный вой.
Караульный вскочил, вглядываясь:
– Неужто булгары балуют?
– Побалуют и перестанут, – спокойно сказал тот, что постарше, – у Субэдэя не разгуляешься.
Небо начало светлеть, плескалась редкая рыба в речной волне. Старший велел:
– Воды принеси. Казанок пустой уже.
Караульный спустился с низкого берега, ругаясь на скользкую глину. Туман полз над рекой, клубясь странными фигурами, донося странные звуки, заглушавшие крики боя у крепости. И чего вдруг рыба так разгулялась этим утром?
Из тумана показалось странное, чёрное. Широченный то ли плот, то ли корабль, и силуэты с шестами.
Открыл рот от удивления. В этот рот стрела и залетела, кроша зубы и ломая шейные позвонки.
Связанные борт о борт пять челноков неуклюже пристали к берегу. Булгары выскочили: двое побежали на свет костра, и вскоре оттуда донёсся сдавленный стон второго караульного; остальные потянули толстые верёвки. Обмотали несколько раз вокруг крепкого тополя. Пошли помогать товарищам: те уже подогнали следующую связку лодок. Закрепили и эту.
Работали споро, недаром Иджим-бек тренировал три ночи подряд, гонял до седьмого пота: каждый знал, куда верёвочную петлю набрасывать и как шестами тяжёлые суда направлять.
Заскрипели тележные колёса: подъехал обоз. Быстро сгрузили вязки хвороста, понесли набрасывать на мост из лодок. Сверху положили стволы лесного молодняка: доски были бы лучше, да где столько взять? Скрепили.
Пока Субэдэй отражал атаку соломенных чучел, посаженных на подменных и собранных со всей округи лошадей, а Кукдай терпеливо ждал вылазки войск эмира из Каргалы, здесь наводили переправу. Когда наплавной мост был готов, выстрелили огненной стрелой в небо. В крепости разглядели сигнал в речном тумане, ответили факелом – поняли, мол.
Рухнул на земляной вал заранее подрубленный широкий пролёт частокола – и задрожал под копытами булгарских коней. Доскакали до моста, спешились, пошли осторожно по двое в ряд, ведя на поводу лошадей. Скакуны испуганно косились на белые речные буруны, пробующие на прочность внезапную преграду; неуверенно переступали по разъезжающейся поверхности – но шли.
– Медленно, чёрт, – сказал Дмитрий, глядя на переправу, – медленно. Светлеет, туман уходит. Сейчас монголы поймут, что их провели, начнут вынюхивать. Засекут.
Азамат глянул на друга. Подскакал к реке, завёл коня по брюхо. Течение было не шибко сильным. Крикнул:
– Давайте! Переплывайте на конях, мост не даст унести.
Алпары эмира поняли: часть всадников бросилась в реку выше по течению, вдоль изгибающегося змеёй моста. Дело пошло гораздо веселее.
Выбирались на берег, искали своих, строились сотнями. На белом жеребце, окружённый закованными в сталь латниками-джурами, поднялся на низкий берег эмир.
Азамат выскочил из седла, следом за ним – Дмитрий. Поклонились.
Алтынбек чуть помедлил, тоже спустился на землю. Подошёл, обнял Азамата за плечи:
– Спасибо, сардар. Булгар твоего подвига не забудет.
– Ему спасибо скажи, эмир. Дмитрий всё и придумал.
Алтынбек оглядел русича. Кивнул:
– Да, таким себе и представлял Кояш-батыра, победителя в Бараньей битве. Спасибо, Иджим-бек. Чем отблагодарить тебя, какую награду хочешь за спасение жизни правителя Булгара?
– Потом поговорим, эмир. Когда уйдём отсюда.
– Теперь-то уйдём. Оставили Субэдэя, старого шакала, в дураках, – рассмеялся Алтынбек.
Словно в ответ на его смех с того берега закричали: с севера скакали монголы, спохватившиеся наконец-то.
Булгары заторопились; теснились те, кто шёл по мосту, некоторые соскальзывали в реку. Новые и новые всадники бросались в тёмную воду.
