"Фантастика 2024-39". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Плахотин Александр

Купцы здешние — поморяне, словене, свеи, даны, урманы — и гости издалека — арабы, булгары, греки — спорили и торговались до хрипоты. Кидали шапки наземь, били по рукам и тут же начинали спор с начала. По большей части, чтобы понимать разговоры, даже напрягать память не пришлось. Речь поморских славян походила на словенскую. Ну, во всяком случае, с пятого на десятое понятно. С прочими народами хуже, но пускай их называют немцами те, кто не дает себе труда слушать и запоминать.

Вдоволь нагулявшись, Вратко вернулся к причалу. На дальний конец пирса, направо от складов, где размеренно покачивалось на волнах стреноженное канатами судно гамбуржского купца и морехода Гюнтера. Оттолкнувшись от грязных бревен, парень запрыгнул на палубу… и едва не свалился, зацепившись ногой за ногу. Причиной неловкости послужило крайнее изумление при виде того самого монаха — тощего, седого, обряженного в черное. Священник стоял около мачты и вел степенную беседу с мореходом Гюнтером, невысоким, пузатеньким и краснолицым германцем. Купец Позняк, плечистый, с благообразно расчесанной бородой, стоял тут же, внимательно щурясь, будто понимал, о чем речь идет. Но Вратко-то знал — батюшка узнаёт едва ли одно слово из десятка. Он и с гамбуржцем говорил только по-словенски, благо Гюнтер балаболил на нем как на родном.

Под укоризненными взглядами взрослых Вратко выпрямился, одернул рубаху, поклонился в пояс монаху.

— А это сынок мой, — степенно пояснил Позняк. — Переведи латинянину…

— Не латинянину, а отцу Бернару, — чуть-чуть поморщился германец. Но перевел. Добавил от себя: — Малец весьма к языкам способный. Прямо на загляденье.

Священник приподнял бровь, как бы удивляясь словам Гюнтера.

Вратко хотел что-нибудь сказать на латыни, но засмущался, и от того все слова разбежались, словно овцы на лугу.

Гамбуржец заметил его растерянность и рассмеялся.

— Отец Бернар с нами в Хедебю пойдет, — сказал он.

— В Хедебю? — Глаза Вратко полезли на лоб.

— А ты думал? — подмигнул Позняк. — Тут, понимаешь ты, за мягкую рухлядь никто достойной цены не дает. Я два сорока куньих продал… И то себе в убыток почти что. Говорят, из-под Гнезно три обоза с мехами пришло. Краковцы у древлян да полян соболей выкупают, а после норовят поморянам втюхать. Да только сами себя перехитрили — больно много пушнины на одном торгу.

— А тебе что, не хочется посмотреть Хедебю? — немного растягивая слова, проговорил Гюнтер. Его объемистое брюшко натягивало засаленный куцый кафтанчик, весь испещренный пятнами от еды и вина, а щеки, как обычно, лоснились и подрагивали.

— Как не хотеть? Хочу! — встрепенулся Вратко.

— Ну, так и радуйся! Может, другой раз случая не представится.

— Я радуюсь! — Парень говорил искренне. Просто известие ошеломило его, и Вратко слов не мог подобрать, чтобы описать бурливший в душе восторг.

— Вот и радуйся! — буркнул Позняк. Шутливо толкнул сына в плечо. — Надо будет, и в Гамбург пойдем. А что? Мы, новгородцы, народ упрямый! За бесценок товар отдавать не станем. Не таковские!

Отец Бернар окинул его неодобрительным взглядом, пробормотав что-то о корыстолюбии и языческих нравах. Вратко хотел возмутиться и напомнить латинянину, что Русь уже давно крещена, еще при Владимире Киевском! И чем словен язычниками бесчестить, пускай со своими символами веры разберутся. Но парень смолчал. Во-первых, негоже старшим замечания делать, а во-вторых, если говорить положа руку на сердце, не сильно-то в Новгороде радовались христианству — хоть и крестили этот город Добрыня огнем, а Путятя мечом. Может, потому-то и не радовались? Сам Позняк ходил в церковь каждый седьмой день, но никогда не забывал бросить кусочек хлеба в каменку, угощая Огонь, младшего брата Даждьбога и Перуна. Поэтому Вратко поклонился хозяину корабля и его гостю и отправился в закуток под палубой, выделенный им с отцом для сна и отдыха.

Отошла «Морская красавица», как прозвал судно Гюнтер, от причала только через три дня. Гамбуржский купец не отшвартовался, пока не уладил собственные дела. Дружба дружбой, а своя рубашка ближе к телу, и исполнять прихоти новгородца он не собирался.

