Беру один флакон коллоидного серебра, до этого лежавший у меня в кармане, осторожно отвинчиваю пульверизатор, который следовало бы заменить пробкой, после чего набираю этого смертельно опасного дерьма в шприц.
— Ну-с, погнали-с… — размещаю я левую руку Бренна на прозекторском столе.
Для начала ввожу под кожу объём чуть больше сущей хуйни, чтоб проверить эффект. И эффект пошёл сразу, с дымком…
Выглядело это как подожжённый посередине лист бумаги, когда пламя постепенно расходится во все стороны. Кожа облупляется, мясо будто плавится, теряя в объёме и меняя агрегатное состояние в жидкость и газ. Жуткая хрень.
Процесс не желал останавливаться, всё глубже «прожигая» ткань. Он шёл, пока не достиг костей. Не круто. Совсем не круто.
— Много, значит… — произнёс я.
Переворачиваю руку и ввожу под кожу сущую хуйню. Тут эффект тоже проявился сразу, но в куда меньших масштабах и до костей не дошёл, полностью нейтрализовавшись в мясе. Значит, реакция идёт с образованием инертных соединений. А это значит, что это не антагонистичное говно, как борьба бобра с козлом, а объяснимая химическая реакция. Что-то есть такое в плоти мертвецов, чего точно нет в плоти живых и что очень активно взаимодействует с серебром…
Не обзавёлся ещё материально-технической базой для гистологических, биохимических и микробиологических исследований, но обязательно соберу полный набор в будущем.
— А если столько? — ввожу я на новый участок руки что-то сильно меньше сущей хуйни.
Опять реакция, но выражена гораздо слабее. Сейчас, постепенно, выйду к минимальной дозе, недостаточной для дезинтеграции тканей, но достаточной для мутагенного воздействия. На самом деле, дезинтеграция тканей — это херня. Самое худшее в серебре — токсическое воздействие на мозги мертвеца. Это единственная причина, по которой мои ебучие бывшие подопечные не стали травить меня презренным драгметаллом. Я и так кукухой съехал с тёрки, а если бы дело усугубилось серебром, то процесс бы заметно ускорился.
Все ведь знают, что безумие — это отсутствие сомнений. Отсутствие сомнений — это уверенность. Уверенный во всём лич — это гигантских габаритов жопа, со стремительностью метеорита приближающаяся к планете…
Если окажется, что я иду в верном направлении, то надо будет уточнить и задокументировать дозировки, разработать методику и начинать полномасштабные эксперименты.
— М-хм… — записываю в лабораторный журнал описание процессов дезинтеграции тканей испытательного образца.
Выставляю будильник, чтобы не уйти в исследовательскую фугу, после чего приступаю к работе, как в старые добрые. «Исследовательская фуга»? Так я называю новое для себя состояние, когда ты погружаешься в работу, немёртвый мозг полностью абстрагируется от всего, что не связано с занятием, даже от течения времени, смены дня и ночи, от всего. И, как я понял, это ещё одна особенность личей — способ максимальной концентрации для выполнения поставленных целей. Если всё продумать и подготовить план на десятилетия вперёд, можно так и остаться в своей уединённой башне в пустоши, пока цель не будет достигнута…
Сам не заметил, как зазвенел будильник.
Прихожу в себя в моменте, где ввожу коллоидное серебро в венечный отросток локтевой кости Бренна. На флипчарте, что висит на стене, полотно записей мелким шрифтом и с компактными иллюстрациями, на русском. Почерк мой, но чрезмерно аккуратный, что для меня не характерно.
Опускаю кость обратно на поднос, после чего вновь поднимаю и довершаю начатое. Надо закончить, а то…
Нет!
Решительно убираю шприц и кость, после чего снимаю с себя фартук и белый халат. Я и так, судя по записям, сделал очень много.
Открываю лабораторный журнал, после чего мой мозг начинает вспоминать. Все мыслимые манипуляции с печенью, почками и лёгкими, в контакте с доступными мутагенами, уже проведены, эмпирическая база собрана гигантская, а прошло всего двенадцать часов — это потрясающая продуктивность. Когда с этим было покончено, я вновь вернулся к серебру и старым конечностям Бренна, что позволило мне закрыть огромный пласт экспериментов и понять кучу вещей.
