Дерзкая. Трилогия (СИ) - Шитова Наталия

— Так оно и было, Валерка, — я уже теряла нить связных мыслей.

Но все же я еще слышала дыхание друга, чувствовала его напряжение и слышала, как он жалобно скулит сквозь зубы.

— Валерка!..

— Да, Катя…

— Ты уходи отсюда куда-нибудь. Поскорее уходи. Они здесь затравят тебя.

— Никуда я не уйду. Если вместе с тобой я был здесь, мне оставаться здесь и после. Кто же будет охранять иерарха и заниматься сканерской разведкой? Я смогу закончить кое-что из твоих дел, если, конечно, они дадут мне такую возможность.

— Они уничтожат тебя… Они найдут способ. Я этого не хочу.

— Поверь мне, я не боюсь никого из них, — голос Валерки дрожал, или это у меня мозг уже отказывался воспринимать звуковые сигналы… — Я боялся остаться один в этой жизни, но с этим бороться уже не в моей власти…

— Так запомни же, если оттуда, где я окажусь, можно вернуться… Если только оттуда в принципе можно вернуться, я вернусь… А если нельзя просто прости меня…

На последних словах я окунулась в клокочущий водоем рваной боли, которую, берусь утверждать, не в силах выдержать ни одно живое существо. И наверное, я чувствовала ее всего-то несколько секунд. Все остальное на этой земле должно было происходить уже без меня…

…Первым ощущением, пришедшим после совершенно невыносимого страдания, было настоящее блаженство, вызванное полным отсутствием всякой боли. Боль исчезла. В одно мгновение. Совершенно. А через некоторое время я почувствовала мокрое холодное прикосновение к внутренней поверхности локтевого сгиба. А вслед за ним хрустящий укол, проникающий сквозь кожу. После — снова влажное прикосновение к месту укола. Поплыл резкий запах дезинфецирующего раствора.

Я открыла глаза и взглянула на склонившееся надо мной лицо. О, боже!.. В детстве, увидев нечто подобное, я всегда отводила глаза и не в силах была вновь взглянуть в сторону такого уродства. Но сейчас это было бы глупо, поскольку, кажется именно тот, кого я увидела, делал мне укол.

На меня смотрел человек, пол которого я не смогла бы определить ни только с первого, но даже, как оказалось, и со второго взгляда. Начать с того, что с правой стороны его лица волосы, густые и светлые были коротко острижены, а с левой свисали длинными прямыми прядями, слегка маскируя половину лица. Хотя такая маскировка была слишком бесполезной, потому что у человека не было лица в привычном понимании этого слова. У него были зеленые глаза, но левый был почти закрыт из-за невероятного излома костей лба, и только правый смотрел на меня из практически неповрежденной глазницы. Левая щека была вдавлена внутрь, кое-где сквозь зажившие разрезы кожи белели костные ткани, а всю правую половину лица покрывал сиреневый послеожоговый шрам. Левый уголок губ был исковеркан, и четкий рисунок губ с правой стороны все равно не мог поправить общее впечатление от этого ужасного лица.

Белый балахон, затянутый вокруг шеи человека, тоже мало говорил о том, кто передо мной. Только руки выдавали его: левая была сломана по меньшей мере в трех местах и теперь имела вид довольно страшного сухого сука, но правая была нормальная, мускулистая, с вздувшимися венами, типично мужская рука.

Человек разогнулся, отошел от моей постели и повернулся спиной. Сзади его волосы были тоже остриженными, с отросшими прядями на макушке и подбритым затылком. Только на части головы с левой стороны были оставлены довольно длинные волосы в попытке хотя бы слегка прикрыть повреждения.

— Послушайте… — прошептала я. — Извините… Где я? Что это за больница?

