Раздраженно потерев открытой ладонью грудь и недовольно поморщившись, пробурчал сам себе:
— Бесит-то как…
— Глава, — неожиданное появление Пэм в его кабинете окончательно отвлекло Лео от мыслей попробовать очередную дозу чужих воспоминаний, потому он лишь накинул на чашу заклятие сохранности и бережно отложил в сторону, понимая, что рано или поздно, но примет твердое и окончательное решение в этом вопросе.
— Чего? — несколько грубо буркнул он.
— Вы просили сказать, когда будет первая трансляция 'Дневника Эм'.
Поняв, что Пэм не собирается продолжать разговор, Лео раздраженно прикрыл веки, призывая себя к спокойствию, и чересчур медленно поинтересовался:
— И?
— Это будет сейчас, — как ни в чем не бывало отозвался Дух.
— Ты знаешь, мне, конечно, очень нравится, что ты перестала напоминать мне об ошибках моей молодости (за исключением той, что сейчас на тебе), но ты стала… несколько медлительна с этим символом, — ткнул он в неё пальцем. — Свободна, — коротко приказал он, выводя изображение первой программы с участием его Мары на экран через маленький транслятор на своем столе.
Спустя всего час он уже не мог найти в себе сил отвести взгляда от того, как юная владычица возвращает из небытия совсем ещё молодого демона Дома Огня.
Именно в тот момент он принял решение. Вовсе не потому, что не доверял ей, как думал прежде, а потому, что совершенно осознанно понял одну простую вещь: впервые он должен стать для кого-то опорой. Он не имеет права быть уязвимым лишь потому, что не знает или не помнит чего-то. Это сделает его слабым в момент, когда он может быть нужен.
Он не боялся того, что может увидеть… он верил. Впервые в жизни. Верил кому-то. Верил в кого-то! Он видел всю силу натуры юной демоницы, интуитивно чувствовал её потенциал, но в то же самое время осознавал и слабость чересчур хрупкого сердца, нежной души, излишне мягкой для мира, который он привык называть своим.
Осторожно взяв пиалу с краешка стола, он ещё раз задумчиво покачал содержимое, старательно рассматривая его, тяжело вздохнул и, решительно откинувшись на спинку кресла, сделал один глоток, выпивая его.
Он чувствовал себя хомячком, который еле перебирая лапками, бежит в каком-то ненормальном колесе. Уроки, занятия, снова уроки… и теперь ещё душевные мытарства. "Как же он ему нравится… Такой красивый, зеленоглазый, сильный… Мой эльф", — думал он, — "самый лучший". Умиленно взирая на своего наставника, он в который раз ловил себя на мысли, что совершенно не понимает, о чем тот говорит, зато сердечко замирает от одного его взгляда. Такого серьезного и холодного, но такого невероятного и захватывающего дух.
'Лиамиэль', - засыпать с этим именем на губах такое счастье…
Да, так и было, пока… Все, что он чувствовал, это непрекращающуюся, будто выжигающую до основания, боль. Казалось, от него должны были остаться лишь обуглившиеся кости, но когда он пришел в себя, как это ни странно, он был жив и полон сил. Невероятное чувство! Немыслимо, но впервые в жизни он осознавал себя здоровым. Впервые чувствовал силу, бурлящую в его венах. С осознанием собственной натуры пришел и необъяснимый страх. Но даже он не мог побороться за место в его сердце, отданное чувству радости, когда он понял, что больше нет надобности в эликсирах и снадобьях для поддержания сил в его таком слабом и несовершенном теле. Вот, только вместе с изменением пришло и первое разочарование. Эльф увидел в нем что-то, что раз и навсегда развело их по разные стороны в этой жизни. И хотя сам Лео полностью растворялся в чужих переживаниях, эмоциях и мыслях, где эльф продолжал оставаться неким романтическим объектом воздыхания, чем-то недосягаемым и светлым, мысли принадлежавшие уже ему одному, слабо проникающие в слои тех, что были навеяны заклинанием, были однозначны: "Эльф должен умереть. Кто он такой, что смеет брезговать им?"
