— По правде говоря, когда он попал туда, революция уже шла полным ходом. Он просто запрыгнул в этот безумный поезд.
— И мне нужно тебя благодарить за это.
— Я не планировал того, о чем ты думаешь.
— Я бы никогда не обвинил тебя в том, что ты что-то планируешь. Подойди и сядь.
Я следую за ним в ту часть комнаты, где лицом друг к другу сгруппированы кресла и диваны. Сажусь в мягкое кожаное кресло. Это самый уютный предмет мебели во Вселенной. Моя задница хочет развестись со мной и выйти замуж за него.
— Ну что, Джимми, убил в последнее время кого-нибудь интересного?
— Не-а. Те, кого я сегодня убил, уже были мертвы, и просто нужно было им об этом напомнить.
— Уверен, что они это оценили.
— Никто не жаловался.
— Что это была за нежить?
— Вампиры.
— Молодые? Боже, ненавижу их.
Люцифер закуривает «Проклятие». Я знаю, он хочет, чтобы я попросил и себе, так что не делаю этого.
— Почему ты здесь, наверху? Разве ты не должен быть в Даунтауне, устраивая порку виновным и расправляясь со своими генералами? Или ты досрочно уходишь на пенсию, чтобы больше времени проводить с внуками?
— Ничего столь драматичного. Я сейчас в городе оказываю кое-какие консультации.
— Какого рода?
— А зачем все приезжают в Лос-Анджелес?
— Убивать людей.
— Нет, это только ты. Нормальные люди приезжают сюда, чтобы попасть в кино.
— Ты снимаешься в кино?
— Конечно же, нет. Я здесь в качестве технического консультанта. Один мой друг-продюсер осуществляет предварительную подготовку к съёмкам высокобюджетного фильма истории моей жизни.
— Пожалуйста, скажи мне, что в качестве режиссёра возвращаешь из мёртвых Эда Вуда [233].
— Это исключительно элитный проект. Я разочарован, Джимми. Думал, ты будешь очень рад. Ты же любишь кино.
— А зачем тебе понадобился байопик [234]? Примерно половина когда-либо снятых лент — это фильмы ужасов, а разве не все фильмы ужасов на самом деле о тебе? Так что у тебя уже порядка десяти тысяч картин.
— Но лишь метафорически. Даже те, в которых изобразили меня, это никогда не был на самом деле я. А это будет настоящая вещь. Подлинная история. История, рассказанная с моей стороны.
— Не пойми меня неправильно, но кого это ебёт? Неужели действительно хватает сатанистов и девочек в полосатых чулках, чтобы окупить подобную киношку?
— Джимми, это картина престижа. Иногда студия делает фильм, который понимают, что не принесёт прибыли в краткосрочной перспективе, потому что они знают, что это правильно с художественной точки зрения.
— Тебе принадлежит глава студии, не так ли? Кто-то продал тебе свою душу ради славы, власти и легкодоступных старлеток всех мастей, и это их расплата с тобой.
— Это только частичная оплата. Душа по-прежнему принадлежит мне.
Люцифер идёт к столу и возвращается с куском чёрного бархата в рамке, который мог бы принадлежать ювелиру. Тот покрыт маленькими блестящими предметами. Перочинный нож. Очки в проволочной оправе без одной линзы. Пара запонок «Шрайнер». Нэцкэ в виде спящей кошки. Он берёт маленькое золотое ожерелье.
— Я беру что-нибудь у каждого, чья душу держу у себя. Не так. Они сами выбирают то, что хотят мне дать. Это символический акт. Физическое напоминание о нашей сделке. Это безделушки от голливудских друзей.
Он поднимает золотое ожерелье повыше, чтобы я мог как следует её рассмотреть.
— Вот эта — Саймона. Саймона Ричи. Главы студии. Саймон воображает, что он очень умный. Большая ирония. Ожерелье принадлежит его первой жене. Это был её подарок на Первое Причастие. Чётки с прелестным маленьким крестиком. Конечно, когда она получила их, то была ещё совсем девочкой, поэтому в какой-то момент добавила золотой брелок в виде единорога. Милая вещица, хотя не уверен, что Церковь это одобрит.
— А что он или она получили за всё это?
