А не пошли ли эти видения в бездну вместе с Бульдогом, Феликсом, и уравнением Менделеева-Клапейрона! Надо выручать ребят, а не бороться с несуществующими демонами!
Когда периметр в зоне видимости от остатков сквера до площадки перед воротами очищен, можно продвинуться еще на десяток метров, выбрав в качестве очередного перевалочного пункта брошенный на подступах к институту элекар, на котором пытались вывезти какое-то оборудование. Следующим укрытием станет уже пункт пропуска у ворот. Только бы там какая-нибудь дрянь не засела! Так и есть. В будке охранника словно на семи дубах расположилось что-то безголовое, криворукое, с оглушительным свистом изрыгающее огненную смесь. Только акустического удара не хватало! И так голова раскалывается!
«Как из города из Мурома, из села да Карачарова». Полторы тысячи лет прошло, а ничего не изменилось. Кому-то обязательно да приспичит проехать дорогой прямоезжей! А иначе нельзя. Депрессивное излучение не убивает мгновенно, но тот, кто находится под его воздействием больше часа, может повредиться рассудком.
Приходится израсходовать половину аккумулятора, чтобы определить частоту залпов, а потом короткими перебежками, каждые пять секунд кидаясь плашмя и отлеживаясь в рытвинах и лужах, заполненных жижей сомнительного происхождения, подбираться на расстояние выстрела. Позаимствованный у какого-то бедолаги скрочер срабатывает штатно, зарядка не подводит, а десяти секунд хватает, чтобы превратить механического «Соловья-разбойника» в груду металла и успеть занять его место до того, как в будку забрались твари, ошивающиеся с той стороны ворот и в гараже.
А вот теперь точно пора начинать биться головой об стену и желать руководству института провалиться в черную дыру. Надо как-то пройти через двор, а там скопилась целая армия дронов, приготовленных к отправке, но брошенных в неразберихе эвакуации на произвол судьбы. Даже беглого осмотра с помощью встроенной в шлем камеры внешнего наблюдения хватает, дабы понять, что все машины не только находятся в полной боевой готовности, но и за время ожидания успели полностью зарядиться от солнечных батарей.
Земля черным-черна и колышется, словно в муравейнике. Здесь нужен вертолет с полным боекомплектом или установка «Плазма», которые, увы, в этом районе планеты остались только у легионеров, а они точно делиться не станут. А может попробовать элекар? Когда во время дуэли с «Соловьем-разбойником» отсиживался внутри, успел отметить, что машина исправна. Бегом назад. Запустить двигатель. Если пробить ворота, все дроны хлынут на улицу и наверняка доберутся до барсов. Вопрос лишь в том, кто окажется быстрее. Пришли бы ребята в себя, а уж отбиться они сумеют. Значит надо успеть быстрее машин! Ворота поддаются не сразу, приходится таранить будку и далее выжимать полный газ, под шквальным огнем прорываясь через двор. И что же там на крыше? Лохмотья обветшалой, давно нелатанной кровли и никаких антенн! Похоже придется лезть в недра этого небоскреба наоборот.
Внутри никаких дронов нет. Только на минус втором, где располагается виварий, степенно кудахчут и поклевывают зерно флегматичные куры. Неужели на них депрессивное излучение не действует? Видимо мозгов слишком мало, чтобы что-то помнить и о чем-то жалеть! В какой-то момент хочется даже поменяться с ними местами.
* * *
Голова гудит и раскалывается, перед глазами вновь закручиваются в безумном танце навязчивые картины допросов и отвратительные рожи палачей. Потом память услужливо вытаскивает на поверхность лица родителей Клода, Армана и Женевьев Дюбуа, генных инженеров «Панна Моти» и активистов подполья, которых так и не удалось спасти.
Сознание возвращается в промозглый заброшенный док, в котором они стояли, прижатые друг к другу, без малейшей возможности пошевелиться в холодной сырой мгле, вдыхая тошнотворный запах ржавчины, разлагающихся водорослей и гниющей рыбы, совершенно заглушающие свежий океанский бриз. Семь лет назад механизм производства «Зеленого жемчуга» на Ванкувере был еще не отлажен, для экспериментов большого количества человеческого материала не требовалось, поэтому Корпорация заметала следы по старинке.
