— Спасибо, Лев Борисович, не хочу. Нет аппетита. Я лучше кофе, а то глаза слипаются.
— Кофе, так кофе. Алеша! Приготовь нам кофе. Одну большую Саше и мне, мою любимую, с пастушкой.
— Слушаюсь, Лев Борисович!
Сидевший у дверей молодой человек в зеленой гимнастерке с синими «разговорами» словно на пружинах подскочил со стула и исчез за дверьми кабинета.
Стилет проводил его недобрым взглядом, повернул голову в сторону хозяина кабинета:
— Доверяете, Лев Борисович?
— Алексею? Доверяю, Саша, доверяю. Но в меру. Как и всем. Итак, я тебя слушаю.
Стилет чуть поморщился от подобной откровенности, откинулся на стуле, промокнул уголки рта салфеткой:
— Странностей очень много и совпадений, в этом деле, Лев Борисович. В руку Господню верите?
— Нет, Саша.
— И я не верю, но вот факты… Они, знаете, вещь упрямая. Первое, что меня смутило, это выбор нашей Леночкой именно этого склада. Словно по заказу выбирала. Помните, мы его готовили для той операции, что по зиме повалилась? — хозяин кабинета, соглашаясь, качнул крупной головой — Так вот, на этом складе мы, помимо существующего, еще один лаз потайной сделали, замаскировали и оставили. Думали, уже не пригодиться, а вон как вышло — вход как раз у нее за спиной оказался. И сама она сидела не более чем в пяти аршинах от него, иначе я бы к ней и подойти не успел, пристрелила бы в доли секунды. Счастливое совпадение, скажете и будете правы, но вот только и барон Стац нам на глаза попался, когда мы Леночку потеряли. Он к ней нас и привел. Он ее искал, и он тоже знает о «Розе Матильды». Еще одно совпадение? Возможно, но их слишком много. Создается впечатление, что нас словно кто-то специально свел в том месте. И вот еще одна странность, не совпадение — китаец-японец, пес ее верный, не стал стрелять, хотя мог меня положить, когда я оружие на стол положил. Спросил я его «Почему?» — а он: «Госпожа не пожелала», мне ответил. И это мне сказал «Леха-китаец», что с десяток под землю уложил, его подмять пытавшихся. Когда это она для него госпожой стать успела, не знаю, но такие вещи я как бы сразу ощущаю — для него она Госпожа с большой буквы. Не знаком я с такой Леночкой, с Госпожой. Разговариваю с ней и ощущение, что за этим лицом еще лицо и еще одно, и за теми глазами еще одни глаза. Чужие, старые, выцветшие и абсолютно безжалостные. И вот они-то и есть настоящие.
Лев Борисович несколько раз постучал концом пера по сукну стола, негромко произнес, нагнетая недоброй тяжестью слова:
— Сумбурно как-то излагаешь, Саша. Ты не очень устал?
— Нет, Лев Борисович, не устал. То есть устал, но это такая, физическая усталость. Усталость тела, не разума. А насчет глаз… Вы сами просили откровенно?
— Да, я просил. Хорошо, продолжай, но позже сформулируй мне четче свои ощущения. Без этих… Глаз. Что еще странного?
— Странно, почему она с квартиры съехала, вещи все собрала, но в бега не подалась. Ведь могла исчезнуть, раствориться как кусочек сахара во всех этих серых толпах переселенцев, лишенцев и прочей массе безлики людишек. В толпе. Но не сделала этого, хотя чутье у нее на опасность не хуже, чем у меня. Но она осталась. Спросил я ее об этом. А она на мой вопрос лишь улыбнулась и сказала: «Нельзя мне было уезжать. Не встретились бы мы. А это было бы неправильно». Заранее знала, что и кто ее ждет? Но откуда? И почему неправильно? Еще, ведь никто не давал ей гарантии сохранения жизни, особенно после бойни в Питере, но вела она себя без малейшей капли испуга. Совершенно не боится смерти. Когда ей завязали глаза, абсолютно спокойно попросила стрелять в потолок, а не над волосами, чтобы не испортить прическу.
— Слышал я об этом, Саша. Неудачная имитация расстрела у вас тогда вышла.
— Согласен, Лев Борисович, неудачная. На этом мы многих ломали, но с ней вот не вышло.
