"Фантастика 2025-99". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Катлас Эдуард

Кратов горько усмехнулся и даже помотал головой, чтобы стряхнуть наваждение и успокоиться.

Самое время затянуть привычную мысленную мантру из разряда «все это уже со мной случалось».

А ведь и в самом деле случалось.

Охазгеон… Роскошная зимняя феерия посреди степи, снегу по пояс, а кое-где и по горло… вьючные животные, обликом, если сильно не приглядываться, сходные с чрезвычайно приземистыми и поджарыми жирафами, окончательно увязли и встали, а ездовые твари, умные и не лишенные вредных наклонностей к плотоядению, стряхнули наездников и попытались на них охотиться… то есть выношенный и выстраданный план боевых действий, подразумевавший внезапное, под покровом ночи, нападение на лютого ворога откуда тот не ждал, как это обычно и случается с планами, пошел прахом… самый главный военачальник после недолгих раздумий, сопровождавшихся меланхолической игрой в снежки с адъютантской свитой, принял решение становиться лагерем и обедать, а там, глядишь, и новый план вызреет… обед нечувствительно для всех перетек в ужин, воевать никому уже не хотелось, костры вздымались до небес, бубны и местные гусли, громадные дощатые дуры, напоминавшие опрокинутый набок рояль, гремели вовсю… трезвых не оставалось, но пьяным никто не был… от плясок и спонтанно вспыхивавших ристалищ на деньги и хабар, от разгоряченных тел снег вытаял, образовавши просторную лагерную площадь… все, не исключая маркитанток, обнажились по пояс, а что касаемо манипулы амазонок-наемниц, так те и вовсе растелешились, оставивши на себе только сапоги и ожерелья из звериных зубов и ушей темного происхождения… выскочив из прокуренного густым черным табаком и пропитанного бражными парами генеральского шатра продышаться, Кратов пришел в себя где-то в двух сотнях ярдов за дозорными линиями, посреди нетоптаного снега, пьяный в дым, полуголый и босой, в окружении вражеского авангарда, настроенного самым решительным образом… покуда заклятые недруги, повергнутые в глубочайший когнитивный диссонанс его обликом и состоянием, а также взрывами ничем не мотивированного веселья со стороны бивуака, трудно соображали, кумекали и мараковали, как обойтись с этим хмельным идиотом – взять ли в залог, прирезать ли на месте? – означенный идиот с громадным энтузиазмом исполнил два куплета про черного ворона в переводе на охазгейский, а затем произнес не менее прочувствованную речь в том смысле, что хрен ли вам тут мерзнуть в степи и снегу, таким доблестным витязям, когда рукой подать до огня, жратвы и бухла, а там и, чем демоны не шутят, до женского тела, что обжигает пуще огня, пресыщает паче мяса и пьянит сильнее самого пьяного вина… перемежая высокопарные периоды суровой солдатской бранью на всех известных языках этого мира… вокальный номер и речь его были выслушаны с подобающим вниманием и снискали внезапный отклик у нескольких головорезов, состоявших в дальнем, но чтимом родстве с такими же выморозками с противной стороны… выпить-закусить какой же дурень откажется, да ежели еще и амазонки… иными словами, никто той зимой ни с кем не воевал по целому ряду уважительных причин, среди которых пьянство, обжорство и любострастие делили первенство, а лень вытаскивать мечи из ножен проистекала из перечисленного как бы сама собою…

Церус I… Ночная, промороженная до хруста равнина. Пустота, одиночество, безысходность. Какие-то смутные призраки, что тащились за ним след в след со столь же неочевидными намерениями. И никаких плодотворных идей в отупевшей от усталости и страха башке. Темные болота, подернутые коркой льда с торчащими наружу, словно пучки стрел из колчана, сухими серыми стеблями. Внезапные выбросы скальных пород из ниоткуда, из ничего, на ровном месте, в форме каких-то несуразных гребней никогда не существовавших допотопных монстров либо стреловидных башен, из коих, верно, неплохо было бы править этим миром или хотя бы лелеять на сей счет коварные планы. Но чаще всего – сопки, просто сопки, другого названия для этих каменистых взбугрений ландшафта не подобрать. И белый туман, низкий, тяжелый, густой, как кисель, который на самом деле никаким туманом не был, а охранял подступы к Самой Большой Тайне и недурно со своим делом справлялся. А напоследок – огненная занавесь для тех, кому хватило безрассудства пройти свой путь к заветной Тайне до конца…

