Прежде, чем умереть (СИ) - Мичурин Артём Александрович

— Я могу и с левого...

Не дав договорить, она нацепила мне на шею «Бизон» и вытащила карабин:

— Ты мне нужен напарником, а не обузой.

— Ну ладно, как скажешь, как скажешь...

Больше зимы я ненавижу только ноябрь с его — сука — промозглостью. Редко какое слово так идеально подходит для определения той гнуси, которая зовётся ноябрьской погодой. Сырость, холод и гниль.

Лошади, ступая по заиндевевшему подлеску, ломали копытами его ледяную коросту и скользили по мокнущей, словно гнойная рана, земле. Мы двигались по просеке, которая, если верить Ольге, должна была вывести нас к трассе М-5, а та, в свою очередь, прямиком к Жигулёвску и его злополучной плотине. Ну как «прямиком», не совсем, конечно. По карте выходило, что пилить до следующего островка гибнущей цивилизации нам плюс-минус восемьдесят километров. На сраных лошадях по сраному ноябрьскому лесу. Уже к полудню я начал сомневаться, что рикошет пули Чабана от моего черепа — удача.

— Всё, привал.

— Рано, — бросила Ольга через плечо категоричным тоном.

— Может тебе и рано, а я устал гадать, что у меня раньше треснет — башка или задница. Мы сделаем привал, прямо сейчас.

Для привала выбрали небольшой закуток чуть в стороне от просеки, с упавшим деревом и полянкой, годной для разведения костра. Совсем скоро под котелком затрещал хворост, и тепло огня отогрело моё холодное озлобленное сердце, из-за чего снова захотелось поговорить:

— Знаешь, — поправил я веткой занявшееся с одного края поленце, — с тех пор, как очнулся и выслушал тебя, я всё думаю: «А какого хера мне приспичило вертеться рядом с этими двумя охламонами, да ещё так близко, чтобы огрести по затылку?». И почему тебя в это время не было рядом, а?

— Потому, что ты всё любишь делать по-своему, — ответила Ольга, надев торбу на лошадиную морду.

— И что это значит?

— Ты взял след и понёсся за добычей, хотя я говорила, что спешить не стоит. Но кто я такая, чтобы поучать самого Коллекционера. Очевидно, ты нагнал их, а вот что было дальше... Я нашла тебя лежащим без сознания, с разбитым затылком.

— Хочешь сказать, они меня переиграли, подошли сзади, вплотную, ко мне, и вырубили? Голова моя в последнее время много страдала — это правда, но не настолько чтобы поверить в такое развитие событий.

— Может, ты себя переоценил? — села Ольга на бревно и обтёрла руки снегом.

— Меня трудно переоценить, даже мне самому. Я — мать твою — людей с восьми лет убиваю, и уж подкрасться к себе в промёрзшем лесу точно не дам.

— Как ты верно заметил, меня там не было, я не знаю, что произошло. Но результат вышел явно не в твою пользу. Не надо винить меня за собственный прокол.

— А это откуда? — продемонстрировал я относительно свежие ссадины на костяшках. — Только не говори, что я с досады ебашил кулаками в стену.

— Мы взяли языка в Сызрани, ты его допрашивал.

— Погоди-погоди, — вгрызался всё глубже в мой мозг червь сомнения, — я бил его по лицу голыми руками?! А где это происходило? Пойми правильно, я не докапываюсь, просто, единственное место, какое я могу себе представить в описанных обстоятельствах — это общественная баня, где под рукой нет ничего, кроме берёзового веника и собственного хера.

— Кол, — прищурилась Оля с горькой обидой во взгляде, — ты меня в чём-то подозреваешь?

— Ясен х** подозреваю! Иначе с чего бы я задавал столько очевидно риторических вопросов? Ведь когда тебя спрашивают: «А не пиздишь ли ты?», то совсем не ждут услышать: «Конечно, не пизжу». Нет, от тебя ждут чего-то вроде: «Ладно-ладно, я всё расскажу, только, ради Бога, не трогайте мою жену и детей!!!». И так как жены с детьми у тебя нет, я уповаю лишь на твою сознательность и наши тёплые почти родственные отношения. Ну?

Ольга, пока я говорил, смотрела на меня сосредоточенно, со всей серьёзностью, но стоило мне закончить, как тут же расплылась в улыбке — такой по-детски непосредственной и светлой, что я сам чуть не улыбнулся в ответ, что было бы совсем не кстати.

