Морпех. Дилогия (СИ) - Таругин Олег Витальевич

– Сейчас направо вертай, а на перекрестке – налево. Дальше уж прямо правь, другой дороги тут не имеется. Токмо солдаты на посту выстрелы, поди, слыхали, значит, настороже будут. Начнут стрелять – и амба. Токмо стеклушки под пулями брызнут.

– Поглядим, – зло скрипнул зубами Степан, сворачивая, куда было сказано. План поселка он помнил весьма приблизительно, но есаул – по‑крайней мере, пока – похоже, не врал и не пытался его запутать. Да и сориентироваться удалось практически сразу: озеро осталось за спиной, а впереди поднимали свои пологие спины холмы, поросшие темным, с редкими пятнами снега лесом. Самое главное в какой‑нибудь тупик не заехать – хотя, какие в не шибко большом винсовхозе тупики? Тут всех улиц‑то – раз‑два и обчелся…

Пару минут в кабине царило молчание, прерываемое лишь надрывным завыванием двигателя, затем казак все‑таки не выдержал:

– Слушай, лейтенант, ну отпусти ты меня, а? Я ж почитай все, чего требовалось, сполнил! Даже и сбежать не пыталси!

– Врешь.

– Вру, – со вздохом согласился тот. – Дык, всего только разок и попробовал, там, в сенцах. Токмо товарищ твой меня сразу на мушку взял – куды уж тут рыпаться? Отпустишь? Али как?

Не отрываясь от дороги, Алексеев задумался. В принципе, лично он смерти предателя особо не жаждал, поскольку прекрасно понимал, что его ждет в недалеком будущем. Или смерть и безымянная могила в самом ближайшем времени, или выдача союзниками советскому командованию после окончания войны – с тем же, в принципе, результатом. Церемониться с предателями и коллаборационистами никто не собирался, приговоры выносились быстрые и справедливые.[4] Так что, какое уж там будущее? Даже не смешно. Вот, кстати… на первый взгляд мысль показалась откровенно глупой. А вот на второй? Отчего бы и не попробовать? Вряд ли выгорит, но и хуже уж точно не станет:

– Если поможешь через пост на выезде тихо‑мирно проехать – так уж и быть, беги. Прыгай из кабины, вроде я не уследил – и ноги в руки. Стрелять не стану, обещаю. За остальных не ответчик, извини.

При этом Степан подумал, что вряд ли факт «побега» останется незамеченным парашютистами. А стреляют парни хорошо, отлично даже, в чем он недавно убедился. Так что шансов у есаула, скажем прямо, немного.

– Это ты чего, серьезно?! – несмотря на им же самим озвученную просьбу, ошарашено пробормотал предатель. – Неужто взаправду отпустишь?

– Нет, блин, пошутить решил. Самое время. Ты лучше вот чего послушай: Новороссийск мы скоро возьмем, тут без вариантов. И дальше попрем. Сломали мы фрица, и под Москвой, и под Сталинградом сломали, и обратной дороги уже не будет! Так что врут вам немецкие хозяева, как пушечное мясо втемную используют. Не сдюжит немец, да и уже, собственно, не сдюжил. И земель этих вам уж точно не видать. Потому мой тебе совет – коль сегодня выживешь, говори со своими казачками, бейте немцев да к нашим… ну, к моим, в смысле, в полном составе и двигайте! Коль сдадитесь добровольно, пойдете в штрафники, кровью искупать. Так хоть какой‑то шанс уцелеть останется.

Мрачно набычившись, есаул, с трудом сдерживаясь, прошипел сквозь зубы:

– За предложение спасибо, обязательно воспользуюсь. Вот только сказочки свои комиссарские оставь, душевно прошу, и не такое слыхивали! Сдаваться, скажешь тоже! Может, заодно могилку себе заранее вырыть да домовину выстругать?

– Мое дело предложить, – пожал плечами старший лейтенант, осознавая, что и на самом деле сморозил откровенную глупость. Кого он собрался вразумлять? Оголтелого фанатика, весь смысл существования которого все прошедшие после окончания Гражданской войны годы наполняла лютая ненависть к советской власти и влажные мечты о реванше? Действительно глупо: примерно то же самое, как доказывать махровому либерасту‑русофобу из его времени что‑то, касающееся советских времен в целом, и товарища Сталина – в частности…

Ну, он хотя бы попытался – наивно, понятно, но попытался.

