Эхо времен - Нортон Андрэ

Эш вспомнил, как оценивающе смотрели на него тёмные глаза Мариам. Ему почудилось в этом взгляде холодное, отстранённое любопытство, с которым можно было бы смотреть на окаменелость — и притом, на не слишком интересную окаменелость.

Росс хмыкнул.

— Все ясно. Полагаешь, Саба не будет в восторге, наблюдая тебя поутру, небритого и помятого, — ты ведь привык заваливаться спать одетым? К тому же вам придётся выяснять, кто первый пойдёт в ванну — или в то, что будет служить ванной во время увеселительных прогулок в далёкое прошлое, и все такое.

— Ну ладно, ладно, — скривился Гордон. — Хватит подкалывать.

Росс с усмешкой проговорил:

— Дружище, все это глупости. Поверь мне, со всем этим мне пришлось мириться на Гавайке и Доминионе, и женщины справлялись с трудностями не хуже мужчин.

— Но я к этому не привык, — сказал Эш. — Мой жизненный опыт и даже мои исследования относятся к тем доисторическим временам, когда женщины не имели возможности активно проявлять себя, и потому мало кто из женщин-агентов участвовал со мной в том, что ты назвал «увеселительными прогулками в прошлое». И я к этому привык — хорошо это или плохо.

— Давно пора привыкнуть действовать по-другому, — безжалостно парировал Росс. — И сочувствия ты от меня не дождёшься. Между прочим, это ты, собственной персоной, объявил мне — когда я отправлялся на первое задание, — что мы либо учимся, либо превращаемся в окаменелости. А ты отлично понимаешь, что познания профессора Мариам нам очень и очень пригодятся — судя по немногочисленным намёкам русских о характере нашей миссии. Она абсолютно необходима для выполнения этого задания, а нам предстоит спасти людям жизнь.

— Ладно, — вздохнул Гордон. — Сдаюсь.

— Если бы мы поменялись местами, ты бы, как пить дать, втолковывал мне то же самое, — заметил Мердок. — Все. С нотациями покончено.

— Тогда я, с твоего позволения, немного посплю, — откликнулся Эш и выбрался из кресла. — То, что ночью выглядит совершенно невозможным, с утра может показаться всего лишь маловероятным.

Росс рассмеялся и снова включил телевизор.

— Спокойной ночи, Гордон.

Росс проводил Гордона взглядом, а когда тот вышел и закрыл за собой дверь, покачал головой и улёгся на кровать. По телевизору шёл боевик — свежий фильм, заботливо предоставленный администрацией Проекта, — но Мердок поймал себя на том, что фильм ему не очень интересен.

Слишком много всего произошло за день. Русские, в качестве союзников… Перспектива посещения планеты, на которой, как он очень надеялся, ему больше никогда не доведётся побывать… Сомнения Эша…

Участие в экспедиции, чреватой большими опасностями, вместе с женой.

Мердок поёжился. Он мог бы обсудить все три проблемы с супругой, ему бы очень пригодились её вдумчивость и острая наблюдательность. Но Россу казалось — заговори он с ней о собственных опасениях, это вызвало бы у Эвелин только раздражение. Она бы усмотрела в этом сомнения в её профессионализме, а Росс на самом деле никакого недоверия в этом плане не испытывал. Он не раз видел жену в деле и понимал — рукопашным боем, например, она владеет намного лучше его самого.

Нет, ему не давало покоя не то, что его напарник — женщина.

Мучило другое: то, с чем Мердок никогда не предполагал столкнуться, — инстинкт сохранения, вызванный к жизни любовью. Он всю жизнь был одиночкой, и оберегать ему приходилось только себя самого. Теперь же все переменилось, стало совершенно другим его мировоззрение. В кошмарных снах до сих пор возвращался к нему день на Доминионе, когда на агента Риордан упала её лошадь и чуть не раздавила насмерть. Пока Росс не понял, что женщина сумеет выбраться, он думал, что сам умрёт от страха.

Мердок знал, что говорить об этом с Эвелин не стоит. Слишком трудно было бы подобрать верные слова, и слишком легко — ляпнуть что-нибудь не то и спровоцировать непонимание. Когда речь шла о по-настоящему важных вещах, Росс не очень доверял словам. Он доверял делам.

