– Под лестницей чулан есть, первое окно – это из него, – усмехнулся Клим.
Девушка гневно выдохнула, явно коря себя за промашку, потом повернулась к Климу.
– Ладно. Спокойной ночи. Я пошла.
– Куда это ты пошла? Открывай дверь.
– Чью?
– Свою. Должен же я убедиться, что ты правду говоришь и никого тут грабить не собиралась.
Девушка снова насупилась, но достала из кармана ключ и легко открыла соседнюю дверь.
– Убедился? – обиженно поинтересовалась она, проходя в комнату.
– Ага. Жень, а ты всё-таки куда ходила-то, а?
Женя хмыкнула. А потом взяла и захлопнула дверь прямо перед его носом. Клим некоторое время созерцал неровно окрашенную деревянную поверхность, потом постучал. И еще раз. Приложил ухо к двери и прислушался. В комнате было тихо, и узкая щель между дверью и полом была темна, а значит, Женя не стала включать свет.
Он усмехнулся, широко зевнул и побрел к себе. В постели его ждала подушка.
* * *
– Может, не пойдем, а? – неуверенно предложил утром Яков.
Клим поцокал языком, обвел взглядом парк, через который им предстояло добраться до полигона, и подавил возникшее от увиденного острое желание закурить. Вчера вечером прошел очередной дождь со снегом, а ночью ударил мороз, и все дорожки превратились в каток, да к тому же неровный. Сырой стылый воздух неприятно холодил нутро. При каждом выдохе изо рта вырывалось облачко пара. А в общежитии, из которого они только что шагнули на улицу, было сухо, тепло и уютно.
– Может, и не пойдем, – задумчиво ответил Клим, а потом махнул рукой. – Да куда мы пойдем? Пока дойдем, все ноги переломаем, а с переломанными ногами особо не побегаешь. Нет, пошли-ка лучше завтракать.
– Пошли, – радостно согласился Яков.
Вместе они добрались до комнаты Клима, скинули куртки и едва ли не наперегонки, будто мальчишки-отроки, кинулись наверх. Преодолели лестницу вприпрыжку, заслужив неодобрительный взгляд кого-то из жильцов, а потом, хохоча и то и дело ловя друг друга за шиворот, чтобы не дать другому обогнать себя, влетели в отгороженный холл, служивший в общежитии кухней. Настроение у обоих было преотличное, на календаре значилась суббота, у Клима был выходной, у Яши тоже, и совсем скоро к ним должна была присоединиться Злата, так что день обещал быть лучше некуда.
На кухне одуряюще пахло оладьями. Так, что рот мгновенно наполнился слюной. Источник запаха обнаружился тут же: на обеденном столе, которым в общежитии никто и никогда по прямому назначению не пользовался, потому что жильцы предпочитали есть у себя в комнатах, стояло блюдо, доверху наполненное сложенными на него пирамидкой золотистыми лепешками. Рядом стояла миска со сметаной. И всё это великолепие, судя по всему, предназначалось исключительно для двух людей, сидящих за этим самым столом.
Сначала взгляд зацепился за седенького старичка, одетого в косоворотку, подпоясанную красным расшитым кушаком. Ни дать ни взять только из Тридевятого, разве что лаптей не хватало. Пожалуй, Клим бы так и решил, но рядом со старичком обнаружилась его ночная гостья: короткие мышиные волосы, бесформенная черная футболка с надписями на неизвестном ему языке, широкие мужские штаны. Она вскинула бровь, когда увидела его: ты? Клим вскинул бровь в ответ: вот и встретились. Она поджала губы: не то чтобы я рада этой встрече. Клим хмыкнул: зато договорим, что не договорили! Она дернула носом и уткнулась взглядом в тарелку. На тарелке у нее тоже лежали оладьи.
Запах щекотал ноздри. Оладьями Клима в последний раз потчевала мама, и было это аж пять лун назад. Клим кинул беглый взгляд на Якова и понял, что они оба думают об одном: что за издевательство, что новым постояльцам мешало поесть в своих комнатах и не бередить людям душу? Местная скатерть-самобранка продолжала выдавать продукты с самым неподходящим вкусом, и братья уже давно отчаялись добиться от нее чего-то съедобного. В последний раз, кстати, она выдала им как раз оладьи. По ощущениям – чистый черный перец. Впрочем, вежливость никто не отменял, поэтому братья сначала поздоровались и почтительно кивнули, и только потом Яков не без грусти вздохнул и двинулся к одному из двух холодильников, где ему была отведена полка. Но тут старичок поднялся из-за стола и тепло им улыбнулся.
