Синицын мерзко хихикнул, прикрывая ладошкой рот. Стилет с каменным лицом отметил, что лучше бы он этого не делал — лучше стерпеть запах изо рта, чем видеть грязные, обгрызенные ногти и водянистые пузырьки на нечистой коже. Ангелом-спасителем в дежурку заглянул Михалыч, прогудел басом, буровя взглядом спину Синицына:
— Это, еду принесли, Александр Олегович. Накрыл я в кабинете. Все готово.
— Спасибо, Михалыч. Пойдем, откроешь мне камеру нашей принцессы.
Доможирова стояла у окна камеры, терпеливо ожидая, когда откроется дверь. Чуть качнув подбородком, Стилет громко поздоровался, не переступая порога:
— Добрый вечер, Елена Александровна!
— Здравствуйте, Александр.
— Не желаете со мной отужинать?
— В таком виде? Простите, Александр, но я несколько не одета и волосы мои… Не прибраны.
— У вас нормальный вид, Елена Александровна. А ужинать мы будем здесь, в здании тюрьмы. А вы где думали ужинать?
— Ну, где-то там — Доможирова крутанула кистью в воздухе и Стилет в очередной раз поразился изящности и отточенности ее движений — на свободе.
Кошка. Хищная, опытная, матерая кошка-убийца. Стилет неприлично долго молчал, не отвечая и внимательно разглядывая собеседницу. Потом произнес, не торопясь и тщательно отслеживая реакцию:
— Это возможно, Елена Александровна, все возможно. Но это будет зависеть от того, как вы будете разговаривать со мной во время ужина. Откровенно и без недомолвок или, как вы любите, одними туманными намеками.
Доможирова мягко и завлекающе улыбнулась, в глазах мелькнули озорные бесята:
— Хорошо, Саша. Я буду с тобой — слова «я» и с «тобой» она произнесла с томным придыханием, не пошло-отрепетированным, а каким-то даже робким — разговаривать, только открыто и полностью откровенно. Кстати, надеюсь, обязательный интим в перемену блюд не входит?
Стилет почувствовал, как краснеют его щеки, раздраженно дернул щекой:
— Нет, если вы сами не желаете… Леночка. Следуйте за мной.
И не дожидаясь ответа, повернулся к Доможировой спиной. Умеет выбить из равновесия, сучка, и умение это явно не той Леночки, что он знал, потом вербовал, а затем и насиловал на явочной квартире. И на разные перемены и сложные обстоятельства никак не спишешь, слишком короткий срок прошел с их последней встречи. За такое короткое время так люди не меняются, здесь реальная, жестокая жизнь, а не выдумки нанюхавшихся кокаина писателей с их ударами молнией по голове. Дьявол, мистика просто какая-то!
Стилет с силой сдавил челюсти, сжал и разжал несколько раз пальцы правой руки. Он не любил мистику, и все непонятное тоже. В его выверенный, холодный и логичный образ мира подобное не укладывалось, и было им неприемлемо. Бога нет и дьявола тоже. А вот мистика есть. Вот это его и бесило.
Вначале ели молча. Стилет неторопливо насыщался, все-таки с утра без нормальной еды, только кусок вчерашнего мясного пирога перехватил по дороге сюда. Доможирова первой разговор не начинала. Ела аккуратно, пронося ложку над куском серого ноздреватого хлеба, вытирала салфеткой капельки соуса с уголков губ. Внимательно смотрела на него и улыбалась одними глазами. Просто улыбалась. Ни по-доброму, ни по злому. Терпеливо, ожидающе. Так может улыбаться много поживший человек, разочаровавшийся, усталый, не ожидающий услышать что-то новое для себя. Это Стилета напрягало и несколько, себе он не стеснялся признаться, нервировало. Аппетит отбивало. Трудно получать наслаждение от вкуса отличного бифштекса, когда на тебя смотрят как… Как на глупого мальчишку, с таинственным видом зажавшего в кулаке осколок яркой блестяшки. «А вот у меня есть секретик!».
— Вы мало едите, Елена Александровна. Не вкусно или тюремный рацион для вас достаточно сытен?
— Спасибо, все очень вкусно, просто я ем мало. Да, может, мы перейдем на «ты», Александр? Кстати, я до сих пор не знаю вашего отчества. Только имя и кличку.
— Считаю, что вам этого достаточно. И это не кличка, а партийное прозвище.
