Прыжок поглотил Воина, оставив Элдорию одну.
Легенда эта зовётся с’Урнуле Вилон, «песнь о покинутых».
Когда-то, давным-давно, ещё в другие эпохи само знание, заключённое в ней, было силой, способной воздвигать горы и разрушать цивилизации.
Было сказано, что сама суть Вечности таится в этих стройных пятирядных стихах. Потому с’Урнуле Вилон сохранялась лишь в магически сокрытых от любопытных глаз местах, однако даже там сами свитки, на которых высшим слогом Линия, Языка Матерей были записаны слова с’Урнуле Вилон, очень нечасто брал в руки человек. Это случалось лишь в том невероятном случае, если в одной из сотен и сотен строф легенды вдруг начинали сомневаться.
Хоть память человеческая не безгрешна, Вершители сил Вечности поколение за поколением успешно передавали своим преемникам тайное знание. Лишь пятеро Мастеров, каждый в своё время, доподлинно общались непосредственно с текстом с’Урнуле Вилон, и были они поистине великими, ибо такой силой обладала легенда, что, даже уже просто хранимая в памяти Мастера, она могла от единого прикосновения к первооснове своей наделить носителя сокровенного знания мудростью и силой духа Того, кто её некогда написал.
Однако время бежит и в Вечности, что бы по этому поводу ни думали мудрецы последних эпох, изначальные Силы менялись, порождая новых игроков вселенской битвы, постепенно слабела древняя энергия, которую вложил, согласно легендам, в строфы с’Урнуле Вилон сам Создатель.
Вершители также постепенно отвернулись от старых заветов, они уже давно шли своей дорогой, так бы постепенно и забылась с’Урнуле Вилон, если бы не особенно жестокая битва одной из дальних эпох, когда горела земля и вода, и даже сама Вечность ходила ходуном во время битв разрушительной силы, что вырывалась из-под контроля увлёкшихся своими играми, впавших в беспамятство Вершителей.
И вот, когда уже не было надежды на спасение, обернулись Незримые Лица к тайной пещере, где под спудом покрывались пылью тысячелетий старые свитки. Так вновь был постигнут истинный смысл с’Урнуле Вилон. И выпущена была на свободу дарованная некогда мощь, которую не замечали раньше. И разыгралась тогда в Вечности буря, благотворнее и разрушительнее которой не знал человек, и повергла она души живущих к престолу Создателя.
Вечность стала такой, какой мы знаем её теперь, легенда же… она прозвучала одновременно во всех сердцах существ, населявших Вечность, и стала тем, чем и должна была быть всегда. Легендой, что повторяют менестрели в кабаках, что поют мамки маленьким детям перед сном, и что хранят Избранные добуквенно переписанными в своих тайных кодексах, обёрнутых в драконью кожу.
Время идёт.
Потому что когда-нибудь во всей Вечности с’Урнуле Вилон опять позабудут, и сила, растраченная на всех, вернётся к новому владельцу нетронутой. Этот же человек, единый во многих лицах, избранный Незримыми, посвящённый девой из рода Хранителей, воин из преданий далёкого прошлого, когда Вечность будет уже готова унестись в пустоту пространства слабым ветерком горьких воспоминаний, снова вернёт Её к жизни.
Легенда эта зовётся с’Урнуле Вилон, «песнь о покинутых».
Что я почувствовала в тот день, когда узнала о гибели мужа? Облегчение.
Больше не нужно сомневаться изо дня в день, права ли была я, оставив его наедине с Галактикой. Больше не нужно вспоминать его последние слова. Больше не нужно думать, как он там, что за друзья его окружают, что за враги ему противостоят. Больше не витал перед глазами неразрешимый вопрос — не появится ли он завтра на пороге, не попросит ли вернуться?..
Да и смогу ли я сопротивляться его просьбе.
Всё исчезло. Растворилось в безбрежных пространствах Вселенной. И вопросы и ответы. Теперь в моём сознании закрепилась единственная правда. Его больше нет, и всё, что было связано с ним — кончилось. Нужно жить так, как давно хотелось: жить без него.
