В то время, как основные финские силы, сосредоточившись в районе линии Маннергейма, спешно готовились к обороне против предполагаемого флангового удара, уже упоминавший финский артдивизон начал пристрелку.
После первых же двух снарядов лейтенант Перцовский бегом, но пригибаясь при этом, бросился по ходу сообщения к ротному.
— Товарищ старший лейтенант, они ж по мосту бьют!
Перцовский выкрикнул это от всего сердца и весьма взволнованно. Лейтенанта можно было понять. Он затратил столько усилий, а тут ЕГО мост, сохраненный ЕГО трудами, хотят разнести на мелкие осколки фугасными снарядами. По недостатку опыта Марк еще не привык к тому, что на войне плоды человеческих усилий очень часто идут прахом.
Ротный, наоборот, сохранил полный запас спокойствия.
— Лейтенант, даже если прямо сейчас звено штурмовиков вылетит с заданием подавить эту батарею — и тогда они не успеют предотвратить повреждение или уничтожение моста. Но вы правы отчасти: артиллерия, покончив с мостом, за нас примется. Манукян, установите связь!
— Уже установлена, тарщ старшлейтенант!
— Передавайте!
И Борисов надиктовал сообщение. Оно содержало в себе ошибку: против моста действовал финский дивизион, а не батарея. Ротного извиняло то обстоятельство, что пристрелку финны вели весьма медленно (расстояние до цели составляло более восьми километров). В результате на задание вылетело лишь одно звено "крокодилов". Командиром его была назначена Лида Литвяк.
Ударные вертолеты были уже на подлете, когда в шлемофонах у всех летчиков и штурманов звена прозвучало:
— "Рыси", впереди не портсигар, а полная пачка папирос. Повторяю: пачка. Как поняли?
Хотя связисты и клялись в защищенности связи, но все авиаторы, не сговариваясь, приняли нехитрую систему дополнительного шифрования.
— Здесь "рысь-три", — отозвалась командир, — вас поняла, начинаю перекур.
— Впереди зенитки, одна батарея точно, слева от высоты сто двадцать на одиннадцать часов, по идее должна быть и вторая справа, — доложила лейтенант Валя Кравченко с штурманского кресла.
— Тогда гаубицы расположены сзади холма, — сделала вывод командир и бросила по радио команду о подавлении зенитного противодействия.
Командир "рыси-четыре" старший лейтенант Сима Амосова, не дожидаясь команды, стала "качать маятник" — так вертолетчицы, с легкой руки Старого, прозвали беспорядочные маневры с целью сбить с наводки вражеских зенитчиков. Через считанные секунды Литвяк принялась маневрировать точно так же. Выходя на ударную позицию, оба "крокодила" просели почти до земли, потом слегка высунулись над рельефом.
Финские зенитчики храбро защищались. Но они просто не успевали за верткими, несмотря на размеры, машинами. А те дали залп ракетными снарядами и мгновенно снова нырнули в "укрытие".
Девушки так и не поняли, что, хотя сами зенитки были накрыты и покорежены близкими разрывами, но часть личного состава уцелела в отрытых щелях. И выжившие в последней отчаянной попытке дать сдачи русским открыли по "чертовым мельницам" огонь из всего, что могло стрелять, включая пистолеты. Вертолетчицы хотя и слышали звуки попадания пуль, но не придали им значения.
— Первая цель поражена, — академическим тоном возгласила командир звена.
— Лид, мало ли чего тут, ты на бреющем подходи, — предупредила осторожная Валентина.
— Ну, мо-о-ожно… — снисходительно протянула Литвяк. Она и сама хотела это сделать и теперь чуть ревновала своего штурмана за то, что та выдала правильное решение раньше.
— Летят!
Увидеть вертолеты, несущиеся на малой высоте, к тому же совсем не рядом, было, понятно, невозможно. Но уж ошибиться в распознавании характерного грохочущего звука громадного винта… таких тугоухих и беспамятных в батальоне у Маргелова не имелось.
Пожалуй, единственным в первой роте, кто не радовался пролету "крокодилов", был лейтенант Перцовский. Его реакцией были сжатые кулаки и шепот:
— Ну чтоб вам на десять минут раньше прибыть?
