В общем, взвесив все за и против, главный тренер ЦСКА и сборной Советского Союза решил принять предложение своего временного ассистента.
* * *
Появление Третьяка в составе было нами встречено, прямо скажем, восторженно. Было видно, что он пользовался огромным уважением практически у всех хоккеистов сборной без исключения. Тем более что с очень многими, таких набралось больше половины команды, он играл и в клубе и в сборной.
Несмотря на то, что Третьяк практически сразу же, когда мы с ним познакомились, попросил называть его по имени, я так и не смог переступить через себя и всё равно обращался к нему по имени-отчеству. Единственный, кому появление Третьяка в составе доставляло дискомфорт и кто был немного недоволен появлением Владислава Александровича, был наш основной вратарь — Сергей Мыльников.
Несмотря на то, что Сергей был моложе и проводил просто отличный сезон, он чувствовал опасность, которая исходила от Третьяка для него, как для первого номера сборной, но очень скоро, буквально на следующий день после появления Владислава Александровича в составе, они о чём-то достаточно долго поговорили тет-а-тет.
Мыльников успокоился, повеселел и было понятно, что потенциальный конфликт улажен. Я, правда, боялся, что давняя история с Тихоновым даст о себе знать. Как ни крути, а несколько лет назад Третьяк завершил, как ему тогда казалось, карьеру исключительно из-за Тихонова, но оба и главный тренер сборной, и второй вратарь проявили себя в высшей степени профессионалами. Никаких проблем в итоге у них не было.
Последние несколько дней перед тем, как мы отправились в Канаду, были посвящены не только тренировкам. Хотя они и составляли главное в нашем расписании, помимо этого нас достаточно серьезно накачивали на идеологическом уровне. Не было ни дня, чтобы в Новогорске не появился какой-нибудь чиновник или партийный функционер. А когда до вылета оставался один день, состоялся большой концерт, где присутствовали не только хоккеисты, но и все другие сборники.
В нем приняли участие звёзды советской эстрады: Алла Пугачёва, Муслим Магомаев, София Ротару и другие, фамилии очень многих были мне незнакомы. Но это и неудивительно. Всё-таки я человек совсем другого времени, и в моей семье советская эстрада никогда не была в особом почете, в отличие от старого рока и оперной музыки, но в любом случае я получил большое удовольствие. Талант тех, кто провожал сборную Советского Союза на Олимпиаду был очевиден, и здесь я увидел очередное отличие советской действительности от российской.
Я много читал и очень интересовался в свое время историей спорта во всех её аспектах и хорошо знал, что такое русский дом на международных соревнованиях в первые постсоветские десятилетия.
Так вот, никакого советского дома с неизменными выступлениями шоуменов, каждодневными банкетами для депутатов и чиновников, целым сонмом эскортниц всех мастей и стоимости, не планировалось даже близко, и это было очень хорошо. Потому что эта шумная, кричащая, вечно пьяная и потерявшая всякие берега околоспортивная тусовка всегда привлекала к себе слишком большое внимание и, по моему мнению, она спорту только вредила. И очень хорошо, что не будет этой кричащей пошлости.
А вот отсутствие у сборной Советского Союза такой горячей поддержки болельщиков, какая была у российских спортсменов на Олимпиадах, сильно меня расстроило.
Я хорошо помнил как на матчах чемпионатов мира и олимпийских игр тысячи, а иногда, как было например в Питере, Хельсинки, или в том же Новосибирске, десятки тысяч болельщиков в едином порыве скандировали: Россия, Россия!
Это такой эмоциональный допинг, что даже если у тебя за спиной остался тяжелейший турнир, во время которого на теле и живого места не осталось, ты всё равно буквально летишь к чужим воротам или, не щадя себя, пластаешься в защите у своих.
В Калгари этого не будет, но я точно знал, что это последняя Олимпиада на которой наших болельщиков на трибунах будет несколько десятков. Уже в Альбервилле в 1992 их будет существенно больше, а начиная с Лиллихаммера и особенно с Турина люди с Российскими триколорами будут занимать очень видное место на трибунах.