Настоящая наука — она ведь не о потрясающих открытиях божественным озарением, а о тупом переборе неправильных вариантов, в статистически маловероятном шансе найти даже не что-то стоящее, а просто невероятно неоднозначное направление к этому чему-то.
Если вчитаться в журнал и вспомнить, то выходит, что я уже нашёл оптимальную дозу серебра для инициации процесса мутации и даже установил, что именно даёт коллоидное серебро. Печень начинает процесс преобразования в непонятное дерьмо, свойства которого я уже установил: прилегающее к печени днище оцинкованной ёмкости заметно «поело», а в печени начали формироваться металлоподобные образования.
Как я понял, удалось нащупать мутацию, направленную для предотвращения связывания тканей с серебром, путём замещения вредного чем-то менее вредным. Коллоидное серебро склонно депонироваться в печени, но печени такой расклад не с руки, поэтому ускоренный мутагенез выработал такой экстравагантный способ избавления от угрозы депонирования серебра, заместив его цинком.
Какой в этом всём потенциал? Первое, что приходит в голову — создание устойчивых к серебру мертвецов. Забрать из рук врагов ультимативное оружие против всех немёртвых — это круто. Второе — это может быть необязательно цинк. Надо экспериментировать с другими металлами.
Минусом было то, что это занимает уйму времени, ведь за прошедшие с начала эксперимента часы формирование металлоподобных образований затронуло лишь что-то около 0,1% всей печени.
— Концентрацию мутагенного фактора наращивать нельзя, это предел, а это значит, что единственное решение — облегчить органу доступ к замещающему металлу… — произнёс я, почесал затылок и внёс свои мысли в дневничок экспериментатора. — Порошок? Жидкая форма?
Скорее всего, придётся юзать порошок, потому что, кроме ртути, я жидких металлов не знаю. Наверняка, есть какие-то сплавы, но их пойди ещё найди…
Процессы исследования невероятно увлекательны, когда тебя не отвлекает усталость, телесная слабость и ежедневные потребности. Только чистый разум, жаждущий открытий. Но на сегодня достаточно.
Мозг перегружен кучей информации, поэтому пора в спячку, чтобы «перезагрузиться».
Поднимаюсь в свою квартиру, запираю дверь на ключ, закрываюсь в комнате, выделенной под рекреацию, сажусь в единственное кресло в помещении. Тут нет окон, а все стены, потолки и полы покрыты шумоизоляцией, снятой со стен караоке-зала в коттедже нуворишей. Абсолютно тихо, прилично так темно и спокойно. Самое оно, чтобы лич уединился здесь и впал в спячку.
Ставлю будильник на шесть вечера завтрашнего дня, после чего отрубаюсь.
/где-то/
— А-а-ах! — вдохнул Сергей воздух.
Перед глазами дырявый деревянный потолок, воняет немытым телом, старым гноем, сырой древесиной, а также какими-то лекарствами.
Стены помещения из природного камня, сложены неказисто, с глинистым раствором. Выглядит удручающе, но здесь мир такой, что редко где люди озадачиваются строительством красивых жилищ.
У очага, расположенного под дырой в потолке, сидела какая-то женщина, чистящая картошку.
— Ты кто? — приложив усилие, спросил Сергей Стрельников.
— О, ты очнулся, — повернулась к нему женщина.
Последнее, что он помнит — его заметила группа мертвецов, уйти не удалось, поэтому пришлось драться за свою жизнь. И, судя по всему, он победил, раз всё ещё жив.
— Меня зовут Сергеем, — представился он. — Кто ты?
— Зови меня Марией, — ответила та. — Я нашла тебя в лесу, израненного. Ты полз к ручью и что-то бормотал в бреду.
Наверное, раны были не так опасны, раз он мог ползти…
— Не будь я витамантом, тебе бы точно пришёл конец, — продолжала Мария. — Зачем ты полез туда? Они, судя по всему, были сильнее.
Витамант — это очень серьёзно. Только вот их можно увидеть только при дворах королей, особо могущественных герцогов или при безумно богатых гильдиях. Просто так в лесу они не встречаются и уж точно не в неумело сляпанных лачугах.