— Кол! — воскликнула она, едва сдерживая смех. — Опять меня проверяешь? На понт решил взять, как тогда?

— Ты о чём? — слегка смутило меня это неуместное веселье.

— Не помнишь? — спросила Ольга, как будто слегка огорчившись. — Ну, как тогда, в Архангельске. Ты куда-то задевал свой набор отмычек и решил, что это я взяла. Пришёл такой надутый и давай речь толкать, что, мол, крысятничать плохо, что в приличном обществе за такое пальцы отрубают. А я вообще без понятия, чего ты несёшь. Перепугалась, конечно. А ты всё продолжаешь, ещё сильнее расходишься, начал руками размахивать, тут-то у тебя отмычки из-за подкладки и вывалились. Карман дырявый был. Совсем не помнишь?

Я не помнил, но из-за этой истории мне отчего-то сделалось неловко, как будто меня разбудили и сказали: «Ты обосрался». И ведь так сразу не оспоришь, сперва надо проверить — вдруг и правда обосрался.

— Хочешь сказать, я зря на тебя гоню?

— Думаю, ты и сам понимаешь, что зря, только остановиться не можешь. У тебя иногда язык начинает работать быстрее, чем мозги. Ну, разгоняется и дальше мелет по инерции. Такое впечатление, что он у тебя не мозгом контролируется, а... Даже не знаю... Надпочечниками, наверное.

— Надпочечниками?

— Вот зачем ты сейчас спросил? Ведь прекрасно же слышал, что я сказала. В бутылку решил лезть?

— Слушай, а ты мне в самом деле сильно близка?

После такого вопроса над нашей маленькой уютной полянкой повисла зловещая тишина. Ольга замерла, не донеся половник до котелка, и очень медленно вернула свою сочную приподнятую с бревна задницу на место. Кажется, в эти несколько секунд моя амбициозная воспитанница была настолько напряжена, что окажись мой хер там, где мечтал побывать, судьба его оказалась бы незавидна. Я почти физически ощущал, как отвердели её мускулы, готовые мгновенно бросить руку, держащую сейчас половник, к предусмотрительно расстёгнутой кобуре, развернуть тело на сорок пять градусов и заставить указательный палец жать на спуск с такой скоростью, что автоматика не справится.

— Купилась!!! — проорал я Ольге в ухо, готовый парировать любое резкое телодвижение, но она даже не моргнула. — Ха! Так и знал, что купишься. Хорош я — чёрт подери — ой хорош!

— Я могла обжечься, — пролепетала Оля, тщетно скрывая металлические нотки в голосе.

— С твоими-то стальными яйцами? Брось. Налей похлебать, охота горяченького.

Глава 50

Лживая сука. Я её враньё нутром чую. По-хорошему, нужно скрутить гадину прямо сейчас и допросить с пристрастием. Ха, это будет приятно, даже мысли об этом доставляют мне удовольствие. Есть лишь один момент, не позволяющий претворить их в жизнь немедленно — я боюсь вспомнить, что эта наглая самка в самом деле что-то для меня значит, когда будет уже слишком поздно. Вряд ли в моей жизни было много дорогих мне людей, учитывая, что само слово «человек» вызывает у меня оскомину. И, если она одна из таких... Если она единственная из таких, не хотелось бы понять это, глядя на обезображенный труп. Да — чёрт подери — собственный эгоизм не позволяет мне наслаждаться жизнью. Парадокс! Чтоб ему пусто было.

— Что там с пеленгатором?

— Молчит, — ответила Ольга, даже не удосужившись взглянуть на агрегат.

— Давно проверяла?

— Десять минут назад.

— Так может сделаешь милость и проверишь снова?

— Кол, мы их ещё и близко не нагнали. Хочешь, чтобы аккумулятор сел?

— Нет, я хочу две седельных сумки из их кожи.

— Тогда наберись терпения.

— Терпения... Опять. Кругом это ёбаное терпение. Знаешь, если бы его не было, мир стал бы значительно лучше.

— Неужели? Считаешь, мир без тебя был бы лучше?

— Хочешь сказать, мне давно башку бы оторвали, живи я, как вздумается?

— А разве нет?

— Стоит попробовать, хотя бы для того, чтобы ответить на этот вопрос.