Шло время и, казалось, он заново познает свое собственное тело, характер, натуру.
Странные ощущения.
Словно его сознание расщепилось на три части, три естества: человек, молодой демон и сам Лео. Он смотрел на жизнь глазами трех различных существ одновременно, оценивая происходящее сквозь призму трех разных сущностей.
Человек был слаб. Слишком великодушен, чересчур подвержен внутренним противоречиям, излишне эмоционален. Его сердце все время болело.
Демон был жесток. Ему не хватало опыта, самообладания и рассудка. Его боялись, и выходить он мог лишь тогда, когда человек не справлялся с гневом.
Лео же вообще слабо понимал, что он тут забыл и почему позволяет задвигать себя на самый нижний уровень восприятия, оставаясь лишь сторонним наблюдателем.
Он уже почти привык плакать каждую ночь, страдая по эльфу, когда приключилась новая напасть. Пришла пора поступать в МАМ. Тут уже злились оба: Демон и Наблюдатель сходились в том, что то, что происходит, ниже их достоинства. Человек же терпел, продолжая угнетать того, кого все это время сознательно отделял от себя.
Жирный, как про себя продолжал называть Лео своего брата-человека (нелепость-то какая), вконец распоясался. С Демоном они опять сходились во мнении, что брат — предатель. Именно так и никак иначе! Здесь не может быть оправданий. Но Человек любил. До непостижимого странной любовью, нежной, ранимой, бережной. Хоть и сам не понимал, как это объяснить. Не знал, как вернуть их отношения в нужное русло, а потому просто ничего не делал. Бездействие, наполненное страхом окончательной потери и гневом, очень странная смесь.
Столько эмоций Лео не испытывал и за всю свою жизнь. Казалось, он совершенно сумасшедший, который без конца переживает из-за всего, когда есть и куда более простые способы избавиться от дискомфорта.
На фоне всего происходящего, когда, казалось бы, и так голова идет кругом, с ним произошло ещё кое-что. Случился дракон.
Изначально расы Демоны и Драконы существовали, как антиподы друг друга. Отличные во всем и столь же похожие. Вражда жила в их крови веками. Даже спустя тысячелетия вынужденного сосуществования в одном крошечном мире они с трудом могли выносить друг друга. Им приходилось договариваться, терпеть и держать себя под контролем. Это было вопросом выживания не одной конкретно взятой расы, а целого мира. Если война начнется, то не выдержит вся планета, сгорев в этой ярости.
А тут… любовь? Влюбленность?! Симпатия?!!
Что, Бездна его раздери, с ним творится?! Он видел все развитие их отношений, и расщепление его 'я' становилось все серьезнее. Сейчас он был не участником событий, а лишь сторонним наблюдателем, который не в силах что-либо сделать. Лишь смотреть.
Сотни оттенков эмоций двух различных существ, что не могли соединиться воедино. Любовь, принадлежавшая человеческой сущности, и едва сдерживаемое чувство превосходства, неприятие этих отношений истинной натуры, которая лишь ждала возможности скинуть их с себя как ненужное бремя. Странная противоестественная многослойная смесь переживаний сознания и бессознательного пока естества. Вера в истинность чувств и проблески понимания в глубинах собственной души, что этого всего не может быть. Лео осознавал, что то, что с ним происходит, совершенно не понимает Человеческое 'я', в котором он застрял.
Он видел, как развиваются эти отношения, переходя от простых прикосновений и поцелуев на более серьезный виток. В такие моменты Демон будто засыпал, не находя в себе сил отстоять свое право. Вместе с ним странным образом отстранялся и он, думая о происходящем, как о театральной постановке, не более.
Полгода в МАМ пролетели перед ним, как миг. Все это время сам Лео прибывал на странной грани между яростью и неприятием всего происходящего. Ощущения были такими, словно его вместе с демонической сущностью опутали неподъемными цепями, не давая ни малейшей возможности противостоять. Это угнетало его и очень сильно подавляло демона.
Все изменилось в одно мгновение, вместе со словами, сказанными на укрытой ночью галерее МАМ: 'Это я знаю, что означает 'невеста' по-драконьи! А она? Знает?'
