Якудза - Силлов Дмитрий Олегович "sillov"

Ты, неизвестно как оказавшись поблизости отсюда, влез на охраняемую территорию, являющуюся частной собственностью, напал на двоих безоружных японских граждан, имея при себе холодное оружие, хранение и ношение которого запрещено конституцией этой страны. Помимо этого данное оружие является культурной ценностью, принадлежащей государству, которая, скорее всего, была похищена у какого-нибудь коллекционера или украдена из музея и сейчас находится в розыске. К тому же бесценная косираэ [38] одного из мечей повреждена и нуждается в реставрации, которая стоит денег, которых тебе за всю жизнь не заработать.

Виктор почувствовал, что ему стало немного жарко под одеялом.

— Добавлю чисто для информации, — бесстрастно продолжал человек. — О существовании нашей Школы знают очень немногие вне ее территории. Те, кто знает, принадлежат к избранным. И это только японцы, преданные идеям якудзы и с малых лет мечтающие стать адептами этой Школы. Возможно, ты видел некоторых из них снаружи. Так вот — чтобы попасть сюда, многие из них просиживают у ворот Школы годами. И уж более того, — человек усмехнулся снова, — никто из них не имеет наглости требовать за это денег. Они сами готовы отдать последнее для того, чтобы попасть сюда.

— Ясно, — хмыкнул Виктор. — Стало быть, круты вы все здесь как гора Килиманджаро, а нам, простым смертным, делать здесь нечего. И, как я понимаю, это не Школа гэндзицу-рю?

Человек отрицательно качнул головой. При этом Виктору показалось, что его резиновые губы скривились в презрительной гримасе.

— Чисто для справки. Это Школа клана Сумиёси-кай, — снизошел он до ответа.

— Как я понимаю, клана якудзы?

— Правильно понимаешь.

— Все равно ни фига не понятно, — сказал Виктор. — Понятно только одно — я не там, куда меня изначально хотели отправить. В таком случае выдайте меня властям за все страшные преступления, которые я здесь натворил. Глядишь, бандита и хулигана обратно депортируют. Может, наш родной гуманный суд меня и помилует.

Человек медленно покачал головой.

— Невозможно. По кодексу Организации всё, что попадает на территорию Школы, становится либо ее частью, либо… — человек выдержал многозначительную паузу, — ее собственностью.

Орать, возмущаться, требовать адвоката либо заниматься еще какой-то аналогичной ерундой Виктор не стал, хотя, похоже, собеседник ждал от него именно этого. То, что Виктор частью таинственной школы не является по определению, было и так понятно. Ибо годами у ворот не сидел и «только японцем» экстренно стать ему тоже не грозит.

Стало быть, собственность.

Ну-ну.

— И что здесь у вас принято делать с собственностью? — равнодушно спросил он.

— С собственностью?

Несмотря на то что ни в голосе, ни на лице собеседника это никак не отразилось, Виктору показалось, что человек у стены ждал от него другого. Хотя, скорее всего, ему это только показалось. Лицевые мышцы под жутким покрытием, судя по ухмылкам его хозяина, работали исправно. Но на этот раз он и не думал ухмыляться. Сейчас его лицо как никогда напоминало застывшую маску.

— Как я понимаю, тебя интересует двуногая собственность?

Виктор не ответил.

Ответа и не требовалось. Как и тогда, год назад, при допросе в лесу, проводимом Саидом и его соплеменниками. Тогда спектакль был отрепетирован заранее, и от его ответов абсолютно ничего не зависело. И на этот раз его собеседник тоже не ждал ответа.

— С собственностью здесь поступают просто, — продолжил он. — Все, кто не является членом Школы, здесь нингё.

— Кто? — переспросил Виктор.

— Нингё в переводе с японского означает кукла.

— Кукла?

— Ага. Живая кукла для работы и тренировок учеников Школы. Нингё очень везет, если их не убивают в течение первого месяца. Тебе придется много молиться своему богу насчет того, чтобы тебе повезло. Заниматься этим ты можешь в свободное время. Правда, его у тебя будет очень немного. Так что рекомендую это время потратить на сон. Оно полезнее будет.

— Как скажете, сэнсэй, — хмыкнул Виктор.

