Отраженная угроза - Тырин Михаил Юрьевич

– Потому что мне некогда действовать через ведомства. – Потеряв терпение, Сенин начал повышать тон. – Просто вы оказались ближе всех!

– Но как мне проверить ваши полномочия? – не унимался лаборант.

– К черту полномочия! Просто поверьте моему слову – слову капитана полиции. Не будьте тупоголовым идиотом, из-за вашего упрямства кто-то может ответить жизнью!

«Ну, я и врать здоров...», – подивился Сенин.

С огромным облегчением он заметил, что парень, кажется, начал сдаваться. Возможно, просто испугался слов «кто-то может ответить». Ответственности боятся все.

– Ну... – Лаборант нерешительно протянул руку к кассете, в которой выстроились в строй не меньше сотни пробирок. – Давайте ваш образец. Посмотрим, что там такое. Но я должен буду сообщить...

– Да сообщай, родной, сообщай, куда хочешь! Только дело сделай.

– Да, я сделаю. Только, знаете, подождите в коридоре. Здесь вам не положено находиться...

Спор с лаборантом немного растормошил Сенина. Но, оказавшись один в коридоре, он снова погрузился в какую-то вязкую пучину, состоящую из обрывков старых нехороших чувств. Сразу сдавило грудь, навалилась депрессия.

«И что теперь, – думал он. – Что если пацан окажется мочалкиным выродком? Что с ним делать прикажете? Сообщать в «Русский космос», в правительство?»

Перед глазами быстро нарисовалась картина: в доме появляются чужие люди, кладут мальчонку в какой-нибудь чертов контейнер и увозят. Если ему позволят жить, то только на Евгении, в карантинной зоне. В вечной мерзлоте, где маленький человечек не выживет. Элиза, конечно, полетит с ним. Вместо солнечного земного рая в уютном домике – проклятая обмороженная планета, где Сенина еще помнят. И помнят не самым лучшим образом. Да и сам Сенин ничего не забыл, а это будет еще похуже...

«Не хочу, – думал он, мучительно кусая губы. – Не дам ей жить рядом с собой. Когда же эта проклятая грибница оставит меня в покое? Ну, сколько же можно жрать меня живьем?!»

И снова ему мерещились клочки живой паутины в углах. И опять возвращалось омерзение, от которого он успел отвыкнуть.

«Как там Элиз говорила: личиком в подушку. Три минуты, и конец. Господи, что ж я делаю, о чем думаю... А что мне еще делать? Я лучше сам жить не буду, чем позволю этой мерзости здесь плодиться. И нечего тут раздумывать... Значит, судьба у меня такая».

Открылась дверь, показался лаборант со свежей распечаткой. Сенин ощутил, как его сердце куда-то рухнуло.

– Вот... – растерянно сказал парень. – Ничего особенного не вижу.

Сенин схватил листок. Лаборант заметил, что у него трясутся руки, и на лице юноши мелькнул почти испуг.

Первым желанием было немедленно впиться глазами в мелкие цифры, увидеть, сравнить... Но Сенин сдержался. Он не знал, что с ним будет, если окажется, что числа совпадают. Лучше в этот момент быть одному.

Он скомканно поблагодарил лаборанта и быстро пошел по коридору. Тот что-то крикнул вслед, но Сенин не реагировал. Он жил сейчас только одной мыслью.

Он сел в машину, несколько раз глубоко вдохнул. «Вот теперь можно», – мысленно сказал он себе.

И только тогда поднес распечатку к глазам. Нашел таблицу, похожую на штрих-код, просмотрел цифры. Потом еще раз. И еще раз.

– Так, – сказал он вслух. – Так значит. Все ясно...

После этого включил двигатель и вырулил на шоссе.

Через полчаса он был дома. Тихо открыв дверь, поднялся в детскую комнату. Элиз была здесь, она играла с ребенком.

– Примчался, – сказала она. – Сумасшедший. Побудь здесь, мне на кухню надо.

– Очень хорошо, – сказал Сенин, оставшись наедине с малышом.

Тот смотрел на него внимательными черными глазами.