Буквально перед самым вылетом у всех сборников, которые базировались в Новогорске, состоялось еще одно большое собрание с чиновниками и на нем первую скрипку играл товарищ Граммов, председатель Олимпийского комитета Советского Союза и по совместительству Председатель Госкомспорта.
Он долго, минут двадцать, говорил что за сборной Советского Союза будет смотреть вся страна и надеяться, что мы не посрамим высокое звание советского спортсмена и докажем на канадских аренах и гоночных трассах преимущества социалистического строя.
Я думал, что гонки в медальном зачете и победа в нем, это чисто российская фишка. Но оказалось что нет. Советские чиновники победу в медальном зачете тоже ставили очень высоко и от нас требовали, чтобы мы улучшили результаты, которые сборная Советского Союза показала на прошлых Олимпийских играх в Сараево, где достаточно неожиданно и сенсационно уступила спортсменам из Германской Демократической Республики. От нас ждали, что мы выиграем не меньше десяти золотых медалей и превзойдем результат ГДР, который они имели четыре года назад.
Мне все эти гонки в медальном зачете были на самом деле до лампочки, никогда не понимал смысл этого подсчета и считал его абсолютной глупостью. Каждая медаль ценна сама по себе. Но если советские чиновники хотят тешить себя этим развлечением, то это в любом случае их проблема.
Моя главная задача, помимо собственно победы, это стать лучшим на Олимпиаде и сделать себе такое имя, что когда придёт время уезжать в НХЛ, не должно возникнуть сомнений какой контракт мне предлагать, а я рассчитывал на максимум.
10 февраля мы отправились в аэропорт Шереметьево, чтобы оттуда вылететь уже в олимпийский Калгари. Это был первый раз когда я в этом мире летел на чартерном рейсе. Огромный четырехмоторный ИЛ-86 единственной в Советском Союзе авиакомпании «Аэрофлот» взял на борт не только нас, но и всю остальную советскую делегацию, включая спортсменов, тренеров и чиновников Олимпийского комитета. Сделав после взлёта круг над Москвой, самолёт взял курс на Канаду. Мы должны были прилететь за три дня до первого матча, в котором сыграем против сборной Норвегии.
По-хорошему три дня на акклиматизацию — это очень мало, нужна как минимум неделя, а то и больше. Но первые два соперника у нас были очень проходные. При всем уважении к сборной Норвегии, она даже не рассматривалась в качестве серьёзного соперника. Норвежцев под ноль должна обыгрывать не то что сборная Советского Союза, но любая команда из внутреннего чемпионата или даже молодёжные составы команд из чемпионата Союза. Вторым соперником у нас стояли тоже ничего из себя не представляющие австрийцы, с которыми мы сыграем пятнадцатого февраля.
А вот еще через два дня, вечером семнадцатого, должна будет состояться игра с первым по-настоящему серьёзным соперником, со сборной Соединенных Штатов.
Глава 15
Советская делегация прибыла в Калгари 10 февраля. Церемония открытия была назначена на тринадцатое и в этот же день у нас, у хоккейной сборной, должен состояться первый матч с командой Норвегии. Так как первые две игры на олимпийском хоккейном турнире были с проходными соперниками, сначала норвежцами, а потом с австрийцами, то по решению тренерского штаба хоккейная сборная примет участие в церемонии открытия Игр.
Сначала мы пройдём по стадиону Макмахан, где и должна будет состояться эта церемония, а вечером, в шесть часов по местному времени, сыграем с норвежцами на стадионе Coral, второй ледовой арены Олимпиады.
Первой являлся стадион местной команды НХЛ «Калгари Флэймс», Саддлдом, на котором я в свое время провел очень много матчей против огоньков и мне было очень интересно как он выглядит сейчас, через пять лет после открытия. Я знал, что в середине девяностых эта арена претерпела существенную перестройку, и шанс увидеть её в первозданном виде поднимал мне настроение.
