"Фантастика 2024-13". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Хай Алекс

— Насть… Бородулин в школьной программе, нет?

— Конечно! И этот стих — в числе рекомендованных. Хоть он на грани дозволенного. Нас учат втолковывать школьникам про великую новую общность — советский народ. А не про особенности белорусской нации.

— Тогда расскажи что-нибудь… Нешкольное.

Они перешли через Немигу.

— Ладно. Слушай. Только — никому. Одну из наших по инстанциям таскали за это стихотворение.

— Могила.

Девушка задумалась буквально на пару секунд, вспоминая слова. Снежинки падали на непокрытую рыжую шевелюру.

Мой товарищ, в смертельной агонииНе зови понапрасну друзей. Дай-ка лучше согрею ладони яНад дымящейся кровью твоей…

Последние слова о том, как солдат снимает и присваивает валенки со своего всё ещё живого друга, потому что «нам ещё наступать предстоит», Настя выговорила глухо, печально, словно через силу.

— Понимаешь? Зою обвинили в том, что она публично на филфаке прочитала стихотворение, воспевающее мародёрство. Но ведь в этих словах — настоящая правда жизни! Жестокая — да. Тысячи людей переписывают «Мой товарищ, в смертельной агонии…» от руки, учат наизусть. Как песни Высоцкого — переписывают друг у друга на магнитофон, а «Мелодия» как издевательство выпустила единственную пластинку с «Утренней гимнастикой».

— Это тоже были стихи Бородулина? Про валенки?

— Ты что! Ион Деген. Танкист. Белоруссию освобождал. Подробностей не знаю, его никогда не включат ни в программу средних школ, ни вузов.

— Думаешь?

— Конечно. Вспомни слова Высоцкого, «поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души». Наши из школьной программы — забронзовевшие, что душами, что пятками. Не порежутся. Бородулин и Короткевич — исключение. Может, ещё несколько. Даже Купала и Колас, написавшие гениальные стихи в начале карьеры, позже они умерли для меня как поэты, раскатанные катком соцреализма, — она резко переменила тему на ещё более скользкую. — У тебя есть коротковолновый транзистор?

— В Речице был. В общаге — ну как я его буду слушать?

— У нас в Гродно два. Папа предпочитает «Немецкую волну» и «Свободу». Я — что полегче, «Голос Америки» и Би-Би-Си. В Гродно совсем не такие мощные глушилки как в Минске. А ещё идут программы польского телевидения. Польское радио слушаем, оно вроде как из братской социалистической страны, но не совсем советское. «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» по много часов в день.

— Поэтому ты не горишь желанием остаться в Минске и намерена вернуться в своё западенство?

— В Минске мне светит только учительство в средней школе. А в Гродно на базе пединститута открылся университет. Закончу с отличием филфак, поступлю здесь заочно в аспирантуру. Работать буду в Гродно, преподавать. Не волнуйся! Мне ещё полтора года в Минске жить, успею тебе надоесть.

Здесь полагалось опровергнуть, сказать «ну что ты такое говоришь», Егор же всё перевёл в шутку «ах, испугала». Это было не то продолжение, что ожидала Настя, но та смолчала.

За разговорами они дошли до театра. Сдали верхнюю одежду в гардероб, и девушка тут же «включила экскурсовода».

— А знаешь, что в этом здании до революции была синагога? В Минске больше половины населения составляли евреи. Через два дома — вообще историческое место, там подписан акт о независимости БНР, Белорусской народной республики. Правда, её вожди написали лизоблюдское письмо кайзеру, и большевики их предали анафеме. Ну, а в Пищаловском замке ты наверняка был, это же следственная тюрьма.

Егор видел старинный замок с зубчатыми башенками, когда ходил в билетные кассы днём, сейчас второй раз — в свете уличных фонарей, но даже не подозревал, что внутри скрывается следственный изолятор. Как он ни пытался постичь мир, куда его забросило из 2022 года, всё же сохранялись огромные лакуны в знаниях. Даже странно, что Настя не замечает, насколько её парень порой совершенно не ориентируется в банальных вещах. Конечно, о провале в памяти можно признаться и ей. Но так не хотелось бы! Это к КГБ он прикован прочной цепью — до роспуска этой спецслужбы при развале СССР. Отношения с диссидентствующей филологиней наверняка прервутся раньше, и не факт, что безболезненно для неё. А обиженные девушки злопамятны. Кто знает, как она использует эту информацию.