– Савелий Афанасьевич, – представился он. – Очень приятно. А вы, молодые люди, присаживайтесь, не стесняйтесь, у нас всего много и на всех хватит. А доченька моя вкусно готовит, не пожалеете.
Женя откинулась на спинку стула и уставилась на Клима: присядешь?
– Благодарю за приглашение! – ответил Клим. – Так пахнет славно, уверен, на вкус так же сказочно выйдет. Я Клим, а это мой брат – Яков.
– Вот и замечательно! – искренне обрадовался Савелий Афанасьевич. – А то мы с Чернавушкой тут сидим вдвоем, никто не приходит, а как же мы это одни съедим?
Клим вопросительно взглянул на Женю: Чернава, значит? Соврала, выходит, про имя. Но очередного обмена взглядами не состоялось: она неожиданно отвела глаза. Интересно.
– Клим… – шепнул Яков.
– Садись, садись, – приказным тоном велел Клим. – Невежливо от предложенной пищи отказываться. Давай-ка.
Яша послушно сел следом и обвел их всех затравленным взглядом. Климу в тысячный раз стало интересно, как вообще брат выживает в своем университете при такой боязни людей. Впрочем, Яша и не пытался скрывать, что общение с одногруппниками у него не складывается. Наверное, еще поэтому, а не только из-за своей неразумной влюбленности он так радовался Злате. Ему тоже нужны были друзья.
– Давайте знакомиться, – предложил Савелий Афанасьевич, когда Клим наложил себе полную тарелку оладий и плюхнул ложку сметаны сверху, а Яков скромно взял две штучки. – Я артефактор, прибыл сюда по работе. Вообще, я на места давно не выезжаю, но вот не забывают на Буяне про старика, попросили взяться, да… А я подумал: чего не взяться, всё равно без работы скучно, да и у доченьки в этом городе дела есть, пусть делает, а то она меня одного оставлять не хочет, переживает.
Клим ожидал, что Чернава сейчас и на это выдаст гримасу, но она его удивила.
– Оставь тебя, как же, – даже как-то нежно проворчала девушка. – А кто тебя кормить станет?
– Это правда, – вздохнул Савелий Афанасьевич, – готовить я не обучен, так что мне повезло, что Чернавушка меня балует, а то умер бы давно голодной смертью. А вы ешьте, ешьте.
Клим отправил в рот первую оладью и на мгновение замер, боясь не сдержать рвущиеся наружу эмоции. До чего же вкусно было! Оладья оказалась пышная, мягкая, нежная. В этом было страшно признаться даже самому себе, но не признаться не вышло: они оказались куда лучше, чем у матушки.
– Нравится? – ехидно поинтересовалась Чернава. Или Женя. Вопрос с именем не давал Климу покоя. Обычно он знал, когда ему лгут, но вчера ничего такого не почувствовал. Но разве может быть у человека два имени?
Стараясь не выдать себя выражением лица, Клим медленно прожевал оладью, проглотил ее и ровно ответил:
– Очень.
– А я ж говорю, Чернавушка замечательно готовит! – обрадовался старик. – А вы, молодые люди, здесь живете? Кем будете?
Глаза у Якова стали большие и испуганные. Клим про себя посмеялся. Бедняга: мало того что есть за чужой стол посадили, так еще и говорить заставляют. Надо было ответить за брата, как он всегда это делал, но тут подумалось: а может, потому Яшка и не научился с людьми общаться, что ему не пришлось учиться. Впрочем, начинать его обучение таким образом было слишком жестоко.
– Прохожу подготовку на боевого мага в Академии при местном Отделе безопасности, – отрапортовал Клим. – А Яков учится в университете, на инженера.
– На инженера – это очень хорошо, это важная, ответственная профессия, – похвалил Савелий Афанасьевич, а потом продолжил с явным уважением: – А к Соколу нашему Федору Яковлевичу в отряд попасть – так вообще почетно. На таких, как Федор Яковлевич, мир держится. Честный человек, каких мало. Держитесь его, не пропадете.