— А если использовать не летальные методы убеждения? Лицо, допустим, несколько испортить… Вроде бы женщины это очень болезненно воспринимают? Хотя нет, не надо, нам ее еще везти через границы. Ну, тогда изнасилование?
— Не хочется рисковать, Лев Борисович, да и смысла нет. И во всех наших ранних изысках не было. Она ведь сейчас откровенно желает с нами сотрудничать. Не искренне, а именно откровенно, равноправно. И она на все готова. Предложил собственноручно застрелить ей Ли, так у нее голос даже не дрогнул: «Если это необходимо для доказательства моей лояльности, то хоть сейчас». И я верю ей — Стилет твердо посмотрел в глаза собеседника — сказала, что застрелит — значит застрелит. Сказала, что в случае насилия покончит с собой, значит покончит. А она нам нужна живая. Знаете, же, что какой-то «ключ» она для «Розы» и без нее нам никак. Барон Стац в этом тоже полностью уверен.
— Барон, барон… — Лев Борисович поднялся с кресла, раздраженно прошелся по ковровой дорожке — а нужен ли нам, Саша, этот Стац? Что он такого важного знает? Примерное место расположения «Розы»? Так и мы это сейчас знаем. Бредни о крови мертвеца, цветочном пламени и тайных знаках-указателях, которые только он сможет расшифровать? Так выбейте из него эти знания и знаки!
— Не так все просто, Лев Борисович. Знаки на две части разделены, так написано в свитке, а у барона лишь одна из половин. Остальные же знаки же нам неизвестны, нет у нас этой части свитка. Начнем пытать и что тогда мы выбьем из него — правду или ложь? Кто ему помешает солгать в ответах, когда мы их не знаем?
Александр Стилет задал вопрос и сам же на него ответил:
— Никто не помешает. А на проверку истинны времени у нас нет, наш «доброжелатель» из ЦК партии вряд ли позабыл про нас. Да и умен барон, многое расшифровал самостоятельно, в одиночку, лишь по косвенным намекам. Я уверен — Стац нам еще пригодиться. Ненадолго, но пока он нам нужен.
— Хорошо излагаешь, Саша, гладко. — Лев Борисович вернулся в кресло. — Эту часть монолога заранее готовил?
Стилет улыбнулся одними глазами, коротко кивнул.
— Понятно. Стратегию обязательного использования их обоих в нашей операции ты уже выработал, сейчас корректируешь тактику и пытаешься меня убедить в правильности твоего решения.
— От вас ничего не скроешь, Лев Борисович. У Леночки к барону очень отрицательный интерес, зачем-то нужен ей барон мертвым и молчащим. Значит, что-то барон еще знает, а эта блядь не хочет, чтобы мы это узнали. Но Стац, все что знал, рассказал мне еще на складе. И потом ни разу не сбился, ни добавил, ни убавил — Стилет, отвечая на безмолвный вопрос хозяина кабинета, пожал плечами — Третьей степени было воздействие, дальше мог бы и не выжить. Интересно, что же он такого может знать, о чем сам не догадывается?
— Действительно, интересно. Но это все больше лирика. Как собираешься гарантировать их безоговорочное сотрудничество с нами?
— Разумеется, «тень» за спиной у каждого, с приказом стрелять по ногам, ну и кровью повяжем.
— Кровью? В подвалах расстреливать заставишь?
— Можно и не в подвалах, Лев Борисович. У нас вроде бы волнения на Кавказе, верно? Вот там и докажут свою верность. На операциях устрашения в аулах.
— Устрашения? Да, это крепко повяжет. А вдруг сбегут?
— Куда они сбегут? И кто? Китаец и человек, на лице которого печать жандармского отделения и красивая молодая брюнетка с голубыми глазами? С такими титьками? В Чечне? Я больше опасаюсь, что руки на себя наложат или с ума сойдут.
Хозяин кабинета широко усмехнулся, сухо рассмеялся:
— Ха-ха! А ты прав, Саша. Действительно, куда им там бежать? Г-хм, если только до первого ущелья или аула? А насчет рук и сумасшествия ты сам за этим проследишь. Времени у тебя на все про все месяца три или чуть больше, это пока экспедиция готовиться. Полномочия и финансирование у тебя прежние. Полагаю, этого вполне достаточно. Можешь идти.
Часть вторая
Глава первая
«Вы все будете жить. Убивают только лучших».
Шарль де Голль.