– Дальше – прямо, – нейтральным голосом подвел итог короткому разговору «оберст‑лейтенант». – Тама тот самый пост и расположен. Как шлагбаум увидишь, притормози, я с румынами побалакаю, глядишь и пропустят. Ежели все путем будет, ты саженей через сотню‑другую скорость сбрось, дай соскочить – ну, как сам говорил, навроде не уследил, да и сбег я. Только имей в виду, в версте отсюда еще один пост стоит, германский, посерьезней, при пулемете. Ну, уговор?

– Хрен с тобой, – Степан уже заметил в конце узкой улочки выкрашенный красно‑белыми полосами шлагбаум, возле которого топтались трое караульных, видимо, привлеченных стрельбой в поселке. – Попробуем. Сиди смирно, чего ерзаешь? Я могу и передумать.

«Плохо, что ребят никак не предупредишь», – подумал старлей, плавно притормаживая перед препятствием. – «Ладно, люди опытные, сориентируются, никакого другого варианта в любом случае не просматривается. Брезент они наверняка прорезать догадались, значит, наблюдают и общее представление об обстановке имеют. Лишь бы сразу стрелять не начали, когда я тормозить стану».

Как ни странно, но их все‑таки пропустили. И боевые товарищи тоже не сплоховали, тихо отсидевшись в тентованном кузове. Высунувшийся из кабины есаул о чем‑то коротко переговорил с подошедшим пехотинцем, после чего тот нехотя поднял шлагбаум, позволяя грузовику проехать. На его лице явственно читалось сомнение, однако спорить аж с целым подполковником, да еще и с немецкими знаками различия на шинели, он все‑таки не посмел. Но Степана разглядывал с нескрываемым интересом – пришлось сделать вид, будто бы копается под приборной панелью – не хватало только, чтобы тот рассмотрел под низко надвинутой каской роскошный фингал на давненько уж небритом лице!

– И как прошло? – осведомился Степан, притапливая педаль газа и набирая скорость.

– Распорядился, чтобы немедля пропустили, мол, срочный груз везем. Насчет выстрелов отбрехался, что сбежал один из пленных, вот по нему и пуляют, – помолчав пару секунд, казак обреченно помотал головой. – Ох и подвел ты меня под монастырь, ох и подвел! Они ж меня в лицо знают! Теперича сразу понятно станет, что я с вами в сговоре!

– Придумаешь что‑нибудь, – пожал плечами Алексеев. – Скажешь, заставили, ироды, пистолетом в бочину тыкали, штыком ребра щекотали, смертью лютой угрожали. А потом ты героически убег, обманув коварного супостата. Ну, или смотри – можешь с нами уходить.

– Да пошел ты, – тусклым голосом буркнул есаул, глядя перед собой.

– Было бы предложено, – старлей прибавил скорость. – Ты, кстати, где героически драпать‑то собираешься?

– А вона как пост германский покажется, так и прыгну, – слегка воспрянул духом предатель, нетерпеливо ерзая на сиденье. – Нехай видят, как все произошло, все какие‑никакие свидетели будут. Ты, как поближе подъедешь, скорость сбрось, навроде как для проверки документов останавливаешься, я и сбегу. А ты сразу по газам, да прорывайся, с ними никакого договору не выйдет. Только про пулемет помни, я предупреждал. Потому нету у вас шансов, германец – не румын, сразу стрелять начнет…

– Ну, это мы еще поглядим, – зло засопел морпех, сквозь пыльное лобовое стекло разглядывая приближающийся пост. Да, тут казачок не соврал, эти обустроились куда серьезнее. Шлагбаум поперек дороги, на обочинах – сколоченные из толстых бревен рогатки, оплетенные колючей проволокой. Так, стоп, а пулемет‑то где? Ага, вижу, вон он, слева. И направлен, сука эдакая, прямехонько на грузовик! Хреново. Впрочем, другого выхода все равно нет, так что вперед. Катим себе спокойно, еще метров двадцать, и сбросим скорость, чтобы немчуру раньше времени не всполошить – пусть думают, что законопослушно останавливаемся. А уж дальше – по газам, тут «оберст‑лейтенант» всяко прав. Машина достаточно тяжелая, шлагбаум должна снести играючи. Пока опомнятся, прицелятся и стрелять начнут, глядишь и оторвемся. Ну, а есаул? Да и хрен с ним, с тем есаулом! Свою роль он отыграл, даже если парашютисты его рывок и прохлопают, ничего страшного не произойдет. Фрицы ему случившегося все одно не простят, если и не расстреляют, то уж погоны сорвут наверняка…