— Это она. Девочка, — поправила Лаура, нервно выдохнув.
— Д-девочка?
У меня округлились глаза. Разговор и до этого момента казался нереалистичным. А при мысли, что речь идет уже не о чем-то абстрактном, а о настоящем живом существе, у которого есть уже как минимум возраст и пол, у меня едва не закружилась голова.
— Да, — кивнула Лаура, и, опасливо взглянув на меня, как бы оценивая, как я воспринял эти новые данные, добавила: — В целом здоровая. Врачи агитировали меня провести дорогую генную обработку эмбриона. Но я… отказалась. Решила, что не хочу, и не буду, как моя мать, вторгаться в то, каким будет… этот новый человек. Эта девочка. Пусть она будет такой… такой, как должна. Ты… ты согласен?
— Господи, Лори! Не спрашивай у меня такого. Я… я просто не могу поверить во все это.
— Я тоже, Дима. Я не рассказывала ни матери, ни отцу. Никому, кроме врачей.
Она опустила взгляд ниже, где, по крайней мере под плащом, пока еще не было заметно никаких излишних округлостей.
— К счастью, это пока удается скрывать.
Она вновь подняла на меня взгляд.
— Мне… очень страшно. И ты мне очень нужен.
Я взял ее за руки. В голове был абсолютный, кошмарнейший сумбур. Услышанное было для меня почти так же невероятно, как если бы вдруг оказалось, что я — пришелец с другой планеты, и мне сейчас предстоит отправиться домой.
Ни разу в жизни я не задумывался о детях. Так, может быть, мог теоретически представить себе их в какой-то необозримо далекой перспективе, в сказочной жизни, в которой уже и я буду не я, а какой-то иной человек. Да и то — смазано, поверхностно, образно, без деталей, без конкретных планов. Обычные абстрактные и безликие «дети».
Ну а после того, как жизнь окончательно пошла под откос, после того, как я оказался в «Железном Легионе» — это и вовсе начало казаться мне фантастикой. Дело даже не в том, что я вообще не надеялся обзавестись нормальной девушкой, с которой я захочу и смогу построить семью. Я был уверен в своем бесплодии. Суровую правду относительно нее подтверждали услышанные мною слезные истории не одного и не двух мужиков из нашего клуба ветеранов. Какова вообще была вероятность того, что я могу зачать ребенка с первой же попытки, если это зачастую не удается даже здоровым людям? Один шанс из миллиона? Может, из миллиарда?
Я долго молчал. Так что слово снова взяла Лори.
— Я прекрасно понимаю, как все это глупо, — нервно прыснула она. — А ведь я всегда насмехалась над дурочками, которые «залетают» в век 100 %-но надежной контрацепции. И презирала тех куриц, кто специально беременеет, пытаясь привязать к себе мужика, так как больше им партнёра заинтересовать особо нечем. Ты ведь меня знаешь. Я хотела вначале сделать карьеру. Найти своё место в мире. И вообще многое в жизни постичь, увидеть, понять. Я думала, что успею сделать это намного позже, когда буду полностью готова, буду уверена в себе и в партнёре, и мы вместе решимся на это. Может быть, лет в тридцать пять. Ведь в наше время, особенно если есть деньги, это не проблема. Даже и в сорок с лишним рожают легко.
Лаура запнулась. По её лицу блуждала нервная улыбка.
— Я понимаю, о чём ты думаешь. Знаешь, наши отношения, то, как они развиваются — это вообще сущее сумасшествие. Я такого даже в самых дурацких любовных романах никогда не читала.
Но я думал сейчас о другом. И наконец смог оформить мысли в слова:
— Лори, я столько всего в жизни пережил и сделал! Мой геном серьезно модифицирован. А еще — огромная доза радиации в Новой Москве, нейтронно-стабилизирующая терапия. И еще «Валькирия» и другие стимуляторы на протяжении более чем трех дет. Неужели эта девочка… моя дочь… наша дочь… неужели она сможет быть… нормальной?
Лаура подняла на меня взгляд своих ярких голубых глаз, и в них вдруг отразились неожиданные упрямство и решительность.
— Она не может быть, но и будет. И не просто нормальной, но и самой лучшей девчонкой на свете. Других я не рожаю. Знак качества!
Попытки сгладить этот момент неловкими шутками были заведомо обречены на провал. Слишком уж сложным он был. Поняв это, Лаура вздохнула.
