Честный человек на моём месте кинулся бы на колени и завопил: «Каюсь, отец родной, не я это придумал, а инженер из Венгрии, в одна тысяча девятьсот семьдесят каком-то там году!» Но я, естественно, колоться не собирался, а потому выдал на-гора версию о своих пробудившихся после удара током способностях, которые, как оказалось, относятся не только к спорту и музыке.
– Фантастично звучит, но, учитывая неожиданные для вашего возраста достижения в уже перечисленных сферах, такое развитие событий не сильно и удивляет, – сказал Косыгин.
– Да, и ещё одно замечание…
– Слушаем вас внимательно.
– Даже если нам удастся запустить кубик в серийное производство, боюсь, как бы на Западе не начали лепить контрафактную продукцию.
– Логично, – чирканул что-то предсовмина карандашом в листочке. – Возьмём на заметку. Тут надо продумать все юридические тонкости, а то ведь наш-то патент на капстраны, наверное, и не распространяется.
А когда с лицензированием всё будет улажено, можно устроить серьёзную рекламную кампанию, – продолжил я. – Реклама, как известно, двигатель торговли, чем раньше её начнём, тем более массовыми станут продажи по всему миру. Валюта для советского государства лишней уж точно не будет. А насчёт подарочных экземпляров вы правильно заметили. Сувенирные кубики можно послам дарить, да даже главам других государств. Желательно развитых, где местное население может потратиться на приобретение впоследствии бюджетной модели кубика, а не озабочено добычей пропитания, как в странах третьего мира.
– Что ж вы так, Егор Дмитриевич, дискриминируете народы Африки и прочих государств, которые веками находились под колониальной пятой капиталистов? – нахмурился Косыгин. – Они же не виноваты, что им приходится думать о том, как прокормить себя и своих детей, а не о том, какой по счёту автомобиль купить в свой личный гараж.
Бляха муха, вот я ляпнул, не подумавши. И ведь хрен чего возразишь, хлещет наотмашь, разве что краснеть остаётся. Жаль, не выскажешься о тех же зарвавшихся афроамериканцах будущего, да и прочих «братьях наших меньших», которые и сейчас уже неплохо пристроились на шее советских граждан, регулярно отчисляющих кровные копейки и рубли в соответствующие фонды… Кстати!
– Почему же, я не дискриминирую, напротив, недавно даже участвовал в фестивале в помощь голодающим детям Африки. Более того, инициатива его проведения как раз от меня и исходила.
Тут уж я, конечно, приврал, надеюсь, Косыгин не совсем в курсе, что я предлагал изначально. На моё счастье, прокатило.
– Ладно, это уже частности, ваше мнение мы обязательно учтём. Не буду вас больше задерживать, вы свободны, товарищ Мальцев. А мы перейдём к обсуждению следующего вопроса…
Зал заседаний я покидал со вспотевшими подмышками. А если бы на месте Косыгина сидел, к примеру, Сталин? Да после обвинения в уничижении несчастных народов Африки у меня вспотели бы не только подмышки.
Дома, чтобы сбросить напряжение, отправился на прогулку с Лёшкой, а затем, оставив сына возиться с игрушками, взял в руки гитару и стал негромко напевать какую-то ерунду.
– Ёжик, спел бы лучше что-нибудь про любовь, – крикнула с кухни жена.
Втянув носом ароматный запах жарящихся котлет, я принялся перебирать в уме композиции соответствующего содержания. Тут же на ум пришла песня «Кто-то простит» безвременно ушедшего Мурата Насырова. И я негромко запел:
Вечер окутался тайной, ты не узнаешь случайно,
Что свет в моём окне уже погас давным-давно.
Лето, подарок природы, радует тёплой погодой.
Июльский вечер мне погасит в этом сне окно…
Ленка встала в дверном проёме с полотенцем в руках, прислонившись плечом к косяку. Сзади из кухонного окна на неё падал багровый отсвет заходящего солнца, в свете которого она казалась сошедшей с чудотворного образа Богородицей. М-да, Богородица, жарящая котлеты… Впрочем, в данный момент я почувствовал некую бодрость не только духа.
