— Знаешь, что я чувствую, глядя вперед? Мне хочется вернуться назад в палату, задернуть жалюзи и зарыться с головой под одеяло, — признался я врачу, который за месяцы лечения стал едва ли не самым близким мне человеком.
— Понимаю тебя, Димитрис, — врач ободряюще потрепал меня по плечу. — Но время пришло. Ты достиг потрясающих успехов. Твой случай был уникален по своей тяжести. Теперь я могу это тебе сказать. Но ты совершил настоящий подвиг и восстановил свое здоровье уже достаточно, чтобы начать постепенно возвращаться к нормальной жизни.
Поколебавшись, Перельман продолжил:
— Ты один из немногих моих пациентов, кого я отпускаю в мир с чистой душой. Ты показал себя очень волевым человеком. Я не сомневаюсь, что ты справишься и дальше.
— Спасибо. Хотел бы и я так же в это верить.
— Если тебе когда-нибудь станет тяжело — мой номер у тебя есть. Ты можешь звонить мне в любое время, когда захочешь. Ночью, в выходные, без разницы. Я серьезно. Всегда лучше позвонить тому, кто тебя поймет, и высказаться, чем сидеть в одиночку с тяжелыми мыслями.
— Спасибо тебе, — кивнул я. — Спасибо за все.
— Тебе ведь есть куда пойти?
— За это не беспокойся.
На мое имя было забронировано место в одной из недорогих гостиниц Стокгольма, которую порекомендовал Большой Пит незадолго до того, как он с Донни и еще кое-кем из ребят вынужденно подались Сидней из-за проблем со стокгольмской визой. Она-то и станет отправным пунктом для моих новых мытарств.
«Соберись, Димитрис», — сказал я себе наконец. Вздохнул. И сделал первый смелый шаг вперёд.
Глава 6
§ 66
Проклятый зрительный нерв напомнил о себе незадолго до окончания смены. Но я продолжал работать, опустив голову и сцепив зубы, чтобы не застонать. Такое уже бывало. Оставалось лишь терпеть. Рано или поздно боль должна была прекратиться.
Я знал о боли практически все — мы с ней были неразлучны, как сиамские близнецы. Правда, иногда она все же покидала меня, будто ей требовался отдых. Но я всегда знал, что рано или поздно она вернется. Симптомы были хорошо мне знакомы. В такие моменты, как этот, глаз начинал конвульсивно дергаться, а лоб покрывался холодной испариной. Худших мучений, чем эта, я не знал. Зрительный нерв причинял мне больше страданий, чем суставы и позвонки перед переменой погоды. И даже больше, чем нога.
«Постоянно терпеть такую боль — ненормально», — как всегда, стали исподтишка подкрадываться ко мне подлые мысли. — «Врачи не спроста говорят тебе это. Человек не должен испытывать такие страдания. Есть множество препаратов, способных облегчить боль. И это вовсе не наркотики. Миллионы людей живут полноценной жизнью, свободной от мук, лишь благодаря медикаментам…».
Но я не внимал голосу дьявола. Мое тело могло сколько угодно молить о пощаде, но дух, который руководит этим телом, не будет сломлен. Я прекрасно понимал, что моя воля — это все, на чем держится моя жизнь.
— Димитрис, — в дверь бытовки без стука вошел старший смены, впуская следом за собой оглушительный грохот, который разом заполонил собой все пространство помещения.
Торопливо заперев герметичную дверь, сняв наушники и вздохнув, мастер спросил:
— Ну что ты там ковыряешь его битый час? Сделай перерыв, чаю хлебнем.
Отраслевое профсоюзное объединение недавно добилось для работников права употреблять чай и кофе с разумной периодичностью вне обеденного перерыва, за что раньше были предусмотрены денежные штрафы. Эта маленькая победа, а на мой взгляд скорее насмешка со стороны работодателей, вызвала настоящий восторг у старшего смены, будто он лично возглавлял недавнюю забастовку и вел переговоры с союзом работодателей. Я относился к таким вещам намного спокойнее, а сейчас мне и вовсе было не до этого. Сцепив зубы, я продолжал ковырять отверткой вышедший из строя резервный аккумулятор, контуры которого расплывались перед глазами. Занимаясь чем-то, легче переносить боль, чем сидеть за чашечкой чаю.