– Ты уж прости меня, – сказал Сенин, опускаясь на колени перед кроваткой. – Прости, крошка. Представляешь, полчаса назад папка тебя чуть ли не убить хотел. За что тебя убивать? Ты же просто ребенок. Мой ребенок. Мой сын. Мой, а не его. Все, что он сделал – мое. По праву, а не по наследству, понимаешь? Ничего ты не понимаешь...

В комнату заглянула Элиз. Улыбнулась и тихо закрыла дверь, решив, что муж, наконец-то, осознал себя отцом.

– А знаешь, у меня ведь для тебя даже наследство есть, – продолжал Сенин, вспомнив про ящик с камнями шанко. – От тезки тебе досталось. Вся его жизнь будет у тебя в руках, представляешь? Ты только сбереги, а еще лучше, продолжи...

Он говорил и говорил: фантазировал, мечтал, строил планы на долгие годы вперед. И с каждой минутой все яснее понимал: именно в этом малыше останется все лучшее, что было в его собственной жизни. Именно этот малыш осуществит мечты, до которых так и не добрался сам Сенин. И только ему будет передано все сокровенное, все то, что хотел присвоить другой человек, очень похожий на Сенина, но совершенно другой.

А был ли этот другой? Или он только приснился? Может, этот был сам Сенин, отраженный в зеркале собственных противоречий? Ему хотелось бы думать, что так и есть – не было никакого двойника, не было врага, знающего о тебе абсолютно все, и поэтому бьющего особенно больно. Не было страха и не было горя. Не ломались крылья, и не обрывалось дыхание...

Сенин смотрел на малыша и улыбался. Он твердо знал: его новое отражение – в этой маленькой деревянной кроватке.

Из личного дневника Эриха ВАЛЕНСКИ, реестрового специалиста-биолога первой категории Профессиональной гильдии работников естественных наук:

«...Я, конечно, этого не помню, но родители рассказывали мне, что в детстве я любил подолгу смотреть в зеркало. Ужасно хочется знать, о чем я тогда думал.

Увы, могу только догадываться. Могу только представлять, как это было. Наверно, так: маленький, ничего не знающий о жизни человечек замер перед волшебным стеклом. Ему удивительно, но там – точно такой же маленький человечек. И точно такой же мир.

Пошевели рукой – и двойник помашет тебе в ответ. Словно живой. И сразу приходит мысль: может, это он живой и настоящий, а я всего лишь отражение. Может, это он шевелит рукой, а я только повторяю его жест?

Но я могу подойти и разбить зеркало, и тогда его мир рухнет, а мой останется.

Но в каждом осколке будет новый мир, такой же большой и живой – так какой же из них настоящий? И еще неизвестно, которое из моих отражений по-настоящему разбило зеркало, а кто просто повторил мой поступок.

Позже мне говорили, что разбить зеркало – это к несчастью. Но в то время я уже твердо знал: бить зеркала – это не несчастье. Это самое настоящее преступление против того мира и тех людей, что живут за волшебным стеклом.

А вообще разбитое зеркало – это очень странная штука, здесь тоже сплошные вопросы, на которые я не мог ответить, когда был ребенком. Да и сейчас не могу.

Вот посудите. Мы стоим друг против друга – я и мое отражение. Мы совершенно одинаковые, мы и думаем одинаково. Но вот один из нас (даже неважно, кто) заносит руку и бьет по зеркалу. Значит, он преступник, а второй – просто жертва.

Но мы же совершенно одинаковые! Как один из нас может быть хуже другого?!

Сплошные загадки, над которыми часами мог думать маленький человек, стоя перед волшебным стеклом.

Я уже не маленький, а ведь не забыл про свои загадочные зеркала. Почему? Может, не так уж глупы были мои вопросы?

Может, и глупы, но уж точно не просты. До сих пор, когда я не знаю ответа на какой-то жизненный вопрос, я вспоминаю свои зеркала. Я вспоминаю свои споры с самим собой на тему, кто лучше – я или мое отражение.

Зеркала помогли мне понять одну важную вещь. Когда спрашиваешь себя, что ты видишь перед собой: любовь или ненависть, добро или зло, черное или белое, – вспомни про свое отражение.

Подумай, не обманывая себя – черное оно или белое? Злое или доброе? Любящее или ненавидящее?

Тебе никто не ответит.

Ответа нет».