Вот уж чего не ожидала Эмма услышать от отца, которого всегда считала обычным торгашом и дельцом, так это таких слов. Хорошо же она знала родного папу!
– Если так, – заметил Лесл, – то меня наверняка призовут. Возраст самый подходящий.
– Я тоже так думаю, – согласился Вин. – Что будешь делать?
Сын думал недолго.
– Лично я изворачиваться не стану. Долг есть долг. Если, не призовут, сам напрошусь.
– Похвально, – отец улыбнулся, морщинки у глаз стали глубже.
Лесл промолчал.
– А Слойн? Его спасут? – с надеждой спросила Эмма.
– Будем надеяться, – Вин отвернулся, он не умел врать.
Хуже всего то, что в столь трудный час для империи молодой император Клай заболел и не выходит из храма Азнура. Чем болен, никто не говорил, и в народе ходил слух, что Клай заразился дурной болезнью. Хотя Вин Эрго решил, что у император какая-то смертельная болезнь, и жить тому осталось немного. Иначе зачем скрываться в храме и посвящать всё своё время молитвам.
Ближе к полудню в новостях появились социальные ролики, в которых доблестная имперская армия крошила всех на свете врагов, стирала в порошок, а потом, переступив через мёртвые тела, шагала дальше. «Враг должен быть разбит, спасите Родину! – говорилось в каждом сюжете. – Вступайте в ряды нашей непобедимой армии, и мы вместе одолеем врага». Это говорило о том, что проблема возникла серьёзная, иначе и не стали бы записывать эти рекламные фильмы.
В городе в этот день не открылось ни одно кафе, отменены все увеселительные мероприятия, во многих окнах вывесили траурные флаги, а знамёна над императорским дворцом приспустили.
Ближе к вечеру стали поступать новые сообщения. Старог пал, кроме того, чуть позже Энхаты напали и на другие планеты западного рубежа, Свел и Триг. Контингент одной уничтожен полностью, а на Триге атаку удалось отбить и даже захватить один звездолёт. Корабль, правда, энхаты взорвали перед отступлением, но в плен попало несколько офицеров.
Наутро брату прислали повестку, и он без раздумий отправился в сборный пункт. Уже вечером стало известно, что отправят на западные рубежи.
Днём заглянул Дайн. На работе дали один выходной, чтобы отвезти матери деньги, и он воспользовался моментом, чтобы увидеться с Эммой.
Они брели по улице, которая ещё вчера была нарядной и красивой. Город сильно изменился. Исвар стал странным, страшным и незнакомым. Все кафе закрыты, а афиши задрапированы. На улицах очень мало народу, все засели по домам перед экранами и ждут страшных новостей.
– Мне завтра опять на работу, – произнёс Дайн.
– О, да ладно! А мой брат поедет воевать, – с вызовом и излишне резко ответила Эмма. – А мог бы и остаться.
– Я бы тоже, но… – Дайн покраснел.
– Что «но»? – Эмма сузила глаза. – Но трусишь?
– Нет… но мама, – Дайн совсем растерялся.
– Что ты всё за мамочку прячешься? – выкрикнула Эмма. – Скажи честно – если есть возможность спасти собственную шкуру, то ты этим воспользуешься.
Дайн остановился.
– Ты не права.
Но Эмму прорвало. Из глаз брызнули слёзы, и она начала закидывать товарища обвинениями.
– Ты трус! – кричала она. – Слойн погиб. Мой брат может погибнуть. А ты едешь на работу!
– Зря ты так, – пытался защищаться Дайн. – Если меня убьют, то мама не сможет прокормить семью. И тоже может погибнуть. И сестрёнки с ней.
– А я уже погибла! – визжала Эмма. – Слойна нет уже! Он умер, его убили.
Увидев, что у подруги началась истерика, Дайн постарался её успокоить.
– Нельзя так говорить. Официального подтверждения ещё не прислали, он мог выжить.
Но Эмму же не остановить.
– Это не важно! Важно только то, что ты трус! Трясёшься за свою шкуру и за шкуру своей мамочки.
Дайн побледнел.
– Нет, я не трус, – сказал он. – И… и не надо так со мной говорить. Вы всю жизнь прожили, как люди, а мы в нищете, каждую монетку экономили. Меня потому и освободили от воинской обязанности, чтоб не лишать семью помощи. Я себе ни копейки не оставляю, всё маме отдаю и сестрёнкам. Вы каждый день жрёте от пуза, а мы всю жизнь еле тянули. И я ни разу не пожаловался и ни в чём тебя не упрекнул. И я не виноват, что война началась.
