Юлька мгновенно устыдилась.
— Но как же тогда… вы же мне сказали…
— Милая, — бабушка ласково погладила Юльку по волосам, — потом мы, конечно, научились. Ну, и посланцев старались отбирать поздоровее, без кардиологических проблем. А ты — ты, дорогая, это совсем другое дело. Машина ломает, крушит, рвёт… продирается через… через эфир, оставим это название, словно ледокол через матёрые льды. Волочит тебя за собой, и чем ты старше, тем труднее, особенно, когда ты возвращаешься. А ты… ты проскальзываешь, прокалываешь, как иголка, и нитка за тобой тянется. Вот ты же просто взяла Игорька за руку — и он за тобой отправился. Мальчики чуть бумаги не сгрызли, разбирая записи приборов — они были совершенно не такими, чем когда мы отправляли посланца обычным путем. Так что ты, дорогая, и впрямь «чувствующая». Открывающая пути. Ты так, кто берет за руку и ведёт… вот и я надеюсь, что ты сможешь нас с Николаем Михайловичем провести, пусть и ненадолго.
— Ничего себе «ненадолго»! Мы-то сколько там просидели!..
— А тут прошли считанные секунды. Полминуты. Так что ты понимаешь, дорогая, что это для нас будет значить.
Юлька кивнула. Она понимала.
— Ну, чего ещё спросить хочешь, неугомонная ты моя?
— А как же такую огромную машину там соорудили?
— Блоки собирали здесь, понемногу туда перебрасывали; я тебе ещё не говорила, но ограничения на «мёртвую материю» при переносе существуют, и весьма значительные. Арсенал современного оружия ты с собой не потащишь. Кстати, твои подвиги навели нас на мысль, что именно тонкие структуры мозга, ответственные за взаимодействие с эфиром, как раз и обеспечивают перенос; а тащить на себе мёртвый груз — это как человеку рюкзак.
А в корпусе Илья Андреевич вообще сразу зарекомендовал себя как чудак. Вот как с поиском тех же подземных ходов, о которых и кадеты, и вы с Игорьком нам рассказывали. Тогда многие чудачества прощались. Даже поощрялись, что ли. «Есть о чём порассказать» на корпусном празднике.
Так что, милая моя Юленька, всё с одной стороны сложно, а с другой — всё просто. Мы хотели изменить прошлое… и наше, которое уже случилось, и которое сделалось бы будущим для потока наших замечательных кадет. Их будущее, очень надеюсь, станет лучше нашего прошлого… а вот наше настоящее… — бабушка покачала головой. — Мы ждём. Потому что если кадеты выполнили то, что мы их просили, если им удалось уничтожить верхушку революционеров… не вздрагивай, милая, à la guerre comme à la guerre, то октябрьского переворота уже не могло случиться, или большевиков бы задавили в самом начале. Во всяком случае, некому было бы отдать приказ об убийстве царской семьи.
— Значит, будем ждать?
— Не только, милая, не только. Ты будешь учиться искать пути.
И Юлька действительно училась.
Примчавшись из школы и наскоро поев, они с Игорьком неслись в институт к Николаю Михайловичу, где и начиналась настоящая жизнь. Включалась машина, аккуратно повышалась её мощность, теперь сделанная регулируемой; Паша, Миша и Стас нависали над верньерами и циферблатами; Юлька натягивала на глаза плотную маску чёрного шёлка и словно ныряла в золотистое море.
Это был словно полёт в волшебном лесу через сплетения призрачно-золотистых ветвей. Они скрещивались, переплетались, перетекали одна в другую, пребывая в постоянном движении, а Юлька отыскивала дорогу, ныряла в тёмные пространства меж ними, ловко уворачивалась он внезапно поднимающихся сияющих столбов, избегала внезапно тянущих куда-то в сторону вихрей, кружений, так похожих на водовороты; иногда ей начинало казаться, что она словно мчится над широкой золотистой рекой, заключённой в берега темноты, но темноты не мрачной и не страшной.
Страшно было другое.
Страшными оказывались слепяще-белые воронки, где Юлька ощущала внезапные головокружения, где её начинало словно тянуть на «дно», чем бы тут это «дно» ни оказалось. Попадались и места, где это «белое» начинало литься сверху, словно гибельный водопад; приходилось уворачиваться, однако Юлька не боялась. Наоборот, её охватывал самый настоящий азарт — она должна добраться до той золотой реки! Вот просто обязана, и всё.