— Саймон? Он получил чуть больше времени.
Люцифер глубоко затягивается «Проклятием» и кладёт ожерелье обратно вместе с остальными сувенирами душ.
— Это всё, чего вы, люди, вечно желаете. Чуть больше времени в мире, который все вы в глубине души тайно презираете.
— Я не делаю из этого секрета.
— И именно поэтому ты мне нравишься, Джимми. Мы во многом похожи. Плюс, ты так хорошо умеешь убивать всяких тварей. Вот что ты будешь делать для меня, пока я здесь. Не столько убивать, сколько предотвращать убийство, а именно моё. Ты будешь моим телохранителем всякий раз, когда я буду находиться в общественных местах.
— Ты дьявол. Ты играл Богу на кожаной флейте и остался жив, чтобы рассказать об этом. Зачем тебе понадобился телохранитель?
— Конечно, никто не может убить меня насовсем, но это физическое тело, в котором я обитаю на емле, может быть повреждено или даже уничтожено. Ведь будет неловко, если оно окажется изрешечённым пулями? Мы не хотим подобной негативной шумихи, едва производство сдвинется с мёртвой точки.
— Тебе нужен новый пиарщик, а не телохранитель.
— В наши дни все самые известные люди путешествуют с частной охраной, не так ли? А ты — моя. Рядом со мной Сэндмен Слим, готовый в мгновение ока сворачивать шеи. Это будет отличная работа на прессу. Для нас обоих.
— Это точно именно то, чего я хочу. Чтобы больше людей узнали, кто я такой.
Люцифер смеётся.
— Не волнуйся. Гражданские СМИ не увидят ни одного из нас. Это чисто ради людей нашего сорта.
— Саб Роза.
— Именно.
— Это тот, кто владеет студией?
— Нет. Это гражданский джентльмен, но большинство его сотрудников Саб Роза. У студии даже есть социально ориентированная программа, предоставляющая низкоквалифицированную работу Таящимся, которые хотят выползти из канализации в реальный мир.
— Саб Роза получают угловой офис, а Таящиеся должны чистить сортиры. Всё, как всегда.
— Джимми, это звучит как классовая борьба. Ты ведь не социалист?
— Учитывая, кто я и что я…
— Мерзость?
— Верно. Учитывая, что большинство Саб Роза скорее всего считают меня Таящимся, ты в самом деле хочешь видеть меня рядом, чтобы один из них мог сострить на вечеринке, и мне пришлось бы оторвать ему голову вилкой для креветок?
Кажется, что Люцифер на мгновение задумывается, ставит свой стакан и наклоняется в кресле вперёд. Он говорит очень тихо.
— Неужели ты хоть на секунду подумал, что я позволю кому-то из ходячих экскрементов, которыми кишит этот мир, оскорбить меня или кого-то из моих подчинённых? Может, ты и прирождённый убийца, но я специализируюсь на муках, которые длятся миллион лет. Ты считаешь, что повидал ужас, потому что был на арене. Поверь мне, ты понятия не имеешь, как выглядит настоящий ужас, и какие жуткие вещи я делал, чтобы удержать свой трон. Ты будешь рядом со мной, пока я нахожусь в Лос-Анджелесе, потому что в решении этой задачи, как и всех других, я такой же твой телохранитель, как и ты мой.
Именно в такие моменты, когда Люцифер распаляется, и слова и сила льются рекой, я понимаю, как один одинокий ангел убедил треть рабочих пчёл Небес перевернуть помойку. И лишь у трети были яйца последовать за ним. У меня такое чувство, что и многие другие ангелы прислушивались, но были слишком напуганы, чтобы присоединиться к вечеринке. Если бы я был каким-нибудь ангелом — промасленной обезьяной [235] из низших классов, попавшим под перекрёстный огонь спора между Люцифером и Аэлитой — о, подождите, я… я бы дважды подумал, прежде чем показать Богу средний палец и сбежать с Сатаной и Пропащими ребятами в «Страну Никогда-Никогда» [236]. Но я бы всё равно сбежал.
Мне хочется спросить, что означает та часть о том, что мы телохранители друг для друга, но, когда он становится таким, задавать прямые вопросы страшно, так что я иду другим путём.