Мердок точно знал: если с женой что-то случится, он этого не переживёт. Уж лучше бы беда сначала случилась с ним. Этого он не так боялся.

Не следовало обсуждать эти вопросы и с Келгэрризом или Миллардом. Росс не мог отказаться от выполнения задания, когда он был так нужен начальству. Жаловаться вообще было не в его правилах — и какой смысл тогда вообще подавать голос?

Мердок не стал этого делать. Сразу после обеда, когда все ещё стояли рядом с кабинетом в ожидании кофе и болтали о разной чепухе, он проверил те компьютерные записи, к которым имел доступ. В перечне сотрудников обнаружились ещё две супружеские пары, работавшие напарниками. У Росса возникло желание переговорить с этими людьми, и он осведомился относительно их местонахождения, но обнаружил, что одна пара находится в Исландии с каким-то сверхсекретным заданием, а вторая — в Южной Америке, тренируется перед выполнением собственной, тоже, разумеется, крайне засекреченной миссии. Мердок не успел отправить им электронной почтой послания с интересующими его вопросами — над текстом пришлось бы изрядно поломать голову, — но искушение такое было.

Отъехала в сторону скользящая дверь. Вошла Эвелин — пружинящей походкой, с горящими глазами.

— Довольна? — спросил Росс.

— Я в восторге! — ответила она и наклонилась, чтобы поцеловать мужа. — Саба — просто потрясающая женщина. Настоящая находка для этого задания. Кстати, у неё весьма специфическое чувство юмора. Откалывает шуточки таким тихим, нежным голоском, сдержанным тоном и с совершенно бесстрастным лицом. Ужасно потешно прошлась на тему того, что у нас в Америке — повсюду, буквально повсюду реклама. А потом я чуть не лопнула от хохота, когда она по достоинству оценила «произведения искусства» на стенах в главном компьютерном зале.

— Там люди работают, а не живут в музее, — возразил Мердок.

— В конгениальной обстановке работается лучше. Ты это знаешь не хуже меня, — ответила ему жена.

— Ну, все-таки там у нас не забегаловка какая-нибудь, — хмыкнул Росс, втайне довольный тем, что ему удалось немножко поддеть Эвелин.

Риордан прищурилась.

— Нет, но ты же вполне можешь представить, кто занимался декором. Какой-нибудь правительственный функционер, который возжелал сэкономить для бюджета пару-тройку пенни. Вот в итоге мы и получили жуткие эстампы с какой-нибудь третьеразрядной распродажи. «Закажите мне картины в пастельных тонах, чтоб сочетались с цветом обивки стульев и разделительных стенок». А потом эти картинки прибивают гвоздями — как будто кому-то взбредёт в голову одну из них украсть!

Мердок наконец не выдержал и рассмеялся.

— Ну ладно, ладно! Словом, мы, американцы, — выскочки, совершенно лишённые художественного вкуса. Давай-ка на бочок, хорошо? Если мы совсем не сомкнём глаз, то завтра сильно об этом пожалеем.

— Она совсем не сноб, Росс, — поспешно проговорила Эвелин, взяв мужа за руку. Они направились в спальню. — Просто в Эфиопии ужасно древняя цивилизация. И она не может смотреть на нас иначе, как с высоты своего мировосприятия. А оно разительно отличается от американского.

— Завтра в наши бедные головы начнут вколачивать мировосприятие, которое отличается от нашего ещё сильнее, — сострил Мердок. — Или его стоит назвать «вселенновосприятием»?

Женщина рассмеялась.

Наутро Росс снова задумался об этом разговоре.

Он встал рано, когда Эвелин ещё спала, и сразу отправился в спортзал. Годы работы в проекте «Звезда» подсказывали: потом весь день напролёт придётся сидеть и просматривать полевые записи.

Мердоку гораздо легче было подолгу восседать за письменным столом после занятий на тренажёрах и матах.

Разминаясь, он раздумывал об успехе предстоящего задания. Обида мучила его, и, что самое противное, винить было абсолютно некого. И Миллард, и Келгэрриз совершенно искренне сожалели о прерванном медовом месяце Росса и Эвелин. Они оба были людьми бесхитростными и играли по-честному. В данном случае это значило, что от агентов они не требовали больше, чем от самих себя.