— Не называй меня так, нингё, — сказал человек. — Так меня могут называть только адепты Школы. Если я услышу еще раз, что ты меня так назвал, я сломаю тебе руку. Но это никоим образом не освободит тебя от работы. Для тебя я мотинуси.

— И в переводе с японского это означает?..

— Хозяин.

Виктор переварил услышанное, кивнул, улыбнулся и произнес:

— А не пошел бы ты на хер, хозяин.

Его собеседник усмехнулся. При этом чуть шире чем обычно раздвинулись его губы. И из жуткого черного провала рта в лицо Виктора вылетел плевок.

Виктор не успел уклониться.

Плевок смачно шлепнулся ему на щеку и больно уколол кожу. Виктор еще успел подумать, что, мол, вот у гада резинового еще и слюна ядовитая, — как вдруг перед его глазами стремительно начала сгущаться темнота.

«Что за дела? Вроде б до ночи еще далеко…» — промелькнула мысль, которая тут же, недодуманная до конца, была сожрана темнотой. Вместе с остальными мыслями, которые могли бы появиться у Виктора по поводу недостойного поведения человека, требующего, чтобы его называли хозяином.

Солнечный луч назойливо пытался пробиться сквозь кожаную пленку век.

Лучу это удавалось плохо — веки рефлекторно сжимались плотнее. Единственное, что удалось лучу, — это окрасить внутреннюю часть век в желто-оранжевый цвет, тем самым разбудив их хозяина.

Но несмотря на издевательства светила, открывать глаз не хотелось. Потому как только откроешь их — и начнется все с начала…

Было оно уже, было не раз и в далеком, и в недалеком прошлом: не успеешь проснуться — и снова начинается нереальный и в большинстве своем крайне вредный для здоровья экшен, оканчивающийся либо ударом по затылку, либо удушением, либо еще какой-нибудь гадостью из той же серии, результатом которой является или боль адская, или разной степени интенсивности погружение в непроглядную тьму беспамятства. Причем лишь для того, чтобы через некоторое время вынырнуть из нее, совершить ряд хаотичных поступков и телодвижений — и снова утонуть в той же самой тьме по милости очередного маньяка.

А тут не били — просто в рожу плюнули. Вроде бы обычное действие со стороны оппонента, местами даже привычное для отдельно взятого русского человека. Но с того плевка щека зудит препаскуднейшим образом и тошнит, словно литр паленой водки в себя опрокинул…

«Ну еще пару минут покоя, пожалуйста, — мысленно попросил Виктор свой желудок. — Тепло, хорошо, даже кто-то вроде как одеялом накрыл — позаботился. Не хочу глаза открывать, дай полежать спокойно, а?»

Но на этот счет у желудка были свои соображения. Он покатал задумчиво где-то на уровне «ложечки» вязкий тошнотный ком, после чего, вдруг резко скрутив хозяина в тугую спираль, решительно направил тот ком вверх по пищеводу.

Виктор схватился за живот, сучнув ногами, повернулся на бок и отчаянно блеванул в разноцветную радугу — распахнутые глаза, слегка ослепленные просеянным сквозь веки солнечным лучом, выдали лишь ту информацию, которую оставило на сетчатке коварное светило.

— Бллляяха!!! — взвыла радуга по-русски. И, судя по последующему звуку, впечаталась во что-то твердое, вызвавшее у нее новый поток отборного российского мата без малейших признаков акцента.

Странно, но услышанное благотворно подействовало на желудок Виктора.

Спазм отпустил. Виктор слегка расслабился, сплюнул в сторону остатки рвоты с желчным привкусом, проморгался… и обнаружил себя лежащим на жиденьком матрасе, постеленном на соломенную циновку. Такое же тонкое одеяло смятым комком валялось рядом. А в нескольких шагах от Виктора, держась за зад, приседал самый настоящий негр в белых колониальных шортах и майке-алкоголичке того же колора, одновременно с приседами демонстрируя исключительные познания в российской непечатной лексике.

Заметив взгляд Виктора, негр уменьшил амплитуду приседаний и с мата перешел на шипение, перемежаемое тихими, но душевными «ттвою маттть!!!».