Это был его подарок мне. Последний подарок. Это не я в тот далёкий день с ним рассталась. Это он меня отпустил.
Гретхен Йохана Лирокхен Сверн Дайф иль Миттель-арен, отрывок интервью.
У меня о тех походах сохранились самые кошмарные воспоминания. Наша подготовка, которой все так гордились, оказалась годной лишь для того, чтобы демонстрировать выправку перед начальством на полигонах. Там же было всё по-другому. Ту реальность невозможно описать, невозможно представить. Её можно только познать.
Там ты — не человек. Вместо тебя твоим телом управляет некое недоступное пониманию существо с идеальной реакцией, злобное, жестокое и, вместе с тем, расчётливо-исполнительное. И это естественно, поскольку человеку там не место.
Мысль эта — не нова, да и на непогрешимость она не претендует, однако именно она пришла ко мне уже после того, как мы с Рэдом и Юлей вернулись с последнего в нашей жизни учебного полигона.
Учёба закончилась, мы поняли это сразу, осознав тогда, что мы вернулись. В тот раз мы поняли, что значит для солдата это жуткое слово. Так мы стали настоящими оперативниками. Идти назад было поздно. То, к чему мы стремились — перестало быть только стремлением, оно стало самой нашей жизнью. Второй жизнью.
Мы стали подсознательно готовы к любой неожиданности, мы дышали свободой действий, мы предвкушали возможности, которые даёт служба в СПК. Но одновременно мы же с ней и прощались. Теперь каждый наш шаг, каждое решение, будет зависеть от воли Закона Бэрк-Ланна. И с чувством этого долга мы не расстанемся уже до самой нашей смерти, даже покинув ряды Контроля.
Через неделю после той финальной заброски мы навсегда покинули Дзету Ориона-d, а его негостеприимный восточный сектор материка Окруд стал лишь страничкой в книге, графой в файле, воспоминанием о месте, где заканчивалось наше затянувшееся детство.
Нам ещё предстояло увидеть глаза другого человека, немым укором преследующие тебя по ночам. Нам ещё суждено было осознать собственную беспомощность. Мы начинали прозревать.
Кажется, это не относилось лишь к Рэду. Его детство осталось там, на Пентарре.
Реал-капитан ПК ГКС Джон Карионс Синетрек Пио Леннокс Алохаи иль Неона, из посмертно опубликованных дневников.
Внимательный ворон у локона седых волос,
В глазах, забывших про сон, кипящая ртуть.
У мёртвого моря мёртвый утёс.
Где-то там, в уюте каменных гнёзд,
Младенец серебряный гриф, он
Пробует грудь одноглазого лиха.
Веня
Роман Корнев
Фронтир
Глава I. Небесный гость
За что мы сражаемся? Возможно, за собственное право сражаться.
Контр-адмирал Молл Финнеан
3072 гТС
Наш мир — внутри нас
Надпись на монументе Павшим героям,
«Инестрав-шестой»
Прима в домашней обстановке ничуть не походила на себя в свете рампы. Мягкие босоножки, шлёпающие по тёплому дереву пола, спутанные, влажные ещё после душа волосы, старый полинявший халат и повязанный на талии толстый шерстяной шарф.
Дома.
Это место всегда было тихим и почти заброшенным, она никогда никого не звала к себе в гости, оставляя свой замкнутый мирок пребывать в состоянии нескончаемого, нет, не уединения — одиночества, в котором прима нуждалась иногда куда больше, чем в аплодисментах любящих зрителей. Это был её, только её дом, с замусоренным садиком и тропинкой, спускающейся под сенью кривобоких лиственниц к крошечному круглый год затянутому ряской пруду. Здесь прошло её недолгое детство, и сюда же, когда ей исполнилось двадцать лет, она снова вернулась, осознав всю тщетность попыток сбежать от собственных страхов и сомнений.
