Тем временем мы выехали из города, Альберт оказался впереди и мы начали разгоняться. С лошадью Альберт угадал — мои опасения насчет сложностей из-за столь длительного перерыва в практике верховой езды пока что никак не оправдывались. Да и не сильно хотелось, прямо скажу.
Прошло, по моим прикидкам, около часа, когда мы смогли увидеть арестантскую карету, и тут я пожалел об отсутствующих шпорах. Нет, подгонять коняшку каблуками можно, но действенность далеко не та, а ускориться ох как хотелось — цель-то, вот она, уже хорошо видна. Как и говорил наш таинственный освободитель, карету сопровождали трое всадников, пока что, похоже, не замечавших преследования. Что ж, нам это на руку.
Все хорошее вечно не продолжается — один из всадников оглянулся, что-то прокричал своим, те развернулись и резво поскакали нам навстречу. Тот из них, что был на правом фланге, обнажил саблю, а двое остальных… Дерьмо свинячье, да у них мушкетоны! А тот, который с саблей — это же Орманди!..
— Орманди — мой! — ору я Альберту, но ему не до меня. Вскинув карабин, граф стреляет — и один из наших противников слетает с лошади. Второй, поравнявшись с Альбертом, пытается навести мушкетон на него — и не успевает. Шлиппенбах оставляет противника позади, и, повернувшись в седле, стреляет ему в спину. Есть!
Я, уже выхватив шашку, готов встретить врага. Ах, ты ж!.. Кое-как удается принять на шашку страшный рубящий удар и увести клинок вражеской сабли вниз и в сторону. Мы проносимся на контркурсах, разворачиваемся и снова начинаем сближаться.
Я готовлюсь к повторению, но на этот раз венгр чуть пропускает меня и рубит по спине. Успеваю прикрыться шашкой и опять расходимся.
Третью атаку Орманди проводит на малой скорости, и успевает обрушить на меня два удара подряд, целя сначала в голову, затем, когда я отбиваю удар, пытаясь поранить мне руку. От второго удара, куда более слабого и не такого быстрого, я просто уворачиваюсь.
Мы начинаем кружиться друг вокруг друга (в гробу видал я таких друзей!). Орманди один за другим наносит рубящие удары — размашистые, сильные, хлесткие, я каждый раз успеваю их парировать. Такой рисунок боя меня устраивает — манера Орманди фехтовать хорошо мне знакома. Сейчас он начнет беситься из-за постоянных неудач, а, значит, и ошибки пойдут. Давай, урод, побесись, ну что тебе стоит?
Сила ударов этого козла не ослабевает, вот только сами они становятся однообразными и предсказуемыми. И — вот она, ошибка! Замахнувшись для удара, явно призванного снести к чертям мою голову, Орманди открывает правый бок, куда я и втыкаю шашку — клинок где-то на ладонь входит ему между ребер. Венгр валится вперед-вправо и я с силой и всей ненавистью рублю его поперек спины опять же по ребрам. Убедившись, что враг валяется в луже крови и не шевелится, бросаюсь догонять Альберта.
Времени граф даром не терял — пронесясь мимо еще одного валяющегося на дороге тела, судя по кнуту в руке, кучера, я догнал Шлиппенбаха, когда тот уже схватил под уздцы переднюю правую лошадь в упряжке и принялся тормозить карету. Кстати, фон Прюлль оставался верен себе — и кучер, и все трое сопровождающих снова были одеты в цивильное. Что ж, и ему маскировка своих делишек, и нам хорошо — опять убиваем не полицейских, а каких-то разбойников.
Карета, наконец, встала. Держа наизготовку карабин, Альберт велел пассажирам выходить. Пассажиров, правда, там не было, только пассажирки в количестве аж целых двух. Какая-то изрядных лет тетка, явно простолюдинка, и — слава тебе, Господи! — Катя. Порадовало, что на шею она бросилась сначала мне, а уж потом — кузену. Альберт сделал вид, что не заметил.
Прежде чем двинуться дальше, мы прибрались. Тела сбросили в кювет и кое-как закидали ветками, которые я нарубил с придорожных кустов. Граф, конечно же, прятать трупы не хотел, но я могу быть настойчивым и убедительным, когда это очень надо. Окончательно я его уломал, сказав, что раскрывать преступления, не зная как их правильно совершать, он толком не научится. Подействовало, как ни странно… У Орманди я затрофеил саблю — жуткое смертоносное оружие, внушающее страх одним своим видом — и подзорную трубу. Пришла в голову мысль, что несколько минут назад состоялось боевое крещение моей инкантированной шашки, не мимолетный же эпизод у Фильсхофена таковым считать.