Всё это она проделывала, полулёжа в кресле, очень похожем на зубоврачебное, вся опутанная проводами, с электродами на лбу, на висках, на затылке, даже на запястьях. Щиколотки и талию охватывал мягкие кожаные ремни — Юлька сама не стремилась проваливаться сейчас в другой потом. Важно было именно отыскать путь, а не слепо броситься в омут.
Иногда ей казалось, что золотистая мелкая пыль, мелькающая, словно мошкара, вокруг протянувшихся в бесконечность ветвей, складывается в знакомые лица александровских кадет, Ирины Ивановны и Константина Сергеевича; Юлька пыталась их окликнуть, позвать, но голос её тонул в золотистых сплетениях, слова не достигали цели.
А потом она получала команду вернуться. Игорёк брал её за руку (ужасно смущаясь при этом) и её, лежавшую с завязанными глазами, вдруг начинало тянуть обратно. Погружаясь глубоко в своё странствие, Юлька переставала слышать обычные голоса.
Профессор, Мария Владимировна и все трое учеников Николая Михайловича были очень довольны.
— Связь тонких структур с эфиром — несомненна! — Стас размахивал исчерканными листами, рядом валялись ленты самописцев. — Пики резонанса… здесь, здесь и здесь, самомодуляция Источником — несомненна также! Она нашариват путь, Эн-Эм, видите?
— Вижу, вижу, — ворчал профессор. — А вы, дорогой мой, позабыли, что резонансы эти как раз и обозначают возникающее взаимодействие с эфиром, то есть наша несравненная Юлия не нашаривает путь, она его создаёт. Открывает.
— Везение, конечно, невероятное, — заметил на это Миша. — Идти по улице, нагнуться и подобрать бриллиант на сто карат. Или на двести.
— Теория притяжения подобий, — вскользь уронила Мария Владимировна и Юлька тотчас пристала ко всем с расспросами.
— Если совсем грубо, то есть абсолютное предположение, что наши манипуляции с эфиром — или той субстанцией, что делает возможными перемещения между потоками, притягивая тех, у кого структуры мозга в силу наследственности ли, ещё чего-то имеют сродство к манипуляции с ним. Мы возимся с эфиром уже не один год, и… скажи, вы давно ведь живёте на Куйбышева?
— Мы переехали, когда… когда папа ушёл. — Юлька потупилась.
— Всё это, конечно, очень смутно и приблизительно, — поднял руку профессор. — Но ничего удивительного здесь нет. Мы же чувствует, где Солнце, даже крепко зажмурившись. Ощущаем тепло.
— Вообще надо покопаться в твоей родословной, — заметила бабушка. — Маслакова, это …
— Это мамина фамилия.
Мария Владимировна кивнула.
— С твоего разрешения, милая, я покопаюсь в твоей семейной истории.
Юлька кивнула. Хотя чего там копаться?.. Бабушек и дедушек она никогда не знала, родители отца жили далеко, их она вообще никогда не видела. Собственно, она даже не знала, живы ли они. Мама о них никогда не говорила. А мамины родители погибли на войне…
— Посмотрим, подумаем. А пока что давайте-ка собираться. Вы уроки все на завтра сделали?
Юлька с Игорьком переглянулись. Уроки-то они сделали, но наспех, кое-как, потому что здесь, в лаборатории, было куда интереснее.
Стас, Михаил и Павел оставались — «обсчитывать результаты» и уже спорили, кто пойдёт за шоколадкой для «девочек» из вычислительного центра, когда дверь лаборатории резко распахнулись.
Человек, представившийся профессору Онуфриеву «полковником Петровым», решительно шагнул через порог.
Интерлюдия 3.3
Впрочем, если он рассчитывал на немую сцену, то крепко ошибался. Николай Михайлович только хмыкнул, взглянув на полковника поверх очков, Мария Владимировна вздёрнула подбородок, спокойно собирая бумаги в сумку; Паша, Стас и Михаил тоже не сплоховали — кто выключал приборы, кто складывал ленты, покрытые целым лесом пиков.
Тем более, что полковник явился один.