Гюнтер менял мед, воск и посконь на серебро и янтарь. Ткани, загруженные в трюм на берегах Ильмень-озера, продавать не торопился. Даны не такие балованные, как поморяне, — дадут большую цену.

Крутобокий двухмачтовый корабль распустил паруса и направился на северо-запад.

По поводу отплытия владелец судна пригласил гостей на ужин. В тесной — но все-таки отдельной — капитанской каюте собрались: сам Гюнтер, Дитер из Магдебурга — его помощник и командир охраны, — священник Бернар и новгородский купец Позняк с сыном.

На столе стоял жбан с пивом — Гюнтер, как истинный германец, предпочитал крепкое темное пиво любому вину, даже самому дорогому. На блюде лежал нарезанный толстыми ломтями белый хлеб и копченый окорок. В глубокой миске — просоленная мелкая рыбешка. Отдельной кучкой — стрелки зеленого лука. В общем, яства довольно простые, не княжеские, но сытные.

Гюнтер, Дитер и Позняк налегали на пиво, сдувая с усов плотную пену. Магдебуржец, мосластый, как старый конь, взял на себя обязанности вовремя подливать в кружки. Монах и Вратко пили воду. Первый по убеждению, а второй по малолетству. Его и пригласили-то за стол не для того, чтобы честь оказать, а чтоб отцу переводил разговоры латинянина и германцев.

Он и толмачил, успевая прожевать и проглотить, пока неторопливый отец Бернар заканчивал очередную фразу.

Гюнтера и Позняка, проведших лето в новгородской земле, живо интересовали новости последних месяцев.

Спокойствия в мире не было.

— По весне в Велиграде, что в землях бодричей… — начал монах.

Гюнтер встрял, назвав этот город Мекленбургом, и сказал, что северяне предпочитают говорить — Рерик.

Вратко здорово удивился, что один город можно называть тремя разными именами, но после вспомнил, как северные гости кличут Ладогу Альдейгьюборгом, его родной Новгород — Хольмгардом. Должно быть, людям удобнее подбирать привычные названия, понятные разуму и не слишком трудные для языка, чем приноравливаться к местным.

— Так вот, в Велиграде, — повторил отец Бернар, недовольный, что его прервали, — бодричи-язычники восстали против князя Готшалка.

— Видно, вконец замучил он народ германскими и данскими обычаями, — усмехнулся Позняк, омочив усы в пиве. — Запрещал молиться, как люди привыкли, грозился все капища извести, а языческих идолов бога Святовита в море утопить. Бодричи подобных обид так просто с рук не спускают. Не зря же сто лет назад выгнали германских князей, которые принялись управлять ими, как вздумается, не спросясь народа. Вот и Готшалк допросился.

Вратко слыхал и раньше от отца об этом князе, который воспитывался при немецком монастыре, жену взял из рода знатных данов. Когда править начинал, всем казалось: этот человек и племена по обоим берегам Лабы объединит, и с соседями общий язык найдет. Поначалу так и вышло. Не только бодричи под его руку пришли, но и часть лютичей. Государство могло быть крепким и сильным, если бы не замашки Готшалка всех окрестить, не спрашивая мнения людского.

А по словам отца Бернара выходило совсем по-другому.

— Странно мне и горько слушать подобные речи! — Голос священнослужителя зазвенел от праведного гнева. — Князь-просветитель изо всех сил старался для родного народа, вел его к лучшему будущему! И что же получил он в награду? Тупая, немытая толпа не поняла намерений благодетеля, отплатила злом за добро. Подняли князя, волею Господа нашего на престол поставленного, на копья! А епископа Мекленбургского, призванного Готшалком для искоренения ереси среди бодричей, захватили в плен. Долго возили святого мученика по языческим городам, где терпел он бесчестье великое и поношение от еретиков, а после в языческом городе Ретре, что в землях лютичей стоит, его преосвященство принесли в жертву идолам поганым…

От парня не укрылось, как сжались кулаки Позняка, когда монах позорил лютичей и их священный город, на все Поморье славящийся храмами Святовита, Даждьбога и Перуна. А после слов Бернара о том, что все славяне — суть язычники по природе своей и иначе, чем кнутом и каленым железом, переделать их, обратить в истинную веру невозможно, Вратко подумал, что батюшка сейчас кружкой между глаз болтливому святоше зарядит. Но купец удержался. Первое правило торговых гостей — терпи, если твое терпение увеличит твою прибыль, — Позняк знал и придерживался его неукоснительно.