Он никак не отреагировал на мой вопрос, будто вовсе не слышал его. Он стоял спиной ко мне и перебирал какие-то предметы на столике. Я посмотрела по сторонам. Белый потолок, белые стены, белая постель. Справа — сложный агрегат молочного цвета, напоминающий кокон гусеницы, а рядом на стене пульт с разноцветными кнопками. Я не сильно разбиралась в медицинской аппаратуре, но некоторый печальный опыт общения с ней у меня имелся, и я решила, что это какая-то реанимационная камера. Возможно даже, что я недавно находилась именно в ней, ведь те ужасные ожоги, которые я получила при взрыве, наверняка, требовали особого ухода, иначе мне не удалось бы выжить… Остальная обстановка в палате состояла только из небольшого столика, над которым колдовал тот самый человек… Я еще раз посмотрела на него. В том положении, в котором он стоял, его повреждения были незаметны, и что-то неуловимо знакомое показалось мне в его довольно приятной, стройной и высокой фигуре, в наклоне головы…

В боковой стене образовалась дверь: она бесшумно открылась, отъехав в сторону параллельно стене. В палату вбежал человек в синем балахоне, из-под которого торчали босые ноги в широких шароварах, стянутых у щиколотки манжетами. Он взглянул на меня, весело улыбаясь и плотоядно потирая ладони друг о друга, и спросил:

— Как дела? Вижу, что неплохо!.. Что ж, отлично, Одер!

Мне показалось, что я ослышалась. Я взглянула на изуродованного человека, и как бы мне того ни хотелось, я не смогла не признать, что его немного ссутулившаяся фигура и вправду напоминает мне именно Одера…

Человек в белом повернулся к вошедшему, и я увидела его правый профиль. Обезображенная ожогом кожа не влияла на силуэт…

— Молодец! Спасибо, — человек в синем мягко коснулся плеча бедняги и доброжелательно добавил. — Отдыхай, сегодня ты мне не понадобишься.

— Могу я сегодня побыть с ней? — глухо произнес человек в белом. Это был голос Одера.

— Если хочешь.

Изуродованный человек на секунду повернулся ко мне.

Одер… Да, Боже мой, это был Одер! Он слегка поклонился и тихо вышел, бесшумно ступая по белому полу босыми ногами. Проводив его задумчивым взглядом, человек в синем снова повернулся ко мне и улыбнулся во все тридцать два зуба.

Это был широколиций худощавый мужчина. Наверное, от постоянной энергичной мимики его невероятно подвижное лицо покрылось целой сетью так называемых «ложных» морщин: на лбу, у глаз, у губ, у крыльев носа и на переносице.

Его возраст совершенно не поддавлся определению. Где-то от тридцати до пятидесяти. У него была смуглая кожа, до смешного тонкая шея, крупные уши, кажущиеся полупрозрачными от подсветки. Круглая большая голова была некоторое время назад обрита наголо, и теперь отросшие волосы цвета пыли торчали ежиком.

Мужчина оперся согнутыми локтями о пластиковый барьер, окружающий мою постель и произнес:

— Ну, здравствуй, Катя.

— Простите… Кто был этот человек?

— Я не сомневался, что ты сразу узнаешь его. Будь спокойна, с ума ты еще не сошла. Это, действительно, Одер Виттмар. Конечно, он несколько изменился… — мой собеседник пожал плечами, и невозмутимо и бодро закончил: — Но как не всем везет в жизни, так же не всем везет и в смерти. Обычные дела.

— Значит, он жив? — я не верила ни своим глазам, ни ушам.

— Да, теперь он жив. Ювелирная работа, здесь есть чем гордиться! отозвался улыбчивый мужчина. — Ты тоже теперь жива, правда, это всего лишь совершенно обычное мероприятие.

— Где я? Что это за клиника?

— Это не клиника. Вернее, клиническое оборудование, которое у меня есть, я использую на цели, сходные с медицинскими, но это не клиника, и я не врач, — он внимательно посмотрел на меня. — Я никого не лечу. Иногда, когда мне этого хочется, я возвращаю душе ее тело.

Все это можно было бы вполне списать на бред, но я чувствовала себя прекрасно, за исключением слабости и усиленного сердцебиения. Виной последнего был, несомненно, Одер.

— Кто же ты? — я сделала попытку поднять голову, но сил не было. Заметив это, мужчина протянул руку к барьеру и нажал какую-то кнопку. Подъемный механизм сработал, и через несколько секунд я уже полусидела, по-прежнему опираясь на подушку.

— Меня зовут Примар, — последовал ответ. — Некоторые зовут меня богом.

«А не клиника ли это для душевно больных?» — мелькнула мысль.

— А на самом деле? — уточнила я.

— На самом деле они правы, те, кто зовет меня богом. Только я никогда не дам им того, чего они от меня ждут и о чем просят в своих молитвах. Я даю только то, о чем никто не просит. То, о возможности чего никто даже не подозревает…