Глядящие из темноты - Голицын Максим

— Нет, — торопливо заговорил тот, — я весь… весь использовал. Нужно… сделать новый…

«Это он зря», — подумал Леон.

— Вам нужен? Я сделаю. Только скажите… Только я знаю, как. Я один, — захлебываясь, продолжал алхимик.

— Ясно, — спокойно произнес Берг.

«Господи, ведь бедняга думает, мы пришли за его абсолютным оружием, — я бы и сам так решил, будь я на его месте. Шпионы из враждебного стана, люди Ансарда — будь это так, он бы родился под счастливой звездой; они бы сохранили ему жизнь».

— Без меня… никто… никто не сумеет… это очень тонкое дело… особое… Нужны особые заклинания!

— Это так сложно? — вкрадчиво спросил Берг. — Да! Да!

— Ты врешь! Тут нет никакой хитрости. Никаких заклинаний. Соединение частей, и все. Так?

Он вновь пошевелил лезвием. Алхимик заплакал.

— Берг! — тихонько произнес Леон.

— Молчи, — холодно отозвался Берг, — я сам… Так ты говоришь, заклинания?

— Нет… но… верно, заклинания для невежд, но все равно — я вас не обманул, клянусь! Состав известен только мне. Никому! Ни мэтру Каннабису — только мне… Скажите, сколько вам надо, я сделаю. Я все сделаю. Только… уберите нож… сударь!

— Хорошо, — шепотом сказал Берг.

Еще одно движение рукой, молниеносное, и темная струйка превратилась в поток, хлынула на траву, а тело забилось в руках у Леона и мягко осело. Леон осторожно положил мертвеца на землю. Когда он выпрямился, голова внезапно закружилась, пришлось согнуть колени, чтобы удержать равновесие. Все мышцы болели, точно после тяжелой физической работы.

— Вот и все, — шепотом произнес Берг.

— Да, — выдавил Леон охрипшим горлом, — все. На Берга он смотреть не мог.

— Одна жизнь против многих, — Берг говорил все так же тихо, словно мертвец мог его услышать, — да, я сам знаю, это демагогия, но, Леон…

— Да, — сказал Леон. — Пойдем. Нам нельзя здесь оставаться…

— Да… — как эхо, подтвердил Берг.

— Как ты думаешь? Это было необходимо? Быть может… мы могли бы… просто связать его и забрать с собой?

— Как? — устало возразил Берг, отирая нож о полу плаща. — Он сбежал бы при первой же возможности.

Он помолчал, потом сказал, обращаясь не то к Леону, не то к лежащему в холодной мокрой траве мертвому телу.

— Прости меня…

— Это не… незачем… — Леон вздохнул, — ты прав.

— Я знаю, но…

— Но кто простит нас? — горько подхватил Леон.

Река была такая тихая, она вновь ушла в свои берега, на ее зеленоватой ровной поверхности проступали отмели и островки, над осокой кружились легкие, точно стеклянные игрушки, стрекозы.

Леон лежал на спине, упираясь затылком в сцепленные ладони, и смотрел, как в выцветшем небе проплывают легкие, почти невидимые облака. Зрелище было умиротворяющим, но на душе у него было гнусно. «Но ведь, — думал он, — что бы там ни двигало Бергом, какой бы обман, какой бы мираж его ни вел, мы откупили у грозного бога войны множество жизней, расплатившись за это ценой одной-единственной. Бедный, бедный алхимик… лучше бы он искал себе свой философский камень… Тоже, впрочем, жук — готов был расплатиться за свою жизнь чужой смертью, смертью своего покровителя, продать свой секрет во вражеский стан, только бы уцелеть… Впрочем, это поганое оправдание для того, что мы с Бергом сотворили… Но Солер устоит…»

Леон чуть повернул голову и поглядел на Берга. Напарник его сидел, обхватив колени руками, и грыз травинку. Лицо у него было мрачным — точь-в-точь как у самого Леона.