— Ну да, ну да… Шикарный никнэйм. Стилет! Знаете, это внушает. А номер партийного билета у вас, Саша, в первых сотнях или тысячный? С такой кличкой только в первых рядах!
— Я еще раз вам повторяю, Елена Александровна, что это партийное прозвище, а не кличка!
— Пожалуйста, не кричите на меня, Александр. И значит, мы не на «ты». Это очень грустно, Саша. Ведь мы с вами друг другу вовсе не чужие люди.
Доможирская низко опустила голову. Показалась, что она даже тихонько всхлипнула.
Александр Гольба неожиданно ощутив, что заводится и одновременно чувствует себя виноватым, по-новому взглянул на Доможирскую. Играет? Какую роль и зачем? Отодвинул тарелку, есть совершенно расхотелось, быстро задал вопрос:
— Лена, чего вы этим добиваетесь? Желаете вывести меня из равновесия? Какая вам с этого выгода?
— Извините, Саша — Доможирская извиняющееся коснулась кисти Стилета — не обращайте внимания на мою стревозность. О чем вы хотели меня спросить? И почему в такой уютной и располагающей обстановке, а не в допросной?
Стилет хмыкнул:
— Хм. Есть смысл перенести наше общение туда? Вы что-то скрыли от меня на предыдущих допросах?
— Уверена, что нет. Все что вы хотели узнать — вы узнали.
— Опять играете словами, Елена Александровна — Гольба свернул напополам салфетку, ухватил чайник за раскаленную ручку — А что мы не хотели узнать или не знаем, что это нам надо узнавать, вы мне расскажете? Вам чай крепкий или не очень?
— Крепкий и желательно сахара побольше. Люблю сладкое — Доможирская смущенно улыбнулась — И давайте мы с вами, Саша, определимся — мы с вами на «ты» или на «вы»?
Стилет вернул чайник на место, задумчиво помешал ложечкой в стакане:
— Даже не знаю, Елена Александровна, что вам ответить. Смотрю на вас, и вижу лицо и фигуру Леночки Доможировой, но вы совершенно определенно не она. Женщина, которую я вижу перед собой, умна, цинична и совершенно меня не боится. Вы вообще ничего не боитесь, словно вы уже умерли. И не раз. Скажите, Елена Александровна, кто вы на самом деле?
— Сказка о сестре-близняшке не прокатит?
— Как вы выразились? «Прокатит»? То есть, вы хотели сказать, «пройдет»?
Доможирская с выражением неприкрытой досады на лице кивнула головой.
— Блатная феня? Питерская или московская?
— Одесская, Саша.
— Даже так… Впрочем, неважно, к этому мы вернемся позже. Так кто вы?
Доможирская вздохнула, вытянула тонкую папироску из коробки. Прикурила, глядя в глаза Стилета.
— Я, Пантелеева Елена Александровна, в девичестве Доможирова. Год и день моего рождения вам известны. Происхождение тоже. А насчет всех несуразностей, то в этом виноваты голоса.
— Кто виноват? Голоса? Какие голоса? Что за ерунду вы несете!
— Разные голоса, Саша, разные. Мужские, женские. Старые и молодые.
Доможирова сидела напряженно выпрямившись, прикрыв глаза и вцепившись побелевшими пальцами в край стола. Дрогнули приборы, звякнула ложечка в стакане Стилета. Губы Доможирской беззвучно шевелились что-то произнося, глубокие морщины перечеркнули лицо, старя женщину, скулы заострились. Стилет невольно наклонился вперед, прислушиваясь к невнятному шепоту.
— Они говорят, они зовут, они шепчут… Угрожают, кричат. Они говорят, что делать, они приказывают, требуют… Они пугают меня!
Глаза Доможирской внезапно широко распахнулись, Стилет еле остановил готовящуюся отвесить пощечину руку.
— Не стоит этого делать, Саша, я уже пришла в себя. Так, минутная слабость. Голоса у меня под контролем и от них есть польза. И мне и вам. Как вы думаете, смогла бы я без их помощи уйти из той квартиры в Петрограде? То есть, уже в Ленинграде.
Стилет опустил зависшую над столом руку, порывшись в кармане, достал папиросы, закурил. Выдержав короткую паузу, ответил:
— Думаю, что нет. Уверен, что нет. Слишком профессионально все было проделано, немалый опыт в подобных делах чувствуется. Не похоже это на Доможирскую, ту Доможирскую, что я знал. Значит, говорите, вам голоса помогли?