— Дима, послушай! Будем честны. Никто из нас не ждал этого, не был к этому готов. Я не знаю, захочешь ли ты провести со мной всю жизнь. Да и я не знаю, захочу ли я этого. Мало ли что стрельнет кому-то из нас в голову, как все изменится? Мы ведь еще не решали ничего окончательно…
Я открыл было рот, но она торопливо меня прервала.
— Нет, не говори ничего пафосного и душещипательного! Пожалуйста! Я не хочу, и ты не хочешь, чтобы случившееся повлияло на наши решения относительно будущего наших отношений! Нет, правда! Нет ничего глупее, чем что-то решать «по залету»! И я не стану ни сама этого делать, ни тебе этого не позволю!
Сделав на этом ударение, она продолжила.
— Но этот ребенок… наша дочь… как бы что не сложилось дальше, теперь она всегда будет связывать нас с тобой. И ей будет нужен папа. Живой, настоящий. А не чей-то портрет на стене. Поэтому я и хотела, чтобы ты знал. Потому что надеялась, что хотя бы это отодвинет в сторону твои суицидально-героические наклонности, и мотивирует сохранить свою жизнь.
— Лори…
— Да, Дима?
— Милая, я люблю тебя. И я хочу провести с тобой всю свою жизнь. Ты говорила — «мы еще не решили». Но для меня это вообще никакое не «решение»! Я просто вдруг понял это, едва узнал тебя — и больше не сомневался!
— Дима, ты говоришь сейчас все это всерьез?
— Конечно! — заверил я, и, выдохнув, молвил: — Лори…
— О, нет! — торопливо замахала руками она, и взмолилась. — Дима, только этого не говори! Не сейчас, пожалуйста! Это будет ужасно!
Она была права. Но я все-таки спросил:
— Ты бы вышла за меня замуж?
— Ну вот. Он-таки сказал это. Несмотря на все, что я только что втолковывала про серьезные решения «по залету», — страдальчески закатив глаза и возведя их к дождливому небу, прошептала она.
Затем она обрушилась на меня с истинно итальянской экспрессией:
— Что значит «бы»? И почему ты произносишь все это, будто долбанный рыцарь XVIII века? В наше время люди относятся к партнерству намного менее патетично! Может быть, ты еще хочешь чтобы я взяла себе твою непроизносимую польскую фамилию?! А еще знаешь… нет, я-таки скажу… здесь, под этим противным дождем, возле этого проклятого забора в этой глуши, в перерывах между нервными озираниями через плечо в поисках киллеров, которые пришли по наши души — все это вообще звучит и выглядит как дикий сюр! А где бокалы с шампанским, кольцо, музыканты, карета, и все прочее — раз уж ты решил делать все по старинке?! Ты вообще хоть раз в жизни видел, как это делается?!
— Лори…
— Извини, я часто бываю несносной, когда нервничаю. Но я же просила тебя — не говори этого сейчас! Просила же, бляха!
Я продолжал смотреть на нее.
— Ну чего ты таращишься на меня?! Да, я «бы» за тебя вышла, Дима!
Не дав мне ничего ответить, она торопливо добавила:
— А если ты хочешь, чтобы мы смогли повторить этот разговор в нормальном месте, в нормальное время, безо всяких «бы» — пожалуйста, хоть раз сделай все по-моему! Завязывай со всем, чем ты занимаешься! И позволь мне все утрясти!
— Я очень хотел бы этого. Но ты не сможешь ничего «утрясти», Лори.
— Зачем ты мне только что сделал предложение, если сомневаешься в моих способностях?
— Давай без шуток. Ты должна немедленно отправляться в самое надежное укрытие и беречь себя! Беречь нашу дочь!
— Ну вот. Еще никакая дочь не родилась, а ты уже любишь ее больше, чем меня, — иронично прокомментировала Лори. — Откуда ты знаешь, может, я ее вообще придумала?
— Я серьезно. Береги себя. Держись подальше от любых опасностей. Не лезь в политику. Я придумаю, как нам все решить, Лори. Сделаю все так, чтобы мы были вместе, и…
— Дима, как бы ты красиво не попытался сейчас все это обставить, я же понимаю, что ты собираешься идти еще кого-то там убивать, — страдальчески вздохнула Лори. — Ты правда думаешь, что это поможет? Правда думаешь, что умерло еще недостаточно?