«И никуда нам теперь от этого не деться, — подумал Леон. — Как только, нет, — поправил он себя суеверно, сам же внутренне усмехнулся своему суеверию, — если мы выберемся отсюда, подам прошение о переводе в другую группу. На другую планету. Или вообще — уволюсь из Корпуса. Займусь… нет, только не этнографией… черт, да найду чем заняться! Но с Бергом больше работать не смогу. И он со мной не сможет. Словно… мы знаем друг о друге что-то постыдное…»

«Ночью уйдем, — подумал он. — Туда, через горы, к озеру… Деревня покинута, вся местность эта проклята, кто нас там будет искать? Туда даже мародеры не забредут — да и сколько им осталось тут хозяйничать, мародерам… Эрмольд железной рукой будет править новой вотчиной, очистит леса от разбойников, загонит беглых крестьян обратно в деревни, бросит пленных на очистку дорог, и в Срединных графствах вновь надолго воцарится мир». Берг затылком почувствовал его взгляд и обернулся.

— Дождемся темноты и пойдем, — сказал он сухо.

— Да, — коротко отозвался Леон.

Берг поднял голову, провожая глазами Айльфа, который, держа в руках заостренную палку и зайдя по колени в воду, сосредоточенно глядел на снующие в иле смутные тени.

—Сказал ему? Куда мы идем?

— Да.

—А он?

Леон дернул плечом.

— Сказал, что пойдет с нами.

— Почему?

— Не знаю.

— Отошли его.

— Он свободный человек, Берг… Захочет — уйдет, захочет — пойдет с нами. Я больше не могу ему приказывать. Не имею права.

— Какие мы нежные!

— Да. Такие мы нежные.

— По крайней мере утешься тем, что мы спасли кучу народа.

— Я и утешаюсь.

— Они наверняка продолжили переговоры.

— Да. Как ты думаешь, они его уже нашли?

— Какая разница?

— Верно, — согласился Леон, — какая разница.

«Этой ночью будет тихо, — подумал он. — Ансард откроет ворота, Эрмольд войдет в Солер, но не как во вражеский город — в свой. Самому Ансарду, впрочем, это уже не поможет… Да что это я, — одернул он себя, — хватит о них думать. Их больше нет, они — ничто, воспоминание, тень, я больше никого из них не увижу, у них свои пути, у нас — свои. Мы будем сидеть тихо-тихо, тише Урхаса-столпника, и составлять очень внушительные отчеты, а когда прибудет Вторая Комплексная, передадим материалы холодным компетентным парням, которые наверняка установят в секторе карантин и закроют доступ ко всей информации, касающейся планеты, пока не выяснят, что оно такое, чужое, страшное, окопалось тут под землей и на земле… А поскольку на это уйдут даже не годы — столетия, то карантин установят надолго, а возможно — и навсегда. Во всяком случае, меня это уже не будет касаться, — подумал он. — Я не буду работать на этой планете. Я вообще не буду работать в Корпусе».

— Так вы, значит, утверждаете, — Эрмольд обернулся к секретарю, — что кто-то похитил терранских амбассадоров и убил костоправа?

Носком сапога он поддел труп лекаря, потом брезгливо вытер ногу о траву.

— А что говорит часовой?

— Он утверждает, что ничего не помнит.

— Странно.

— Так бывает, государь мой, — почтительно заметил секретарь, — после удара по голове.

— Странно не то, что он ничего не помнит, — вздохнул Эрмольд, — после удара по голове и впрямь такое бывает. Странно, что он вообще жив. Что его ударили по голове, а не перерезали горло. Прирезали же этого несчастного.

— Быть может, — осторожно предположил секретарь, — те, кто на него напал, ну, вражеские лазутчики, решили, что они его пришибли насмерть?

Эрмольд неопределенно хмыкнул.

— А слуга?

— Простите?

— Этот ушлый малый, слуга мессира Леона. Он-то куда делся? Тоже похитили? — Он покачал головой. — Нет, все было не так. Это они. Они сами…

— Кто, сударь?

— Амбассадоры. Полагаю, если вы пороетесь хорошенько в их палатке, не досчитаетесь походных сумок и кое-каких вещей. Разумеется, это их рук дело. Прирезали костоправа и бежали. Они не убивают зря, вот и пощадили часового. Кстати, часового повесить. За отсутствие бдительности. Огласите приказ перед строем…

— Но зачем? — тупо спросил секретарь.

— Что — зачем?

— Зачем они это сделали? Эрмольд усмехнулся.

— Они — хорошие люди, — горько сказал он. — Будь у меня секрет взрывчатого порошка, стал бы я разве вести переговоры с этим убийцей родственников? Я взял бы Солер к нынешней ночи. А так… Хорошие люди, да. Пошли на убийство, чтобы предотвратить резню. Интересно, как они себя сейчас чувствуют? Полагаю, что паршиво…