Арман пытался крепиться и лишь временами вздыхал, понимая, что все усилия подполья потрачены впустую и добытая такой жуткой ценой информация останется здесь на дне заброшенного дока. Женевьев, насколько позволяли связанные руки, прижимала к себе сына, которого перед арестом не успела отправить к родителям. А малыш Клод, у которого зуб на зуб не попадал, разглядывал следы побоев на лице соседа-землянина и со смешанным с ужасом интересом наблюдал за его неловкими попытками разлепить заплывшие лиловыми синяками щелочки глаз, чтобы хотя бы попытаться сориентироваться.
— Ты с кем-то подрался? — поинтересовался мальчонка, видимо не до конца осознавая происходящее.
— Типа того!
Коли уж удалось пошевельнуть разбитыми, непослушными губами, надо бы попытаться улыбнуться и сказать мальчугану что-то ободряющее. Но на самом деле сейчас больше всего хочется закричать. И не только от отчаяния и невозможности смотреть в лица товарищей по подполью, которых так бездарно подвел. Вывернутые во время допросов плечевые суставы ценой новой вспышки боли подарили скрученным за спиной кистям дополнительные несколько сантиметров, позволив пальцам дотянуться до замков наручников, а шпилька Женевьев, которую втихаря сумел передать Клод, довершила дело. К тому времени, когда пришел Бульдог и легионеры открыли морские затворы, руки Армана тоже оказались свободны.
Когда в док под напором хлынула вода, все перемешалось в хаосе жуткого потопа, ибо на ногах устоять не удалось никому. В желтоватой мутной пене крутящегося водоворота мелькали чьи-то руки с отчаянно растопыренными пальцами, пытающиеся освободиться от обуви ноги, головы, с перекошенными от ужаса лицами. Где же Арман? Куда пропала Женевьев? Они же находились совсем рядом! Но чья это светловолосая голова барахтается поблизости? И где его родители?
— Клод, малыш, держись, не бойся!
Руки слушаются с трудом, но им хватит сил удержать на плаву хрупкое, почти невесомое тело.
— Где мама? — требовательно хмурит светлые бровки мальчонка, едва они, проверив боками крепость стен дока и бортов забытого во время ремонта корабля, выныривают на поверхность.
— Женевьев, Арман, ребята!
Да разве их теперь найдешь?
— Мама?! — уже без особой надежды повторяет Клод и трет предательски покрасневшие глаза.
— Ну-ну, прекрати! Найдется мама! Океан слез не любит! Там и так соли избыток!
Мальчишка шмыгает и кивает. Только губы продолжают дрожать. Но это уже явно от холода. Руки покрылись гусиной кожей, на лице проступает синева. И помочь ему ничем нельзя, самому бы не околеть. А ведь казалось только недавно закончилось лето, неужто океан так быстро остыл? Впрочем, основная опасность сейчас даже не холод. Сообразив, что большинство повстанцев тонуть не собирается, легионеры открывают стрельбу и запускают двигатель корабля.
Куда они так торопятся? Неужто трудно дать людям последнюю надежду? В воде такой температуры обреченным не продержаться больше пяти-семи часов и то лишь при условии специальных тренировок и достаточной жировой прослойке. Для обычного человека летальный исход наступает уже через час. И в Корпорации это отлично знают. Вывод напрашивается один. Легионеры чего-то, вернее, кого-то боятся. Неужто не просто так вчера в камере кто-то обмолвился о том, что Сопротивление все-таки получило негласное добро Командования, и на помощь узникам Корпорации пытаются прорваться их товарищи?
Тогда точно умирать нельзя. Любой ценой нужно передать добытые сведения, хоть на стене дока, а нацарапать искажение в молекуле вакцины. Профессор разберет. Впрочем, в док его никто не пустит, значит, надо обязательно выбраться. Но как? Те, кто, повинуясь инстинкту, пытается вскарабкаться на стены или палубу корабля, получают заряд плазмы в грудь. Под водой тоже выжить сложно — унесет в океан или еще хуже — затянет под винты. Но там все-таки есть шанс.