Нет, к дьяволу Церус I. Лучше вот что: Тартар. Имя, слух отнюдь не ласкающее, но за которым скрывался один из самых симпатичных и комфортных миров в человеческой сфере влияния. Возможно, кто-то из первопроходцев не сумел вовремя подавить спонтанный выхлоп черного юмора… Вместо зимы – сдержанная прибалтийская осень, сухая и солнечная, с ненавязчивым листопадом. Вместо всех прочих сезонов – флегматичное уральское лето, без жары, без тайфунов, безо всяких тропических истерик, но с частыми дождиками и редкими грозами. Аккуратные, словно бы специально подстриженные рощицы, основное население которых составляли ленивые и с большой неохотой поднимавшиеся на крыло птицы, а самый крупный наземный хищник размерами, обликом и повадкой походил на енота-полоскуна. Озера кристальной чистоты, в которых можно было плескаться без опаски быть съеденным заживо какой-нибудь большой и неприязненно настроенной рептилией. И плескались, помнится, все, кому не лень, невзирая на прохладные деньки и холодную воду. Нагишом, по заразительному примеру бесшабашных девиц-ксенологинь… А потом вдруг ни с того ни с сего выпал снег. Он лежал на мелкой бирюзовой траве, застигнутой врасплох таким обхождением, на перистых кронах коренастых деревьев, и незлобивое местное зверье оставляло на белой глади строчки следов, словно писало мелкими иероглифами на листе рисовой бумаги. Девицы с визгом кидались снежками, сам Кратов и еще несколько персон солидного возраста вылепили какого-то невероятно импозантного снеговика, всем было весело и немного неуютно, к полудню веселье наскучило и само собой сошло на нет, а на следующий день снег растаял и на время превратил доселе опрятный и уютный пейзаж в сущее болото…

7

«Что ты тут делаете, Консул?» – спросил доктор Мурашов. Он сидел напротив, в желтом скафандре с откинутым шлемом, и в своей обычной манере сканировал собеседника немигающими змеиными глазами. «Как что? Пытаюсь скорбеть об утрате». – «Допустим. Но при чем здесь какие-то голые девицы, не то ксенологини, не то амазонки… какие-то еноты с жирафами? Странная у вас получается тризна». – «Уж какая есть, не обессудьте. Я искренне стараюсь быть печальным, но в голову лезут эпизоды прежней жизни, забавные и… не очень. Наверное, я слишком много помню». – «Даже слишком много. Вы пытаетесь среди залежей ментальной рухляди отыскать рациональное зерно и употребить его в дело, а напрасно. Ищите ближе: если это ключи к каким-то замкам, то выданы они вам совсем недавно». – «Да, я достиг цели, но не смог ею завладеть. Досадно, но ничего не поделать. Отложу решение этой проблемы на потом. В данный момент меня больше волнуют эти… Всадники Апокалипсиса». – «И как вы намерены с ними поступить?» – спросил Мурашов с весьма живым для его нынешнего положения интересом. «Я бы их с радостью уничтожил. Ненавижу, когда со мной так поступают. Еще больше ненавижу, когда так поступают с теми, за кого я несу ответственность. Не скрою, мой ксенологический менталитет встает на дыбы. Он требует рационализировать фактическую базу, выстроить гипотезы и найти аргументы в рассуждении того, что не всякий безумный поступок лишен разумной мотивации. Возможно, так оно и есть. Но пока что, глядя на вас, я ни о чем так не мечтаю, как о старом добром фограторе….» – «Или о новом, – подмигнул Мурашов. – Как у Брандта. Я прав?» – «Чертовски правы. У него был фогратор неизвестной мне модели, а у вас не было никакого. Поэтому вы лежите в снегу в своем нелепом скафандре без мимикрирующей и рассеивающей опций, и сами холоднее всякого снега». – «А вы сидите, – покивал Мурашов. – В том же снегу и тоже без фогратора. Если вы полагаете, что разделение происходило по признаку наличия оружия, то вы ошиблись». – «Не думал я ни о чем таком. Хотя нет, думал. Очень поверхностно, вскользь. Кому вообще понадобилось разделять нас?» – «И все же задайте себе вопрос о признаке. И о том, на какие две неравных половины мы разделены». – «Это как раз несложно. Мы разделены на… – Он замялся, гадая, как отнесется к этим словам его визави. – На живых и мертвых». – «У вас получилось, – усмехнулся Мурашов. – С первой задачкой на деление вы справились. Справедливости ради замечу, что она была примитивна. Кстати, мое самолюбие не задето. Его вообще не так просто задеть, если вы помните… Теперь вам остались сущие пустяки: верно интерпретировать результат первой задачи и решить вторую, на сложение». – «Док, вы избрали не лучшее время для проверки моих способностей. Поверьте на слово: с арифметикой я всегда был в ладах». – «Это не арифметика, Консул. Это алгебра. Одна из многих алгебр, применимых к пространству решений, которыми вы давно пытаетесь оперировать. Можно сказать, с того момента, как астрарх Лунный Ткач забрал вас с гибнущего космического корабля». – «Ну хорошо… кто я такой, чтобы спорить с незваными гостями в собственных снах… Что за вторая задача?» – «Что нас объединяет?» – «Это же просто!» – воскликнул он и замолчал. Где-то таился подвох. И он его проглядел. А все потому, что не осмыслил результат первой задачи. Доктор Мурашов сканировал его холодными зелеными гляделками, на бледное лицо его падали карнавальные отблески разноцветных солнц, он ждал и никуда не спешил, поскольку времени у него было достаточно, а вот у Кратова, напротив, не прибавлялось. «Вот что, друг мой, – сказал Мурашов со вздохом. – Некстати вы решили прикорнуть. И место для того выбрали неудачное. Замерзнуть не замерзнете, а влипнуть в неприятности можете свободно. Черт с ней, с задачей. Она вот-вот разрешится сама собой, и глазом не моргнете… Levez-vous, Monsieur le Consul, vous avez de grandes choses a faire!» [117] – «Док, куда подевалась ваша обычная латынь? Ведь вы, кажется, не знаете французского…» – «Зато вы знаете, Консул. Просыпайтесь же!»