Дайн развернулся и ушёл. Эмма хотела побежать за ним, но гордость не позволила. Просто стояла и смотрела в спину товарищу. А тот ни разу не обернулся. Эмму разрывали противоречивые чувства. Ей стало жалко парня, ведь ни за что обидела. Но в то же время ненавидела его, ведь он спокойно будет ходить на работу, приносить матери деньги, а Лесл добровольно отправится воевать. А что со Слойном, и где он сейчас находится – вообще неизвестно. Эмма не разобрала, чего в ней сейчас больше – жалости или ненависти. Понимала только одно – они перестали быть друзьями. Так и расстались.
А вечером поступило уведомление из колледжа телепатов. В нём говорилось, чтобы Эмма не уезжала далеко – её телепатические способности в скором будущем могут пригодиться империи.
«Уважаемая Эмма Эрго, – было написано в письме, – просим вас не покидать место проживания, чтобы мы в любой момент могли с вами связаться.
В столь тяжёлый для империи час ваша помощь, как и вклад всех граждан, может оказаться решающей. Дело в том, что ваши телепатические способности, хоть ещё не полностью изучены и не развиты, как у взрослых телепатов, могут пригодиться при работе с пленными энхатами. Мы надеемся на вас, как на одну из лучших телепаток колледжа.
Когда империи понадобится ваша помощь, мы дадим об этом знать. А пока ожидайте, когда с вами вяжется наш инструктор».
Эмма дала отцу почитать письмо, и тот помрачнел. Долго сидел и молчал, и наконец сказал, глядя в стену:
– Война – это не женское дело. Я всегда так считал и от своих слов не откажусь. Но ничего не поделаешь. Мы, Эрги, всегда чтили законы. Надеюсь, хоть на передовую тебя не отправят.
– Наверное, пленных будут привозить сюда, – заметила Эмма.
– Хорошо если только пленных, – загадочно произнёс отец.
Эмма так никогда и не поняла смысла этих слов. Ей повезло, к допросам мирных сограждан и военных, уцелевших в боях с энхатами, привлекали не юных телапаток, а взрослых людей, которых ничем не прошибить.
Ещё через день Лесла посадили на магистральный звездолет и увезли далеко, на западные рубежи, на одну из планет, которая пока ещё не подверглась атаке энхатов. Эмма с отцом и матерью поехали его провожать.
– Не плачь, сестрёнка, я вернусь. Вот только с энхатами разберусь.
Это были последние слова, которые Эмма слышала от брата.
Отец, проводив сына, улетел на фабрику – теперь всеми делами приходилось заведовать самому. Эмма просилась помогать – если уж не воевать, то хоть управлять фабрикой, но Вин велел дочери вернуться и заняться домашними делами.
Дел дома практически никаких, и Эмма сидела целый день в комнате. Ей было жалко Слойна, брата, Дайна, которого оскорбила, отца с матерью, саму себя. Жалко весь мир, но изменить она ничего не могла. Оставалось только ждать, как будут развиваться события.
Лежала и думала обо всём. За эту пару дней страшно устала от безделья, собственного бессилия и тревожного ожидания. Хотела, чтобы поскорее пристроили к делу – раз уж в колледж поступил запрос на телепатов, то скоро могут вызвать. Мечтала, чтобы её тоже увезли на западные рубежи, где она будет допрашивать пленных энхатов в боевых условиях. Может быть, там встретится со Слойном. И с братом. А может, Слойн спасёт её во время атаки. Или она спасёт его. И оба будут ранены, и их поместят в одну палату. Хотя нет, зачем ранения? Останутся целы и невредимы, вот просто ни одной царапины. И командир разрешит сыграть свадьбу.
Эмма очнулась. Какая к чёрту свадьба? Слойн неизвестно где, неизвестно, жив или нет. Со Старога после атаки никаких сообщений, скорее всего, сопротивление там полностью подавлено, а все солдаты погибли. А она тут размечталась, как малое дитя.
Эмма закрыла глаза. Ей очень хотелось, чтобы всё было не так. Но мир не перекроить. Изменить ничего нельзя. Всё очень плохо.