Сам спектакль её привёл в восторг. Настя вживую увидела легендарных артистов, кумиров студенческой молодёжи. Сюжет был чрезвычайно незамысловат, шутки простые, вытянули спектакль режиссура и актёрская игра.

Когда прогремели заключительные овации, и публика двинулась к выходу, Егор шепнул ей на ухо:

— А ты бы хотела, чтобы еврей Ширвиндт и другие актёры говорили по-белорусски, как в оригинале у Макаёнка?

— Конечно! Жаль, ты бы ничего не понял. Я вообще подозреваю, что ты не учил в школе белорусский язык и литературу.

— Правда?

— А порой похож на американского шпиона. По-английски свободно лопочешь и при этом теряешься в элементарном. В общем, как выполнишь задание, забери меня с собой на Манхэттен!

Иллюзия, что подруга не замечает странностей поведения, улетучилась как дым. Но то — Настя, отбившая парня в схватке у соседки по комнате и предельно лояльная к трофею. Что же подумает Инга, определённо не склонная к снисходительности?

Вместо санкции прокурора Лёха приволок лом и сумку с громыхающими железяками. Сторож гаражного кооператива около Восточного кладбища моментально опознал Томашевича по фото и показал гараж — второй с краю в среднем ряду.

Что особенно бросилось в глаза, так это поднятый шлагбаум и полнейшее безразличие охранника к въезжающим и выезжающим легковушкам. Наверно, он засуетится, только если кто-то задумает спереть гараж целиком.

— Нас точно не отлюбят по самые гланды за незаконный обыск? — на всякий случай спросил Егор.

— Как недопущенный к секретности, ты не имеешь права знать, что мы с тобой на самом деле проводим не обыск, а негласный оперативный осмотр нежилого помещения, — поучительно произнёс сыщик. — Если кто-то всё же возмутится и накатает клеветнические заявление в милицию, типа кто-то шустрил в гараже, кому поручат разбирательство? Правильно — участковому инспектору капитану Говоркову или зональному инспектору розыска лейтенанту Давидовичу. Результат будет аналогичный. Как и ответ прокуратуры на жалобу по поводу наших действий.

— Что, прокуратура вас покрывает?

— Ни Боже мой. У них специальный отдел есть по надзору за ними. Мы его называем «отдел по борьбе с милицией», — Леха, малость уставший от поединка с замком, решил отдохнуть и с удовольствием точил лясы. — Помню, как пришёл в Первомайский, и прокуратура чихвостила во все дыры моего предшественника.

— За что? — бросил Егор, чтоб поддержать разговор.

— Да вот, через пару рядов отсюда, в таком же гараже, мужик держал «Волгу» и не подходил к ней месяца три. Перед прошлым Новым годом полез в гараж, закатки взять к праздничному столу, видит: машина разобрана! Злодеи действовали не торопясь. Даже двигатель раскрутили, сняли голову и поддон, достали коленвал и поршневую. Терпила, ясное дело, побежал с заявой в РОВД, и Папаныч говорит: делайте что хотите, но и без вашей грёбаной «Волги» у нас количество нераскрытых зашкаливает. А тут годовая отчётность на носу!

— Не зарегистрировали?

— Не вышло. Дежурная часть уже ляпнула штемпель и в журнал вписала. Пришлось рожать постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Типа обратился гражданин в связи с потерей, обрати внимание — с «потерей» коленчатого вала. Он пояснил, что накануне ездил к родственникам в Оршу и, возвращаясь назад, в районе Борисова услышал металлический стук. Учитывая, что мерами розыска обнаружить коленвал, случайно вывалившийся из машины в 60 километрах от Минска, не представилось возможным, в возбуждении уголовного дела отказать.

— Не верится…

— Ясен пень. Но в прокуратуре на проверке отказных материалов сидела стажёрка, зелёная как ты сейчас. Для неё устройство мотора «Волги» — что космического корабля «Союз». Постановление отменили только прошлым летом, по жалобе терпилы.