— Эй, с тобой все вообще в порядке? — неуверенно спросил старший, подходя ко мне. — Ты мокрый весь. Глаз дергается. Что там с тобой? Принимал что-то? Дружок, ты же знаешь, сейчас у нас с этим строго…
— Я не принимаю наркотиков, — сквозь зубы проскрежетал я.
Конечно, он не поверил мне. Как и почти все, с кем мне приходилось пересекаться на работе, напарник сторонился меня. Когда он смотрел на меня, в глазах была видна опаска. Я прекрасно знал, что он говорит обо мне после окончания смены. «Бывший наемник. С головой у него не все в порядке. Молчит, угрюмый такой, глазами злобно на меня косится. Иногда аж страшно становится. Угораздило же начальство определить меня с ним…». Или как-то так.
Ничего страшного. Я привык быть отверженным.
— Знаешь, ты бы это… домой шел, что ли? Правда, нездоровым выглядишь, — после некоторого раздумья проговорил старший смены. — Я составлю докладную, все как положено. А ты бы врачу показался, или как?
— Я в норме, — прошептал я, продолжая ковырять аккумулятор.
— Знаешь, Димитрис, ты бы это, все-таки поберегся, — с легким нажимом продолжал настаивать он. — Ладно, позволь уж мне решить за тебя. Диспетчерская!
По зову старшего смены в воздухе мгновенно появился прозрачный голографический экран, с которого на нас вопросительно посмотрело анимированное женское лицо, олицетворяющее виртуальный интеллект центра управления. Указывая на меня пальцем, напарник сообщил:
— Послушайте, мой напарник неважно себя чувствует. Надо, чтобы его осмотрел врач.
— Пусть он подойдет к объективу, — спокойно предложила виртуальная «девушка».
— Димитрис, иди-ка сюда, что ли?
Крепко сжав зубы, я неохотно оторвался от своего занятия и, поднявшись, проковылял к экрану, чтобы через объектив камеры меня смогли просканировать.
— Переключаю на медицинский пункт, — пробубнил компьютер.
В тот же миг изображение на голографическом экране сменилось — вначале там было пустое помещение, затем в кадре появилась, на ходу натягивая белый медицинский халат, женщина сорока — сорока пяти лет с индийскими чертами лица. К сожалению или к счастью, эта сторона работы компании пока еще не была передана роботам.
— На что жалуемся…. э-э-э… Димайтрес? — поправляя очки, деловито спросила дежурная по медицинскому пункту, фокусируя взгляд на экране.
Конечно, на том же экране она видела уже перед собой мою медицинскую карточку, в части, в которой она доступна работодателю, где были перечислены мои многочисленные травмы и патологии.
— Я в норме, — проворчал я. — И мое имя — Димитрис.
Присматриваясь ко мне поближе, врач прогнозируемо уточнила:
— Вас беспокоят боли? Зрительный нерв?
— Может, слегка зудит, — соврал я. — Через минуту пройдет.
Глаза врача поползли в сторону — она, наверное, посмотрела кое-что в моей истории болезни, убеждаясь в верности своих первоначальных догадок. Минуту спустя она молвила:
— Димитрис, пройдите, пожалуйста, в медицинский пункт для осмотра.
На старшего смены, который косился на меня не то виноватым, не то опасливым взглядом, я даже не посмотрел. Понимал, что винить его в случившемся бессмысленно, независимо от того, хотел ли он меня подставить, или действовал из благородных побуждений. Но все равно я был зол, как часто бывает во время таких болей, а времени на дыхательные упражнения или медитацию не было. Я молча отошел от экрана, раздраженным жестом накинул на себя спецовку и надел защитные наушники. Нарочито громко хлопнув рукой по герметичной двери, вышел наружу.
Даже сквозь защитные наушники был слышен грохот монотонных, периодических ударов грома. Я работал здесь как раз для того, чтобы проследить, что этот гром не смолкнет ни на минуту. Ведь пока он будет раздаваться внутри железобетонной постройки без окон и дверей, из высокой трубки, венчающей эту постройку, будет вырываться в небо полупрозрачный голубой луч, подпитывая озоном искусственный защитный слой, предохраняющий территории спальных районов города от губительного воздействия ультрафиолета.