Кто-то простит, кто-то поймёт,
Но от меня любовь не уйдёт.
И на песке, размытом волной,
Я напишу образ твой.
Закончив петь, я отставил гитару, подошёл к любимой, обнял её и нежно поцеловал в губы.
– Как ты смотришь на то, чтобы попозже устроить секс-марафон?
– Егорка!
– Ладно, сформулирую по-другому. Давай предадимся похоти и разврату.
– Так, сейчас как дам по губам!
А сама улыбается, искорки пляшут в глазах. Понятно, дело-то молодое. Чай не с престарелым музыкантом кувыркаться, который через пять минут задыхаться начнёт. Это ж сколько я Господу задолжал за возможность наслаждаться жизнью в этом здоровом, полном сил теле?! Любовь любовью, а наутро я подумал, что ставшую прелюдией к нашим утехам песню неплохо было бы кому-нибудь пристроить. Сам, пожалуй, исполнять её не буду, всё же мои поклонники не привыкли к таким попсово-лирическим мотивам в моём творчестве. Стал в уме перебирать, кому можно её отдать. Прикидывал и так, и этак, но типажа, хотя бы отдалённо напоминавшего Насырова, среди них не видел.
Может, поискать среди начинающих? Градского привлечь? Нет, он пока слишком молод, и к тому же у него несколько иная манера исполнения.
Хорошо бы найти этакого двойника Мурата Насырова. Вот только где? В Казахстан, что ли, ехать?
Но тут за меня постаралось провидение. Совершенно случайно, прогуливаясь с Лёшкой, увидел на афишной тумбе объявление, извещавшее о концерте эстрадно-симфонического оркестра Казахского радио и телевидения. Гастролёры в течение трёх дней выступали в Центральном доме журналиста, и сегодня был как раз первый концерт. Не мудрствуя лукаво, объяснил жене, что пойду искать исполнителя своих песен, и в семь вечера сидел в первом ряду, ловя на себе любопытные взгляды соседей.
А после концерта, длившегося около двух часов, я проник за кулисы и нашёл приглянувшегося мне вокалиста.
– Лаки, добрый вечер!
– О, вы Егор Мальцев!
– Точно, это я. И у меня к вам деловое предложение.
В общем, моим выбором стал солист оркестра Лаки Кесоглу, с которым в той реальности Лозовому лично сталкиваться не приходилось, но о существовании такого исполнителя на советской эстраде был в курсе. Теперь же я смог лично познакомиться с обладателем бархатного тенора, который предложение сотрудничать принял с энтузиазмом. Песню я казахскому греку, депортированному когда-то с родителями из Грузии, спел в гостевой зале, где стояло фортепиано, и нам никто не мешал.
– Красивая песня, – выразил своё восхищение Лаки.
– Я тоже так думаю. Давайте теперь посмотрим, как вы её исполните. Я тут уже текст набросал, вот, держите.
Общались мы на «вы», хотя разница в возрасте была не так уж и велика, Лаки оказался старше Мальцева всего на семь лет. Может, со временем и на «ты» перейдём, пока же оба чувствовали, что так комфортнее.
– Завтра я попробую договориться насчёт аренды студии, – обнадёжил я собеседника после того, как он едва ли не один в один скопировал интонации Мурата. – Вы же всё равно в Алма-Ату улетите через два дня, а у меня на руках будет запись, я смогу её отдать в ротацию на радио, например.
– В ротацию?
Они там в Казахстане что-то уж слишком отстали от жизни.
– Ну это я в Лондоне набрался англицизмов, если по-русски, то… Хм, как же по-русски сказать… Короче, будут крутить по радио. А в дальнейшем я могу подобрать вам ещё несколько песен для полноценного альбома. Эта же своего рода сингл получается.
Лаки не стал снова задавать вопросы, хотя вряд ли понял, что такое сингл. А ещё я предложил ему для эстрады отказаться от фамилии. То есть для выступлений и записей ограничиться одним именем, переводившимся с английского как «Удача». Тот подумал и согласился, видимо, несколько корявая фамилия его тоже немного смущала.