Булгарский арьергард сдерживал монголов яростной стрельбой, пока товарищи перерубали толстые верёвки. Потом бросились в Сакмару; с левого берега их прикрывали из луков.
Обрадованная река навалилась на чужеродное сооружение, обрубленное с одного конца, потащила мост вниз по течению, растаскивая на части.
Стих топот копыт последних булгарских сотен.
И выл от злости Субэдэй, хлеща кнутом невинную Сакмару.
Октябрь 1229 г., город Биляр, дворец эмира
– Доволен, брат? Алтынбек на всё согласился? Не мог, думаю, своему спасителю отказать.
– Пожалуй, да. Первый шаг сделан. Юрий Владимирский и Ингварь Рязанский обрадуются и тому, что эмир уступил им земли мордвы, и тому, что булгарские караваны теперь пойдут через Нижний. А свой острог на Тихоне я сам велю разрушить, когда вернусь. Так что монополия владимирцев на северный торговый путь обеспечена. Мир подписан на шесть лет, осталось привести сюда дружины русичей для помощи против монголов – но это уже второй шаг.
– Было бы совсем хорошо, – сказал Азамат, – но и то, что можно не опасаться удара в спину, здорово. С рубежей каждый день – дурные известия. Стычки постоянные, то в одном месте сунутся, то в другом. Слабину ищут. Алтынбек торопит меня выступать, даёт восемь тысяч бойцов.
– Так это же хорошо.
– Мало, брат. У Субэдэя два тумена. Хорошо, что пока башкиры бьются, а то было бы все три. Не удержать мне границу. Так что ты там не затягивай, договаривайся с князьями о помощи. Хотя мало мне верится в неё: Юрий Всеволодович всегда нам врагом был, да и с Ингварем мы дрались не раз.
– Теперь один у нас враг. Один на всех, зато такой, что хватит надолго. До весны бы продержаться, в распутицу монголы на Русь не полезут.
– Ладно, – вздохнул Азамат, – пойду собираться. Поцелуй Настю и мальчишек. И Хорю приглашение от меня. Вдруг надумает на обратном пути в Булгар заехать? Хотя… Не в военном лагере же мне его встречать-угощать. Просто привет передай и пожелание здоровья всему семейству. Сколько там хорят у него? Пятеро?
– Или шестеро, если Хася уже родила. Передам привет, не переживай. Утром приду тебя провожать. До завтра.
– До завтра, брат.
У двери встретил десятник, приставленный приказом эмира к русскому князю порученцем. Сказал:
– Иджим-бек, там к тебе урусут. Вестник.
– От Юрия Всеволодовича?
– Нет. Сам всё скажет.
Странно. Десятник отвёл глаза, не захотел дальше говорить.
Прошёл в свою комнату. Гонец поднялся навстречу: дружинник добришский, из молодых, малознакомый. Лицо измождённое, кольчуга рваная, руку неловко к боку прижимает. Сердце замерло, пропустило удар.
Гонец поклонился. Сказал, не поднимая глаз:
– Дурную весть я привёз, князь. Хуже и не бывает. Не уберегли мы княгиню, и побратима твоего, и город…
Выслушал, каменея, рассказ о случившемся. Опустился на лежанку без сил. Спросил:
– Что с сыновьями?
– Где Роман и Антон, неведомо. Тела не нашли, в плену у Юрия Рязанского их нет. Сгинули бесследно. И ещё. Властители владимирский и рязанский по всем городам письма разослали. Мол, ты не князь вовсе, а обманщик и вор. Велено тебя схватить и на суд Юрия Всеволодовича представить. Большую награду золотом положили. Нельзя тебе на Русь возвращаться, на первой заставе схватят.
Дмитрий произнёс с трудом:
– Иди. Отдохни с дороги. Скажи моему булгарину, чтобы накормил и место нашёл для ночлега.
Гридень постоял. Хотел что-то сказать. Махнул здоровой рукой бессильно, вышел.
Когда дверь затворилась, Дмитрий завыл. Страшно, без слёз.
За окном сука бросила вылизывать своих детей. Отозвалась, задрав морду к безучастному ночному светилу цвета Настиных глаз.