Без сомнения, лейтенант был пристрастен. С этим тезисом согласился бы любой грамотный инженер. Мало того: и сам Перцовский поддержал бы эту точку зрения, не находись он в несколько взвинченном расположении духа.
Назвать состояние моста критическим было бы несомненным преувеличением или даже паникерством. Да, в него попало три снаряда, но… продольные балки всего лишь чуть-чуть повело. Правда, две поперечины снесло в ноль, в результате о железнодорожном сообщении по этому мосту можно было забыть на время, но вот танк, даже сорокатонный, вполне мог пройти.
Именно эта мысль и появилась у старшего лейтенанта Борисова. В результате последовала команда:
— Лейтенанта Перцовского ко мне!
Специалист по мостам прибежал меньше, чем через минуту, начал было рапортовать, но был оборван:
— Без чинов. Марк Моисеевич, сейчас по этому мосту танки пустить можно?
Лейтенант не успел собраться с ответом. Вдалеке глухо зазвучали множественные разрывы.
— Наши финнам дают прикурить! — радостно возгласил кто-то в стороне.
Лейтенант Перцовский мгновенно взял себя в руки — то есть сделался холоден и деловит.
— На первый взгляд: если не будет еще повреждений, то танк весом до пятидесяти тонн можно пускать, но понадобятся дополнительные поперечные балки. Сделать можно из бревен, работа взводу саперов на полчаса, не считая времени на подгонку. На всякий случай ехать медленно… километров десять в час. Самую тяжелую технику пускать первой, она, правда, малость разобьет крепления. но для бронетранспортеров это будет уже не так важно. Игорь Иванович, надо бы предупредить наших: пусть с собой материал возьмут, да машины с балками вперед пустят, мы сразу же и начнем. И все же мне надо бы осмотреть. Да вроде как обстрел закончился… — и неугомонный лейтенант рванулся из окопа.
— Куда?!! — рявкнул ротный. Он добавил к этому слову еще с полдюжины (и все без падежей) — и опоздал.
Разрыв едва ли не последнего снаряда все же сделал нехорошее дело: Перцовский полетел на снег, как если бы получил подножку.
На помощь поползло сразу четверо. Лейтенанта приволокли обратно.
— Кость все же задета, — приговаривал санинструктор, обрабатывая рану. — Ну, товарищ лейтенант, в медсанбат без разговоров, а потом и в госпиталь.
— Твою ж… — начал было выволочку ротный, но был грубо прерван в полном противоречии с уставом.
— Товарищ старший лейтенант, я все разглядел. Чертежи сделаю. Мне бы бумагу и карандаш…
Борисов хотел было продолжить разнос, но наглец с двумя кубарями продолжил:
— …и ластик.
Ротный безнадежно махнул рукой.
Стоявший рядом ротный старшина принял этот жест за команду и выполнил ее: достал флягу, стакан и налил.
— Держите, товаршш летенант. Оно, значит, помогает хорошо.
— Чуть после, — храбрился Перцовский. — Мне только работу закончить.
По правде сказать, лейтенант чувствовал себя скверно. Ногу дергало, как будто та попала под поршень паровой машины. Но чертежи и пояснения к ним надо было сделать. Тем более, что устно пояснять, вполне возможно, будет некому: когда подойдет подмога, то всех раненых (а таковые были, хотя немного) увезут в санбат.
Зенитки с очевидностью были выключены из боя. Это придало командиру вертолетного звена избыток отваги.
Она обошла высотку слева, и тут перед ней открылась картина: гаубичный артдивизион. Вертотлетчицы этого не знали, но он соответствовал немецкому штатному расписанию, то есть три батареи по четыре орудия — кстати сказать, немецкого же производства. И все они дерзко вели огонь, когда их об этом не просили. Правда, батареи располагались не рядом, и накрыть их одним залпом было нельзя, ну так на то есть ведомый.
— Бей их! — взвизгнула Лида.
Ее ударный вертолет дал залп эрэсами по западной батарее. Удивительное дело, но финские пушки не замолчали. Точнее, одна из них сделала еще один выстрел. По мнению Лиды Литвяк, такое поведение отдавало непростительной наглостью. Последовал огненный удар еще тремя эрэсами.