Что ж, труд, которого мне это стоило, в полной мере себя оправдал. Орманди — вот он, валяется в кювете, и даже столь грозная сабля ему не помогла. Почему-то подумалось, что как-то я слишком буднично воспринимаю свершившееся возмездие, но мысли эти я постарался из головы выбросить. Ну, убил врага, да, отомстил ему за все сразу и что теперь, плясать прикажете и песни петь? Обойдусь как-нибудь…
Лошадей отвели за те самые кусты, там и привязали, да еще добрый Альберт надел им на морды торбочки с овсом, снятые с седел. Там нашлось и деревце, к которому привязали тетку.
Дальше ехали на трофейной карете, мы с Катей в салоне, Альберт правил лошадьми. Воспользовавшись представившейся возможностью, я устроил барышне небольшой разнос по поводу ее неуместного геройства у Деггендорфа. Нет-нет, никакой ругани, даже по-русски — я ж воспитанный аристократ, а не просто погулять вышел, но со всей строгостью поставить баронессе на вид, что своей глупой выходкой она слила в отхожее место наши с Альбертом героические действия, направленные, между прочим, на ее же спасение, мне пришлось. Говорить о том, что Альберт сам дурак, и в действительности виновником всех этих неприятностей был именно он со своим неуместным геройством, я Кате не стал из чисто педагогических соображений.
— Прости, Алекс, — Катя даже глазки опустила, — но я и тогда думала, и сейчас вижу, что самое безопасное для меня место — возле тебя и Альберта.
После столь многообещающего вступления мне пришлось выслушать целую речь, наполовину состоявшую из славословий нашей с ее кузеном храбрости и неустрашимости, и на другую половину из уверений в том, что Катя будет чувствовать себя гораздо безопаснее под пулями рядом с нами, нежели там, где пули туда-сюда не летают, но без нас. И что тут было мне возразить? Да много чего, на самом-то деле, но… Как говорил в бывшем моем мире дедушка Крылов, «и в сердце льстец всегда отыщет уголок». Тем более, если это не льстец, а льстица, да еще и такая…
…Когда карета остановилась, я неожиданно обнаружил, что мы с Катей сидим, тесно прижавшись друг к другу. Хм, уже и не помнил, кто из нас начал встречное движение первым. Однако же успел отодвинуться, прежде чем Альберт открыл дверцу и с шутовским поклоном пригласил нас размять ноги. Да уж, оно было бы нелишне.
Место для отдыха Альберт выбрал удачно, пристроив карету на краю небольшого лесочка. Нас с дороги увидеть было сложно, зато мы за дорогой наблюдать могли.
— Где мы? — спросил я.
— Поккинг проехали, — ответил Альберт.
— А дальше куда? — поинтересовалась Катя.
— Думаю, так по дороге и поедем до Зимбаха, а там прямая дорога на Мюнхен, — блеснул Альберт знанием местной географии.
— Где нас и будут ловить, — недовольно сказал я.
— Считаешь, что нас догонят? — мое беспокойство, кажется, передалось и Альберту. Катя молчала, задумчиво поглядывая то на меня, то на кузена.
— Да и если не догонят, — я махнул рукой. — Помнишь, ротмистр Бек говорил, что циркуляр о розыске баронессы Майхоффен пришел всем, но не ему?
— Помню, — подтвердил Альберт. — Но что ты хочешь этим сказать?
— То, что так дальше и будет. Туда, где сидят такие как Бек или фон Штеккен, будут приходить нормальные циркуляры, а туда, где такие, как фон Прюлль — приказы искать нас, ловить и сдавать имперцам. Кто сидит в Зимбахе, мы не знаем. Но если и там кто-то вроде фон Прюлля, до Мюнхена мы оттуда точно не доедем. Скорее уж до Зальцбурга…
Эх, зря я про Зальцбург… Катю аж передернуло, Альберт заметно помрачнел. В разговоре повисла тягостная пауза.
— Алекс, Альберт, — подала голос Катя. Так, меня первым поименовала, приятно, чего уж там, — я вот что подумала…
